– Идемте, – сказала Надя. – Чего мы стоим?

Когда отошли от реки, ветер почти утих и стало немного теплее, так что Миша вполне смирился с погодой и городом, и с собственной, как он сейчас думал, дуростью, которая его сюда привела. Вопреки обыкновению критику разводить не стал, только буркнул: «На Грас-Кан пока не похоже». Спутники рассмеялись, а Надя пообещала:

– Ничего, сейчас придем в его филиал.

Чем ближе они подходили к этому филиалу, тем больше Мише становилось не по себе. Это было как минимум странно. Не то чтобы ему здесь не нравилось. Скорее, нравилось. Ночью город особо не разглядишь, но воздух был чистый, почти как дома, и отовсюду яростно, сладко, с надрывом благоухала отцветающая сирень. За все время им встретилась только одна небольшая компания, две женщины, трое мужчин. Они так азартно, взахлеб говорили на незнакомом (литовский не входит в базовый пакет ТХ-19) ему языке, так сияли, так пихались локтями, смеясь от избытка чувств, что Миша невольно подумал: «Какие хорошие дети», – хотя формально эти прохожие уже давным-давно не могли считаться детьми. «У вас будет такая же веселая, как эта прогулка, очень долгая, интересная жизнь», – мысленно произнес он им вслед. Саша (Ший Корай Аранах, ни разу не побывавший в ТХ-19, когда его здесь вспоминают, становится Сашей с короткой корейской фамилией Чон) еще давно, в самом начале их дружбы его этому научил – когда тебе кто-то очень понравился, можно просто подумать о нем хорошее. Риска вообще никакого, а польза от мыслей адрэле есть, особенно если думать медленно, четко и внятно, на нашем, естественно, языке. Вряд ли сбудется слово в слово, но точно сдвинется в указанном тобой направлении. И это на целую огромную ослепительную возможность больше, чем ничего.

«Хорошие дети» подняли ему настроение, а кроме них, были звезды, фонари и сирень, и общество старых приятелей, судя по тому, как легко рядом с ними, уже, скорее, новых друзей. Но одновременно с подъемом росла тревога, бессмысленная, беспричинная, непонятная ему самому. Ее не отменяли ни уверенность, что он в безопасности, в знакомой ТХ-19, в мирное время, в тишайшем из больших городов, ни любопытство, ни даже радость, а это уже вообще ни в какие ворота, радость сильнее страха, это Миша (Анн Хари) по опыту знал.

Больше всего охватившая его тревога была похожа на воздействие зелья, лекарства, которое уже выпил, оно в организме, работает, никаким здравым смыслом и возвышенным настроением это не отменить. К тому моменту, когда Тим ткнул пальцем в темную доску над входом в полуподвальное помещение и объявил: «Мы пришли», – Мише больше всего на свете хотелось сказать вслух: «Я в Лейне», – и оказаться в Лейне. «А извиниться можно будет потом; тем более, – говорил он себе, – все же в курсе, что я с закидонами. Не укусил никого, уже хорошо».

Но он никуда не ушел, конечно. С собой у него разговор всегда был короткий: «боишься – делай». А то бы сбежал с Литературного факультета после первой же практики, так и не выучившись на Ловца.

Вот и сейчас Миша небрежно кивнул: «Отлично», – и первым вошел в полутемное теплое помещение, благоухающее все той же сиренью, горячим вином, какими-то пряностями и трубочным табаком. Впрочем, «первым» в данном случае означало отрыв примерно на три миллиметра. С точки зрения стороннего наблюдателя они ввалились в «Крепость» одновременно, все сразу, одним большим пестрым комком. Надя с порога завопила: «Нахренспляжика!» – и миг спустя уже обнималась с большущим полосатым котом.

Мише в первый момент показалось, что они снова в Лейне, причем, скорей всего, где-нибудь в Козни, он уже почти узнал этот бар – светлые стены, темный потолок, разрисованный разноцветными рыбами, старый дощатый пол, разномастные стулья и кресла, приглушенный, но теплый свет. Буквально за пару секунд успел удивиться, обрадоваться и страшно обидеться на друзей. За кого они меня принимают? Что за нелепый розыгрыш? И зачем?

