Литмир - Электронная Библиотека

Усвоив это как незыблемое правило, чуткий мальчик по мере своего взросления искренне пытался облегчить жизнь папе с мамой: мало что просил и от чего-то даже отказывался. Но изменить непосильную родительскую участь ему никак не удавалось: будто не замечая сыновних порывов, те по-прежнему остервенело тянули свою лямку, сопровождая этот процесс всё тем же дежурным ропотом. Правда, обзаведясь со временем личной жизнью, Пётр Николаевич потихоньку начал сходить с этой утомительной дистанции. Василиса же Аркадьевна продолжала отчаянно бороться за светлое будущее единственного сына, причём теперь с особым рвением. За двоих, так сказать.

– Легко тебе говорить… – обиженно парировала она, когда Олег, обзаведясь своими первыми трудовыми деньгами, просил её не загоняться так сильно в свой долг: дескать, я не маленький, сам как-то постараюсь, а ты могла бы и о себе подумать.

Но думать о себе Василиса Аркадьевна не могла.

– Будут свои дети, тогда поймёшь… – как мантру, твердила она беспрестанно.

Крыть было нечем. Да, у Олега не было детей, и он смутно представлял, что с этими самыми детьми надо делать, и, глядя на прогрессирующую с каждым годом материнскую одержимость, не очень-то и спешил отягощать себя столь опасным для здоровья бременем. «Всё-таки это большая ответственность», – рассуждал он, откликаясь на чрезмерную заботу с тем особенным, гложущим душу состраданием, которое возникает исключительно от чувства вины, но вины не за какие-то проступки, а другой, непреходящей, что может поселиться в ином из нас чуть ли не с рождения и вечным укором следовать за нами, омрачая всю жизнь горьким осознанием неправомерности своего прихода в этот мир. Олег даже не помнил, когда стал ощущать себя человеком, живущим вне закона, который занимает не своё место, будто он украл его у кого-то более достойного, а теперь вот коптит небо, отравляя жизнь своим родителям. Наверняка им жилось бы намного лучше, не случись ему так некстати появиться на свет…

Конечно, думать он так не мог, но с самого своего детства пребывал в состоянии человека, которому отказано в каких-то житейских радостях, который на многое попросту не имеет права. Почему так, неизвестно, но другие это право имеют,  а ты, Олег Никитин, – нет. Поэтому сиди и помалкивай. И не мечтай даже. Впрочем, можешь и помечтать, но не жди, что предмет твоих грёз возьмёт, да и свалится тебе на голову – разве только чудо произойдёт какое, а так…

«Ничего не поделаешь…»

«Ничего не поделаешь…»

«Ничего не поделаешь…»

Когда Олегу было тринадцать, случилась одна история, которая поселила в его робкой душе надежду, и вовсе не хрупкую, не эфемерную, а настоящую крепкую надежду, что справедливость всё-таки существует и, если за неё побороться, она обязательно восторжествует.

Как-то после уроков готовилась массовая расправа над одним из одноклассников – малоприметным мальчиком Мишей. Этот несчастный впал в немилость к заводиле Вадику, который решил устроить непокорному вассалу «тёмную». Олегу эта затея категорически не понравилась, и, хоть он прекрасно понимал, чем такая позиция может обернуться для него самого, всё равно ушёл, причём не улизнул тихонько, как некоторые хитрюги, а именно ушёл, предварительно сообщив, что любой мордобой считает занятием глупым, а этот ещё и подлым.

Сам он был драчуном не ахти – не хватало злости, наверное, поэтому мысль о том, чтобы остаться и защитить Андрея, ему в голову не приходила. Да и к действиям мстители ещё не переходили – пока только вели с жертвой разъяснительные беседы. Озадачив своим заявлением всех присутствующих, Олег уходил с невероятным ощущением, что совершил поступок, что заявил о себе и что он, конечно же, совсем не пустое место, а личность. Это далеко не благородное собрание новоиспечённый герой покидал с гордо поднятой головой и … дрожащими коленками: его крепко страшила мысль, что Вадиков гнев, перенаправленный на него и обнаружившуюся вдруг в нём личность, в один миг оставит от неё лишь воспоминания. Но Вадик, не привыкший к таким фортелям, немного подрастерялся и дал тем самым Олегу спокойно уйти. Вместе с дрожью в коленках Олег испытал тогда ещё одно незнакомое ранее чувство: волнующее, пьянящее, переполняющее. Ему показалось даже, что он впервые задышал полной грудью и почувствовал настоящую свободу.

