– Я понимаю, что топориком ты не махал, как этот, как его…Старушку который… Да ладно. Я говорю, что словом мог кого-то садануть крепко или пожелать кому-нибудь в сердцах, чтоб он сдох, например. Не было такого?
– Ну, такое с каждым бывает…
– Вот каждый, с кем бывает, он ничуть не лучше того преступника.
– Но почему? Тут же нет нарушения закона?
– К сожалению, нарушение закона – это уже последнее звено в цепи целого количества преступлений или, скажем так, разных неблаговидных мыслей и деяний.
– Да брось ты… – замахал руками Олег и опять бросил подозрительный взгляд на бокалы.
Дядя Вова заметил это и с улыбкой предложил:
– Хочешь, докажу это на твоём примере?
– Давай.
– Вот ты, будучи журналистом, решил вывести на чистую воду какого-то олигарха, например, или чиновника проворовавшегося. Что ты делаешь?
– Если у меня есть факты, то копаю глубже, чтоб собрать хороший компромат. Потом пишу статью.
– И гневно так обличаешь в ней кровососа, да?
– Конечно. А что ж мне его по головке гладить? Или стихами лирическими про его деяния излагать?
Дяде Вове шутка явно понравилась.
– Стихами было бы как раз совсем неплохо… – он от души рассмеялся. – Но ты же строчишь гневный памфлет, в котором сообщаешь всем и каждому, что человек этот вор, коррупционер, преступник и т.д. Пробуждаешь в читателе злость, агрессию, бьющую по всем: и по читателю, и по герою твоему, и по тебе. Но сначала это забродит крепко в читателе, который будет думать, что всё так плохо, что его обворовывают, что нет справедливости и ждать чего-то хорошего от жизни просто глупо. И вся эта злость, обида, безысходность потянется к тому, про кого ты написал. Если статейка твоя получит резонанс, а ему придётся объясняться, оправдываться и кому-то, может, даже рты закрывать, то разрушительный масштаб твоего продукта увеличивается многократно. Наконец, если ты действительно достанешь на свет что-то сильно крамольное, то и тебя ведь пристукнуть могут.
– Но даже если так, то выходит, я прав, что написал про него? Значит, надо было это сделать?
– Зачем?
– Как зачем? Чтоб остановить его.
– Глупый ты. Запомни, никогда никого ты не сможешь остановить. Если вдруг случается, что протесты низов дали какой-то результат, то за этим, как правило, стоит какой-то передел власти. Не в сторону народа, как ты понимаешь, а там, наверху, между своими. Все, кто в СМИ что-то вякает, делают это исключительно по разрешению сверху. И ничего другого ты не напишешь. И никого не заставишь… Люди делали и будут делать то, что считают нужным. Ты пойми, олигарх этот или чиновник, про которого ты напишешь, он ведь совершенно искренне полагает, что прав, что просто обязан делать то, что делает, и по-другому никак не может быть.
– То есть ты хочешь сказать, что он не считает себя преступником?
– Ни секунды. Он абсолютно уверен в правильности своих действий. Я, когда это обнаружил, был сильно удивлён. Я думал раньше, как ты: они, эти все хозяева жизни, осознают, что регулярно переходят все мыслимые границы совести, морали, закона, но иначе не могут. Шкурный интерес важнее. Но оказалось, что для них эта вся мораль и шкурный интерес слились воедино, и никакой разницы или противоречия здесь они не видят.
– Не может быть! – запротестовал Олег. – Неужели они совсем ничего не понимают?
– То, что, по-твоему, им следует понимать, они не понимают. У них своя правда. И заключается она в одном простом законе: деньги правят миром. Поэтому они и стараются получить их побольше. И считаются только с теми, кто живёт по такому же принципу и имеет достаточный капитал. А такие, как мы, для них лузеры, тупое стадо, не способное о себе позаботиться, которое они гонят, куда хотят, кормят, когда им вздумается, а если что, пускают на мясо, даже глазом не моргнув. Ничего другого, по их мнению, мы не заслуживаем. Поэтому они считают, что мы должны ещё и благодарить их за те крохи, что они нам бросают. Без них у нас не будет даже этого – в этом они не сомневаются.
– Но это же не так. Мы ведь можем и сами. И даже лучше. Мы ведь лучше, чем они. Значит, и жизнь себе устроить можем лучше.
