«И никак не поймет поколение старших поколение младших в одном: все у нас есть; всем обеспечены, сыты, обуты, одеты, книжки читаем, телевизор смотрим, а все чего-то еще хотим. Да, хотим. Жизнь свою прожить так, как сердце велит: самим».

«Иногда сделаешь что-нибудь, не подумав, или скажешь глупость, а родители говорят: «Взрослый мужик, а ведет себя... и т. д. и т. п. Или когда чего-нибудь нельзя, они говорят: «Мал еще». Между этими двумя фразами есть какой-то не полноценный промежуток, и в этом промежутке нахожусь я».

Разве в главном, в основном не правы авторы этих размышлений?

И все-таки и в этих сочинениях, как и в сочинениях на тему «Что значит жить хорошо», требования к жизни, родителям, взрослым преобладают над требованиями к себе. Проявляется это в разном.

Во многих сочинениях прочел я о горечи непонимания. Ограничусь сейчас выпиской лишь из одной работы, где сказано об этом искренне, страстно и убеждающе.

«Пожалуй, у каждой девочки есть такие моменты, когда она приходит к маме. Это бывает или когда поссоришься с дорогим человеком, или когда просто плохо. Обычно меня не понимают. Начинают как-то неправильно утешать, говорить, что все ерунда, что все пройдет, что все увлечения сейчас мимолетны, что настоящая любовь впереди, что сейчас все легко и просто. Точно не знаю, но думаю, что в таких случаях многим стало бы легче, если бы им сказали не это, а, наоборот, что все действительно очень тяжело или плохо, или если бы с ними просто помолчали. Может быть, огромная разница между взрослыми и детьми состоит в том, что взрослые смотрят на все с позиции людей, для которых все уже пережито, для которых все то, что переживаем мы сейчас, — одно воспоминание. Они помнят все, что они переживали, но как они это переживали, не помнят. Им сейчас кажется, что самое серьезное и сильное, что может быть в жизни, происходит именно сейчас, а в пятнадцать лет все было легко и просто. Может быть, действительно, по сравнению с тем, что переживают сейчас они, все мои переживания слишком ничтожны, но для меня-то это тяжело, ведь я на большее просто не способна, я еще не знаю, что такое большее. Я их очень люблю, папу и маму. Только мне очень больно, когда меня так не понимают. Они знают, что я им не расскажу о себе ничего серьезного, что на все я буду отшучиваться. А мне сейчас кажется, что то, что я сейчас сказала, никому из взрослых не понять, потому что и это может показаться слишком мелким и пустым. Но для меня все это важнее всего, я не знаю, как сделать так, чтобы не было этой стены между мной и родителями».

Повторяю: мне пришлось прочесть много вот таких признаний («Больно и горько, когда отцы и дети, говорящие на одном языке, говорят на разных»). Не хочу снимать вины со старших. Ответственность за такое непонимание прежде всего лишь на них. Но не только. Однако всего лишь несколько человек из трех классов сказали о том, что взаимное непонимание зависит не только от отцов, но и от детей.

«Хочу, чтобы у нас с вашими теперешними отцами было много общего, дорогого. Все это в наших силах. Надо только, чтобы все друг друга понимали. Иначе говоря, нам всем не хватает душевной чуткости, душевной деликатности, уважения к личности, умения понять ее. А без этого трудно жить на свете».

— «Последнее время мы с папой стали говорить на разных языках. Как-то я откровенно спросила его по старой памяти: «Почему мы с тобой не понимаем друг друга, почему с каждым днем становимся все более чужими?» Он ответил сразу, видимо, думал об этом раньше: «Наверное, я старею и начинаю забывать себя в твоем возрасте». Однако же, по-моему, это не является единственной причиной нашего непонимания. Тут дело не только в родителях, но и во мне. Где-то и я не понимаю родителей, не пытаюсь поставить себя на их место».

«В том, что дети не понимают отцов, а отцы не понимают детей, по-моему, виноваты дети. Мы так часто заставляем их волноваться за нас, ссориться из-за нас, мы сами иногда навязываем им несчастья и беды».

