– А ноги? А глаз красный?

– Глаз до тебя – давление. И ноги тоже до тебя.

Я удивленно округлила глаза.

– Тебя что, по ногам били? Правильно, потому что ходишь к кому не надо! К чужим мужикам!

– Можно сказать и так. Я посплю еще, ладно?

Я облизнула пересохшие губы.

– Ты это так играешь сейчас со мной? – спросила я взвизгнув. – Мы поменялись ролями? Или что я не пойму происходит? Вставай и уезжаем! Я НЕ БУДУ БОЛЬШЕ К ТЕБЕ ПРИЕЗЖАТЬ!

– Нет, я просто тебе благодарна.

– А я тебе нет. Ты мелкая разлучница и я тебя презираю! И пока я еще добрая – давай увезу.

– Куда? В полиции и в больнице посмотрят на меня такую расписную и решат, что ты надо мной издевалась.

– Я скажу, что нашла тебя на улице.

– А я скажу, что ты увезла. Силой. И держала взаперти. И буду права!

Мы замолчали как по команде. Уставились друг на друга немигающими взглядами.

Даже спорить бессмысленно. Она права. И я это знаю.

– Хорошо, оставайся. Но знай, что я больше тебя не держу.

– Знаю. Но Тим все равно меня уже ищет…

Тим…

Меня покоробило в очередной раз.

– Ну посмотрим, найдет ли…

Уезжать она отказалась. Отвернулась на бок и почти сразу же провалилась в сон. Я стояла над ней еще минут пять, а потом психанула и оставив воду, еду и вышла из дома.

Я все еще ее ненавижу, но и сдать в больницу не могу. Что если она напишет на меня заяву?

Нет, нет, нет.

Пусть лежит если так хочет, поправляется, а потом я заставлю ее замолчать. Может, еще выйдет так, что она не похищенная, а просто гостья…

Пусть осознает свою вину, а потом испариться из нашей с Тимом жизни.

Свернув под указателем «Рощино» я первым делом еду к улице Зеленой, к дому, что стоял когда-то на краю леса. И чем ближе я к нему подъезжаю, тем меньше мне нравится все то, что вижу.

Маргинальные личности повсюду. Жизнь бьет ключом, веселятся. Из открытых дверей старых лачуг доносится музыка. Под кривым забором одного из них лежит пьяница, на лавочке у другого сидит дама с опухшими лицом с кровоподтеками и курит, зажав сигарету большим и указательным пальцем. Все они недобро провожают взглядом мою машину и мне становится не по себе. А потом и вовсе, я белею от ужаса.

Резко нажимаю на тормоз и опускаю окно. Дрожащим голосом интересуюсь у девушки, в кричащем оранжевом жилете:

– А что случилось?

Та аккуратно клеит листовку на столб, зажав губами тюбик клея. Расправляется объявление пальцами и оборачивается.

– Здравствуйте! Девушка пропала, разыскиваем. Не видели?

Я уже знаю кто там. Но словно оттягивая момент, сначала медленно скольжу взглядом по её жилетке с логотипом добровольческого поискового отряда, а уже потом перевожу затравленный взгляд на столб. Вчитываюсь и не понимаю.

Перечитываю снова:

«ПОМОГИТЕ НАЙТИ: Пропала Помарина Оксана Геннадьевна. Приметы: на вид 18 лет, рост 158 см, худощавого телосложения, глаза голубые, волосы темные. На левом локте есть родимое пятно в виде звездочки. Просьба всем, кто видел её или располагает какой-либо информацией позвонить по телефону…или обратиться в полицию».

Медленно сглатываю подступивший к горлу ком.

– Нет, не видела.

Закрываю окно и, кивнув девице, давлю на газ. Медленно проезжаю по узкой дороге. Паркуюсь у кромки леса и начинаю биться в истерике.

Теперь уже она не кажется мне такой твариной.

Теперь тварью себя ощущаю я.

Моль. Тебя ищут.

Нужный, к слову сказать, дом я тоже нахожу. И если во дворе соседнего дома, как я и предполагала хаос и запустение, валяются окурки и бутылки из-под спиртного, воняет чем-то жареным и кислым, то в ограде этого дома более-менее чисто. В палисаднике под окнами даже растут цветы – желтые и красные тюльпаны, бархатцы и маргаритки.

Я выхожу из машины и заглядываю через штакетник, жадно рассматривая всё вокруг, и только собираюсь свалить восвояси, как меня окликают.

– День добрый. Вы волонтер?

Я оборачиваюсь.