– Ты уверен в этом?
– В чём? В том, что лучше? – удивился Олег. – Конечно!
– А я так не думаю. Ни фига не лучше. Мы такие же, как они. Один в один.
– Да брось ты… Ты хочешь сказать, что мы, ты и я, ребята наши – мы все такие же отморозки, как эти уроды?
– Представь себе. Только у нас калибр поменьше, и видимых разрушений кажется не так много. Но случись любому из нас добраться туда к ним, мы камня на камне не оставим, потому что злобы в нас накопилось – будь здоров.
– И ты хочешь сказать, что если я вдруг окажусь каким-то чиновником большим, то стану так же грести безбожно, погрязну в коррупции…
– А ты уже в ней погряз.
– То есть? – Олег вперился в дядю Вову недобрым взором.
– Зарплату ты как получаешь? В конверте. То есть налогов не платишь. И кто ты после этого есть? Чем ты лучше?
– А что делать, если только так и платят? У меня же никто не спрашивает, согласен я или нет?
– И никто не спросит. Сам должен для себя решить, как тебе жить. Если ты не хочешь так, в конверте, ищи другой путь. Иди туда, где всё по-белому. Начни своё дело, если сможешь. У тебя есть выбор, и если считаешь себя другим, выбери то место, где не будешь пачкаться. Тогда и сможешь говорить, что ты лучше. Хотя вряд ли тебе тогда захочется это делать. И критиковать, осуждать, обвинять тоже не будешь.
– Почему?
– Поймёшь, когда сделаешь такой выбор.
– А ты делал такой выбор?
– Если бы делал, тут не сидел бы. Я просто принял всё, как есть. Понял, что не лучше других, что такой же, и что замазан по самые… В общем, меня ничто не раздражает, никто не бесит, я просто заранее со всем согласен. Раз так, пусть будет так. Я не борюсь и не сопротивляюсь. Я не за красных и не за белых…
Олег задумался о чём-то.
– Дядь Вов, скажи честно, а ты сам никогда не хотел поменять профессию?
– Хотел. И не раз. Если б умел что-то другое делать, особенно руками, точно поменял бы. Но я только это и могу: настрочить определённое количество знаков на нужную тему. Других талантов не имею.
– Может, тебе так кажется? Может, и есть у тебя другие таланты?
– Может, и есть. Только поздно мне их искать. Так и останусь в памяти потомков как бумагомаратель. Хорошо хоть компьютер появился, деревья не страдают…
– Зачем ты так. Никакой ты ни бумагомаратель.
– Самый настоящий. Стопроцентный.
– Да ладно тебе. А мы тогда кто?
– И вы тоже. Только вы писать ещё не научились. Вас много режут и публикуют меньше. А меня вон глянь сколько. Вот и будут потомки по моей писанине судить о нашем времени.
– Скажешь тоже. Не одна же твоя писанина останется. И потом мы ведь потомкам не только печатное слово оставим, мы ещё видео, аудио приложим. А это свидетельство покруче твоих статей будет.
– Не думаю, что круче. Картинка – это картинка. У неё эффект хоть и сильный, но быстропроходящий. Со временем многие картинки вообще непонятны людям. Что там нарисовали тыщу лет назад – пойди сейчас разбери. А слово, особенно то, что на бумаге запечатлено, оно со временем, как хорошее вино, только крепчает. Годы ему и правдоподобности, и весу добавляют. Как там говорится? Что написано пером…
– Не согласен. Тебя послушать, так человечество только тем и занимается, что всю свою писанину бережно хранит и всячески содействует её распространению. И книги, можно подумать, не сжигали на кострах…
– Сжигали. А вместо этих книг писали новые, чтоб внедрять другие идеи. Чтоб народ в узде держать, надо постоянно что-то придумывать. Люди со временем перестают верить в разные байки, вот и приходится им подкидывать новую пищу для ума… Точнее не пищу, а жвачку. Чтоб жевали и не думали. Вот этим мы и занимаемся. Недаром нашу профессию второй древнейшей называют.
– Ну, ты даёшь… – Олег прямо опешил от такой откровенности. – А как же тогда… Как человеку разбираться в том, что происходит вокруг? Где ему брать информацию?