«И еще одно: скупость чувств. Мы, «дети», очень не щедры на выражение своих чувств. Нет, слова, конечно, стоят мало, но дело даже не в словах. Мы стесняемся иной раз сказать что-то ласковое матери, успокоить дедушек и бабушек, вечно волнующихся за нас больше нас самих; сказать слово благодарности учителю, товарищу. Держим все это при себе, то ли боимся потерять уважение окружающих, то ли показаться чересчур сентиментальными. Даже там, где надо, — молчим, или, что еще хуже, маскируем свои чувства за грубостью, беспечностью, наигранным равнодушием. Зачем? Да и сами не знаем. А потом понимаешь вдруг все это, хочешь высказать, а уже поздно... Оказывается, пустые, красивые фразы и истинное выражение чувств — не одно и то же. И это, видимо, надо вовремя понять».

Как я уже говорил, среди тех вопросов, над которыми было предложено подумать, был и такой: «Хотел бы ты прожить свою жизнь так, как прожили ее отцы?» Вот характерные ответы. Преобладала в основном одна точка зрения.

«Хотя я отношусь к отцам положительно, по правде говоря, даже завидую их задору, целеустремленности, одержимости, а главное, их доброте, чуткости, искренности их отношений, чего в наши дни надо бы побольше, я все-таки не хотела бы прожить жизнь старшего поколения, наверное, потому, что каждое поколение стремится оставить свой след в истории, показать себя со стороны, отличающей его от других поколений».

«Хотел бы я прожить свою жизнь так, как прожили ее отцы? Не знаю. Наверное, нет. Хочется чего-то своего. Нового. Хочется самим справляться со своими трудностями».

«Пожалуй, я хотела бы прожить жизнь так, как они, но только, чтобы обязательно было что-нибудь новое, чего не было в жизни старшего поколения».

«По моему, человек должен прожить свою, собственную жизнь. Жизнь, которую он построил собственными руками».

«Мы учимся на их жизни и опыте, учимся и достигнем большего. Но копировать чью-то жизнь невозможно, у каждого она своя. А мы хотим чего-то большего достичь, прийти к еще высшим стремлениям и высотам, к которым не дошли наши отцы. А не много ли мы хотим? Нет! Наши дети захотят еще большего».

В размышлениях этих уважение к опыту старших, ощущение своей кровной связи с ними: «Ведь наши взгляды на такие святыни, как честь, любовь, дружба, долг, такие же, как у них». «Взгляды на труд, на справедливость, добросовестность в труде и жизни не изменились». «По-моему, во взаимоотношениях отцов и детей сегодня гораздо больше взаимопонимания и уважения, чем споров и разногласий. И нет таких принципиальных расхождений, которые могли бы породить серьезные конфликты между ними». И вместе с тем страстное желание не просто скопировать жизнь отцов, а, впитывая в себя опыт их жизни, равняясь на лучшее в этой жизни, строить свою — такую и не такую, похожую и не похожую.

Важно при этом, чтобы эта своя, в чем-то не такая и не похожая, вобрала в себя опыт духовных исканий предшествующих поколений. Тот опыт, те искания, которые несут книги классиков и лучшие книги современной литературы.

ДУША И ЛИРА

(Вместо заключения)

На уроках литературы в десятом классе мы говорили о рассказах Василия Шукшина. И среди них — о рассказе «Срезал», о котором я предложил тут же в классе написать небольшое сочинение.

Для героя этого рассказа Глеба Капустина нет выше радости, чем срезать знатного человека, приехавшего на побывку в родную деревню, «по носу щелкнуть». В своих сочинениях десятиклассники обратили внимание на то, как Шукшин изображает Глеба, когда он спорит: «коршуном взмыл», «подбирался к прыжку», «пошел в атаку», «бросил перчатку». Истина Глеба не интересует — главное срезать. И даже те мужики, которые, как на спектакль, ходили смотреть, как Глеб срежет знатного, и которые как будто бы даже сочувствовали ему, больше того — восхищались им, Глеба не любили: «Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще».

Но рассказ Шукшина не только, да и не столько об этом. И чтобы лучше это понять, обратимся сейчас к другому шукшинскому рассказу — «Крепкий мужик». Бригадир Шурыгин тремя тракторами (посулив трактористам по бутылке) зацепил церковку, которая оживляла деревню, «собирала ее вокруг себя, далеко выставляла напоказ», и стал рушить ее на кирпич, чтобы на свинарник с завода не возить.