– Мамочка, – в это время я к маме, – я всё выучила, дай мне 20 копеек.

В Любавичах ещё не было электричества. Оно появилось в 1953 году. Фильм крутили один раз в месяц с электродвижком. Однако в кино я всё равно иногда попадала. Какое-то время существовал интересный способ проникновения на сеанс. В только что построенном клубе не было пола. Кто-то из взрослых подкопал под одним углом лаз. Именно с его помощью дети и проникали в клуб: легко в летнее время, сложнее зимой. Зимой нужно было снимать свои куртки, в кромешной тьме вползали в клуб, таща за собой одежду. Когда заканчивалась одна часть, зажигался свет, киномеханик видел вокруг экрана десяток детей, которых он не впускал через дверь. Если был в хорошем расположении духа, делал вид, что не замечает детей. И мы с благодарностью досматривали фильм. Иногда по каким-то причинам движок глох, фильм останавливался, киномеханик выходил на улицу узнать, что с движком. А в это время большие ребята (у колхозников денег не было, если не выкормили поросёнка и не продали свинину) прошмыгивали через дверь. Теперь, замечая нас, малышей, вокруг экрана, разгневанный тем, что взрослые ребята вмешались в работу движка, киномеханик безжалостно нас выгонял из клуба.

Вскоре пол в клубе настелили, наша лафа прекратилась. Да и мы уже подросли.

Мишенька, везя отцовский воз и одновременно мощно учась, не имел ни одной свободной минуты. В клуб ни в кино, ни на танцы не ходил. Я же, будучи в 4-м классе, вдруг зачастила в клуб. Приду, забьюсь в угол и любуюсь, как красиво танцуют девушки. Моих сестёр тоже не видела. Замечаю однажды – Миша пришёл. Братик, радостно запрыгало моё сердце! Увидел и он меня и манит к себе. Ликуя, подпрыгиваю к нему.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает.

– Смотрю, как красиво танцуют! – я.

– Красиво, говоришь? – и как поддаст мне пинка, я кубарем прокатилась все шесть ступенек. А он мне вослед: – Чтоб больше тебя здесь не видел! – припечатал он свой вердикт.

И пришла я в клуб только в 10-м классе, хотя не только Миши, но и сестёр уже давно не было в Любавичах. Так мы учились около друг друга. Снова тонкое и благородное волнение затуманило взор! Какое сочное, яркое, эмоционально продуктивное время проживала я тогда с мамой, сёстрами, братом и не знала, что это было счастье.

Чувство собственного достоинства мамы питал не только педагогический её талант, умение и интерес к работе. У неё росли умные, красивые, скромные и здоровые дети. Все мы учились хорошо, почти отлично, за каждый учебный год по похвальной грамоте. В аттестате зрелости каждого по две-три четвёрки, остальные – пятёрки. Были скромными, у мамы ничего не просили. Что бы она ни сготовила, всё было нормально. Что покупала или передавала из одежды от одного к другому – всё воспринималось нами как только так и нужно было делать. Мама для нас была и фундаментом, и высотой того пространства, в котором мы чувствовали себя защищёнными! Да что говорить, мама и в моей московской семье была истиной в последней инстанции. Всё ею сказанное я не подвергала сомнению. Если она что-то советовала, это было как раз то, что нужно.

1948 год. После окончания Смоленского пединститута в школу приезжает молоденькая учительница химии Липкина Галина Моисеевна. Вскоре Г. М., снимавшая квартиру по соседству с нами, сдружилась с мамой и всей нашей семьёй. Мои старшие сестрички стали привлекательными старшеклассницами. Братик, десятиклассник, переросток из-за войны, производил приятное впечатление. Очень быстро стало ясно, что Г. М. на все руки, как у нас говорили, Мастер! Написала с большой буквы, и тут же, Господи, какой вопрос вдруг возник в голове: в чём было мастерство булгаковского Мастера? Написать книгу, которая не сгорит? Мастерство Г. М. было в том, что она превратила нашу школу во время всеобщей послевоенной разрухи и голода в дом радости. Моя душа всё больше открывалась навстречу её взглядам, словам, практическим делам. Она стала моим непререкаемым авторитетом! Особенно после того, когда подсказала мне слово из кроссворда, которое я не знала вообще. «Снежная корка», требовали 4 клетки кроссворда. В Любавичах это был «серун». Как вы понимаете, все Любавичи знают это слово, а оно не подходит! Ошибся составитель! «Это наст», – спокойно говорит Г. М.