Хлипкая старушка, лет восьмидесяти стоит напротив, опираясь на клюку. Смотрит не по возрасту ясными глазами и в них словно надежда.

– Эм…аа, да.

– Не нашли? Есть новости?

– Оксану? – соображаю туго, но понимаю о ком речь.

– Внучка моя, – сокрушается бабуля и распахивает передо мной калитку. – Заходите на чай, девушка. Устали, наверное? Сутки уже по лесу поисковики рыщут, вот только и следа от нее нет.

Я торможу. А потом словно заведенная бесами кукла послушно иду к дому. Захожу в темные сени, осматриваюсь. Старые куртки на вешалках, коричневый шкаф, табуретки, фляга с водой. Дальше, в дом. Небольшая кухня с печкой, стол у окна. На столе тарелка с пирожками, чуть накрытая салфеткой.

– Сейчас чайник поставлю, – говорит старушка. – С капустой то ешь?

– Ем, – говорю зачем-то и сажусь за стол. Ненавижу капусту, даже запах её не переношу, но сейчас это абсолютно не важно.

Внутри пляшут мои демоны, стаптывая мою душу в тлен.

Мне не надо даже задавать интересующие меня вопросы. Она сама начинает говорить:

– Ушла еще третьего числа из дому.

– Как третьего? – подбираюсь я. Сейчас двадцатое июня. В плену у меня она три дня.

– Да так, говорит я прогуляться. И ведь даже не в город, что ей там делать, каникулы! А гуляла она всегда по одной тропе – вдоль кромки до озера. Ушла и не вернулась. Вот уже третью неделю ни слуху, ни духу. Водолазы озеро вдоль и поперек прошли, нет там ее, слава богу.

Бабушка села, придвинула ко мне кружку с чаем и… заплакала.

– Одна она у меня. Горе луковое.

– А родители ее где? – дрожащей рукой беру пирожок. Он пахнет на удивление вкусно. Или мне сейчас от стресса так кажется, но я кусаю. Бросаю взгляд на антресоль за ее спиной, там на полках старые фотографии. Чуть левее холодильник, а на нем фотка-магнит с которой на меня смотрит моя пленница.

Она улыбается там и кажется счастливой. Чуть полнее, чем сейчас, такая, нормальная. На волосах локоны, на губах помада. Держит красный диплом и на лиловом платье её лента выпускника.

– Так нет никого. Мать нагуляла, да бросила, когда восемь лет было, ее родительских прав лишили сначала, а потом…ой, да что воспоминать.

– А отец?

– А отец…не было того отца никогда. Одна я ее растила. Тяжело было, но мы справлялись.

– А мать что пила?

– И пила и гуляла, бросала, не кормила. На цепь даже сажала, как собачонку какую-то. Жаль я далеко жила, не думала тогда что все так плохо. А как приехала, так и ужаснулась. Ребенок худой, измученный и куда только школа смотрела! Ведь год проучилась, и они даже внимание не обратили!

КСЮША

То, что произошло с Ксюшей…Несколько недель назад…

…Я отцепила от торшера над кухонным столом клейкую ленту для мух, тех набралось на нее уже достаточно. Взмахнула хлопушей, когда над ухом с жужжанием пронеслась еще одна. Бросила ленту в мусорный пакет и, завязав тот на узел, вышла во двор.

Конец лета.

Жара стоит еще дикая, надо бы вечером проверить бабуле давление, из-за возраста она плохо переносит такую погоду.

Во дворе соседнего частного дома снова музыка, соседи алкаши развлекаются, как могут. Я положила пакет у ворот, завтра приедет мусоровоз и заберет наш мусор. В нашем небольшом богом забытом поселке на сорок дворов благ цивилизации нет никаких, ни газа, ни коммуникаций в доме, вместо ванны и душа у нас старая баня, а туалет во дворе на улице. Но я рада и этому, ведь кроме старой бабушки и этого покосившегося дома у меня, в мои восемнадцать нет ничего. Отца я никогда не видела, а мать пьяницу давно уже лишили родительских прав. Как только не измывалась она надо мной в моем детстве, в пьяном угаре она переставала быть родительницей.

Я мотнула головой, не желая вспоминать былое.

Все мои воспоминания только о нем. О том, кто забрал моё сердце в мои пятнадцать, поиграл и бросил…

Я собрала себя глупую и наивную по осколкам и сейчас, когда за спиной школьный выпускной, а сама я удачно сдала вступительные экзамены в технологический колледж на повара-кондитера, передо мной запахло надеждой на счастливое и обязательно светлое будущее.