На следующий день, явившись в школу, не без удивления узнал, что «тёмной» не было. Превентивные меры по причине поселившегося в рядах драчунов сомнения немного затянулись, а когда Вадику уже почти удалось вернуть им боевой дух, аккурат под его команду «фас» в дверях неожиданно возникла классная руководительница. Она устроила всем жуткий разнос с занесением в дневник, а несчастную жертву самолично проводила домой. «Могут где-то и на улице подкараулить», – абсолютно безошибочно истолковала она решимость настроившейся на драку толпы, поэтому предпочла натерпевшегося страху ученика сдать родителям лично в руки и объяснить им, что к чему.

Естественно, все шишки за несостоявшуюся расправу полетели на Олега, которого к тому же обвинили в стукачестве: Вадик ни секунды не сомневался, что училка появилась в классе не без помощи этого «тоже мне адвоката». Расправа, но теперь уже над Олегом, при таком раскладе была неминуема, да и потом еще долго пришлось бы ему доказывать, что он не крокодил, если бы совершенно неожиданно у него самого не обнаружился защитник. Одна из девочек, особенная такая, с редким именем Ангелина, которая никогда никого не боялась и сама могла накостылять кому угодно, заявила, что после уроков выходила из школы вместе с классной, которая уже на улице вспомнила, что забыла какие-то бумаги в кабинете, и вернулась.

Публичное оправдание спасло тогда Олега от экзекуции, но не уберегло от гнева злобного Вадика, который при всяком удобном случае норовил выплеснуть этот гнев на возмутителя своего спокойствия. Правда, к решительным действиям в виде какого-нибудь основательного мордобоя он переходить не решался – сказалось присутствие в школе Василисы Аркадьевны, тогда ещё не завуча, а только рядовой учительницы, но всё же. А вот диверсии разные время от времени случались, и не могли не отравлять жизнь эмоциональному и не всегда готовому дать отпор Олегу, который из этой истории извлёк еще один урок: тот, кто назвался главарём, никогда никому не простит своевольничания, поэтому, если не хочешь проблем, лучше с ним соглашаться. Но как только он подумал об этом, внутри опять все сжалось, к горлу стал подкатывать крик, а где-то отдаленно прозвучали знакомые до боли слова: «Ничего не поделаешь…».

Ну, нет – сказал себе Олег, не дождётесь. И решил не сдаваться. Как-то при случае, неожиданно для самого себя и изумлённой публики, которая тоже не предполагала в нём таких бойцовских качеств, он основательно отделал своего гонителя, чем надолго отбил у того охоту задираться.

Это был подвиг – Олег хорошо знал это слово из книг и любил его. Героический поступок, принёсший ему славу и общественное признание. Он был на вершине счастья. Парил, торжествовал и упивался своей победой, которая была настолько реальна, что имела даже вкус – сладкий, просто божественный. Самый лучший вкус на свете.

Олегову радость категорически отказались разделить его родители, которым пришлось выслушивать претензии от пострадавшей стороны. Оказалось, во время драки Вадик сильно ударился головой о стену, и его даже пришлось показать докторам. Те ничего серьёзного не обнаружили, но дело, для Олега вроде как правильное, принимало иной оборот, и папа с мамой тут же признали, что со стороны их сына имел место факт превышения самообороны, за что и вкатили ему самое суровое наказание: неделю под домашним арестом, без телевизора и мороженого.

Цветы, оркестр и все причитающиеся лавры остались лишь в мечтах, и Олег начал было сомневаться, что вышел из той самой драки победителем. Стало очень грустно. Уняв со временем горечь, поразмыслил и решил всё же, что правда по всем статьям на его стороне, а они, его обидчики, не правы. Именно так и никак иначе: Олег прав, а они – нет. Делайте с ним что хотите, хоть на куски режьте, но он никогда не признает вашу правоту. И ничего вы с ним не сделаете.

3
{"b":"903536","o":1}