И вспомнился мне подобный случай из жизни уже моей собственной семьи. Приходит как-то раз мой сын из школы.

– Мама, что такое Антананариву? – спрашивает.

– Может, город, может, остров, точно не знаю, – я. – Спроси у папы, он подскажет.

У меня как у Луначарского, который много знал, но чаще приблизительно. Прочла где-то такое суждение. Так и у меня: «Спроси у папы». Муж в это время лежал на диване. На стене над ним карта полушарий во всю стену.

– Папа, что такое Антананариву?

Муж ногой показывает столицу Мадагаскара. Этого факта, по-моему, достаточно, чтобы долго гордиться отцом и благоговеть пред его авторитетом! Пока «птенцы» сами не станут «орлами». Главное, что дети – не только мальчики, но и девочки – очень сильно нуждаются в авторитетном отце в период сенситивного бурного становления в них Человеческого.

Всей своей сутью Г. М. формировала мою личность. Я вся была в благодатной для меня её воле! Как чуткий сеятель, она вовремя сеяла во мне зёрна умственного и нравственного становления. Познакомила меня с психологией. Любила я Г. М. Но, странно, это не мешало мне и моим сёстрам обзывать Мишу жидом, если хотели его обидеть.

Приехала Г. М., и в школе появился хор. Во время концерта полукругом на сцене стоят старшеклассники, в центре перед хором я – четвероклассница. Поём военные песни. Тогда я выучила все военные песни, которые двадцать лет пела в моём хоре. Со старшими школьниками ставит Г. М. спектакль по книге Фадеева «Молодая гвардия». Мою любимую Любовь Шевцову играет наша Тася. Я была горда за Тасю и благодарна Г. М., что она доверила моей сестричке играть Любу. Однажды, подслушав репетицию, я удивлялась объяснениям Г. М., как играть героев в том или ином случае. «Откуда она это знала? Неужели сама там была и осталась живой?» – в страхе думала я. Все школьные вечера – дело рук и сердца Г. М.

Г. М., завоевав авторитет в педагогическом коллективе, убедила дирекцию школы, что в 10-м классе можно попробовать преподавать психологию. Дирекция ввела. Как другие ученики воспринимали, не помню, мне же было очень интересно, хотя иногда не очень понятно. Вспоминается в связи с этим ситуация из моей производственной жизни. Когда на учёном совете кто-нибудь излагал своё видение некой непростой проблемы, замдиректора по науке О. С. Богданова сетовала или шутила: «Вы говорите интересно, но непонятно». И все смеялись. Так и психология в 10-м классе. Но позже, уже когда я работала в НИИ педагогики воспитания, мне очень близко пришлось соприкоснуться с психологией, так близко, что тема моей кандидатской диссертации «Формирование нравственной самооценки как условие самовоспитания старших подростков» оказалась на стыке педагогики и психологии.

Галина Моисеевна организовала однажды экскурсию школьников в районный центр на молокозавод, где варили сгущёнку. Ни разу не видела я и не пробовала сгущённое молоко. Во время экскурсии нам дали в руки по банке и сказали: пейте сколько хотите. И все мы очень быстро поняли, что после 4–5 глотков наступало пресыщение до рвоты. Примерно то же самое я наблюдала уже в Москве, когда с московскими восьмиклассниками (я вела в их классе научный эксперимент) была на практике на кондитерской фабрике. Нам тоже позволили есть конфет кто сколько хочет. На второй день пребывания на заводе кое-кто ещё жевал. На третий день ни интереса, ни блеска в глазах конфеты уже не вызывали, наоборот, говорили, что от одного вида конфет становилось плохо.

Г. М. была не только образованной и воспитанной – она была по-настоящему интеллигентной! В Любавичах, когда приходили к другим, не было принято стучаться. Г. М. всегда стучалась. Однажды к нам стучат – ясно, это Г. М.