Впрочем, скандалить совсем не хотелось, эти трое ему очень нравились, поэтому он великодушно решил их простить. И только после этого понял, что никто его не разыгрывал. Этот бар совсем не похож на местные бары, а все-таки он не в Козни. Здесь все говорят на языках ТХ-19. Какой вообще может быть Лейн.

Тим заметил его внутренние метания и почти беззвучно шепнул в самое ухо:

– Когда я здесь в первый раз оказался, тоже сначала подумал, что нечаянно вернулся домой.

В баре тем временем началось всеобщее ликование. Миша (Анн Хари), в общем, предполагал, что его друзей здесь любят и ждали, но все равно был впечатлен. Их обнимали, совали в руки бокалы, наперебой спрашивали: «куда вы так надолго пропали?» и «как дела?» Женщина, стоявшая у плиты в глубине помещения, за условно обозначающим барную стойку, границу между хозяевами и гостями столом, приветственно взмахнула большим уполовником и воскликнула:

– Марсиане! Вернулись на Землю, зайцы такие, чтобы поработить мой глинтвейн!

– Лично я сейчас с удовольствием поработил бы кружку-другую, – согласился с ней Самуил.

А экзотическая старуха в лиловой вязаной шали, с тряпичными алыми маками в седых волосах сказала:

– Не бойся, Даночка, это не марсианы! Я их помню, они сюда уже приходили, вели себя как приличные. Хорошие люди, никого не съедят. Только этого я не знаю, – она ткнула пальцем в Мишу. – Может, и марсианин. Смотри, злющий какой!

Тот удивился – это я-то злющий?! с чего бы? – но спорить не стал. Ответил старухе:

– Это пока мне выпить не предложили. А потом сразу стану вполне ничего.

Все одновременно замолчали и уставились на него. Ловцы забыли на радостях, что он здесь впервые, а остальные только сейчас осознали, что гости пришли не обычным составом, а вчетвером. Первым опомнился Самуил. Сказал:

– Это Миша, наш друг. Он настолько прекрасный, что я ему даже свою кружку отдам.

И действительно протянул ему кружку с глинтвейном, который едва успел пригубить. Миша не стал отказываться – чай, не последний кусок у сироты отбираю, Самуилу нальют еще.

Попробовал глинтвейн и снова перестал понимать, где находится. Ладно, договорились, не в Лейне, но в ТХ-19 совершенно другой алкоголь. Здесь вообще все другое, как и положено в потусторонней реальности, в том числе еда и напитки. Не то чтобы плохие, нормальные, но Миша (Анн Хари) всегда остро чувствовал разницу, хотя в чем она собственно заключается, словами бы не объяснил. А этот глинтвейн казался совершенно домашним, хотя именно такого – из белого муската, с сушеными яблоками – он дома не пил. От удивления выпил всю кружку практически залпом, хотя планировал растянуть ее на весь вечер. Но этот номер у него не прошел.

Сказал хозяйке:

– Боже, как вкусно!

Та торжествующе рассмеялась:

– Все, попались! Значит, снова сюда вернетесь. Надеюсь, еще не раз.

– Да, – согласился Миша, – попался. Ловушка захлопнулась. Теперь я навеки ваш.

– Стойте на месте, – попросил Мишу высокий молодой человек со спутанными смоляными кудрями. На его плече сидел небольшой, длинный и гибкий зверь.

Человек подошел к нему вплотную, сказал:

– Я Артур, а это Артемий. Он куница. И очень хочет исследовать вас. Но без вашего разрешения он к вам не полезет. Артемий – тактичный чувак.

– Куница? – удивился Миша. – Ну точно! А я гадаю, что он за зверь. Пусть исследует. Только погодите секунду, сниму рюкзак.

Снял, задвинул под ближайшее кресло и обратился лично к Артемию:

– Я готов. Если хочешь, перелезай.

Куница Артемий кивнул совершенно по-человечески и миг спустя уже был на его плече. Щекотно обнюхал ухо и шею, потом перелез на другое плечо, повозился там и наконец устроился, а хвост аккуратно уложил в капюшон.

– Надо же! – восхитился Артур. – Артемий с первого взгляда вас полюбил.

– Как Раусфомштранд меня, – подала голос Надя, сидевшая в обнимку с полосатым котом. – Тоже с первого взгляда. Мы с тобой тут самые роковые. Похищаем сердца!