Таковы неосознанные картинки предсознательного периода моей жизни, – первые чудные следы моей памяти.

Далее всё идёт с нарастающим большим или меньшим, но смыслом, а чуть позже – и с оценкой.

Зима 1943–1944 годов. В трёх километрах от дотла сожжённых Любавичей деревня Красный Курган, её немцы не сожгли, поскольку в ней не было евреев. В одном из домов жили несколько семей, в том числе и мы с мамой. Каждой семье отводилось ровно столько «жилплощади» на полу, сколько занимали какие-то расстеленные тряпки, заменявшие постель для всей семьи. Утром тряпки собирались в кучу, на освобождённом месте ели, если было что есть, чаще не было, т. е. на этих метрах продолжалась дневная жизнь. Я помню, как весь пол был устелен телами живых людей.

Вскоре мы с нашей «постелью» перебрались в Любавичи на квартиру в один из уцелевших домов к Марфе Прилашкевич. В доме располагалась почта, жила Марфа с детьми-сиротами, и наша сиротская семья. На кухне нам кто-то соорудил нары, те же 2×2 кв. м, но поднятые над полом. Здесь мы ночью на этих метрах спали, днём на них ели, сидели. Школа начала работать. Двое из нас продолжили учёбу, начатую ещё до войны. Готовили школьные задания на этих нарах, на них же лежало всё необходимое для работы мамы. Но это был настоящий дом, руки и ноги в нём не отмерзали. Помню на полатях ушат с водой, в нём сижу я. Меня моет мама, по мне снуют её руки. Позже я связала мою картинку с воспоминаниями Олега Кошевого, главного героя книги Фадеева «Молодая гвардия», монолог Олега о руках его матери из которой я знала наизусть. Замечу, эта книга заложила во мне основы, первые кирпичики мощной любви к моей Родине, основы формирования острого и могучего чувства патриотизма.

Ещё одна зарисовка в сознании: я просыпаюсь, хочу встать с нар и не могу, ноги не слушаются. Что такое? Оказывается, я заболела, у меня воспаление лёгких. Слово «пневмония» мы тогда ещё не знали. И далее я себя вижу в больнице на руках у чужой женщины. Видимо, мне было так плохо, что сестричка носила меня на руках.

Вспоминается, как на нас – мы тогда жили в учительской – напали вши. Бороться с ними мы никак не могли. Не было химических средств, не было железного утюга, которым спасались другие, откопав его, спрятанного от немцев в огороде. В агрегат клали раскалённые угли, он нагревался, и им прожаривали швы, в которых плодилась нечисть. Мы на своём пепелище утюга не нашли и объявить войну вшам не могли. Как-то терпели. Но на огороде извлекли из-под земли ещё не успевшую сильно заржаветь швейную машинку «Зингер», которую отремонтировал 13-летний брат Миша, и мы все постепенно научились строчить швы и примитивно, но шили всё самое необходимое. Например, бурки вместо отсутствующих валенок. Миша нам всем сшил такие валенки, обул семью на зиму. А морозы, напомню, нередко достигали тогда 30–35 градусов! Мишенька заменил папу, всю мужскую работу держал на своих отроческих плечах и был за неё в ответе. Дух и тело дитятки по педагогической науке формируются сложно и медленно. А практика жизни – быстрый и эффективный Учитель! Быстрый и результативный! К 50-летнему юбилею Миши я писала о брате:

Неожиданно напав, вши так же неожиданно и пропали – жди беду. И беда пришла: принесли извещение о гибели дяди Лёни. Но жизнь – это чересполосица. И величайшая из радостей – в сентябре 1947 года на посылки дяди Лёни мама построила наш собственный дом, наш отчий дом. Конец скитаниям семьи по чужим углам. Сейчас моим глазам предстала умиляющая душу картина тех лет.

Когда в марте 2003 года хоронили тётю Полю, последнюю из шести моих тётушек, снега и грязи в Любавичах было много. Мы пошли на встречу с нашим родовым гнездом, «поместьем» в 15 соток, в детстве казавшимся мне бескрайним. Мы засевали его картошкой, и в ней было спасение для шести человек! Сейчас это был заросший бурьяном маленький участок.

Большой квадрат любавичского кладбища занят могилами родственников из рода дедушки Ивана Давыдовича Гронского. Сам он умер в 1941 году. Но только в лето 2018 года могилы его и бабушки мы с Таней, дочерью сестры Таси, привели в порядок, поставили памятник. Рядом могилы учителей, которые меня учили. С особым почтением поклонилась могиле Липкиной Галины Моисеевны, учительницы химии, которая стала для меня моим первым университетом!

Мы поклонились родным могилам, в очередной раз всем сердцем с грустью и радостью встретились с малой родиной. Да будем мы и наша земля вовек и присно!!!

Вскоре мы в своём новом доме и пол настелили, и третье окно прорубили. Изначально было только два: на третье не хватило денег. И сени (коридорчик) подстроили. Брат Миша из каких-то жёрдочек соорудил подросшему поросёнку сарайчик. Зарплата мамы, учительницы младших классов, была в зависимости от класса от 30 до 40 рублей. Как она умудрялась экономить гроши, чтобы обустраивать свой родной очаг?

Боже! Однажды в нашей жизни появилась корова! Шестая мамина сестра Поля дала нам в 1946 голодном году двухнедельную тёлочку. Тётя Поля – врач, умершая в 2003 году, жила тогда в соседней деревне. У неё, тоже вдовы войны, был только один ребёнок, потому жилось ей легче. Чтобы тёлочка дала молоко, её нужно растить два года. Как любила я будущую коровку, как обнимала её за шею и целовала, как ждала её будущего молока, которое может появиться только после того, когда она отелится. Однажды пастух говорит: наша корова за быками. Как долго ждали мы этого сообщения! На следующее утро мы с мамой повели корову к страшному, большому, жуткому колхозному быку. Только много позже ко мне пришла мысль: почему мама пошла на это «дело» со мной, семилеткой, а не с другими девочками? Вероятно, потому, что старшие девочки были уже «взрослые». Я, мечтая о молоке, ждала этого момента всю мою «сознательную» жизнь, потому на крыльях радости летела на колхозную ферму. Увидев быка, испугалась за Мышку, что она рухнет под этой огромной бычьей тушей. Мышка выходила с зимы на весну худой и слабой, потому что корм её был более чем скудным. Сено заканчивалось быстро, и далее мама резала солому, которую я, восьми-девятилетняя девочка, можно сказать, воровала из колхозного стога и несла этот клок соломы на заплечной верёвке домой. Мама заливала её кипятком, чтобы солома становилась мягче и съедобнее. Не рухнула Мышка! И мы с мамой были счастливы, что Мышка наша обязательно отелится и даст нам молока.