Лиза глядела во все глаза, любуясь на кирпичные здания вдоль улицы, по которой они проезжали. Петербург гудел как встревоженный улей, был не такой, как тихий, знакомый Оле и Лизавете с детства – Великий Новгород. Петербург был наполнен людьми, которые были Лизе не знакомы: женщины выходили или садились в коляски, несколько гуляли пешком, как девочки отметили про себя, большинство из них были крепостными или нищими, а мужчины останавливались и приветствовали красивых, но совершенно не знакомых им женщин в экипаже семьи Тактаевых, снимая шляпы.

У Лизы, привыкшей к неспешному, ленивому течению жизни, к тишине, просто дух захватывало от всей этой суматохи, но она пришлась ей по вкусу.

Кипучая атмосфера Петербурга приятно волновала и бодрила, и сердце Лизаветы учащенно билось, словно ей передалось лихорадимое биение пульса города.

Пока коляска медленно пробиралась по главной улице города, Елизавета с интересом разглядывала новые здания и новые лица. В толпе на тротуаре мелькали военные мундиры с медалями и нашивками, указывающими на принадлежность к войскам. Большинство из них были среднего возраста и лишь несколько человек пожилого. Они шли гордо подняв головы, за их плечами было Бородинское сражение-26 августа 1812 года. А Лиза знала только восстание декабристов в 1825 году-эту дату она не забудет никогда, ведь именно в 1825 году умер ее и Ольгин отец-Семен Иванович Полинов, и она считала, считает и будет считать, что в смерти Сени виноваты только декабристы. "О! – мысленно воскликнула Лиза, перестав думать о доме, что себя расстраивать, она молода, а его не вернуть! – Кажется мне здесь нравиться, жизнь тут бьет ключом и все так интересно!»

А жизнь в городе действительно била ключом, и отнюдь не все стороны этой жизни были доступны взору Елизаветы: десятки новых салонов открылись один за другим; вслед за войсками после Бородинского сражения, хлынули в Петербург толпы проституток, и бордели процветали к ужасу благочестивых горожан; свадьбы с шампанским, пенившимся в бокалах, когда поднимались тосты в честь новобрачных. А ночами темные, обсаженные деревьями, улицы гудели от топота танцующих ног, а из окон неслись звуки фортепьяно, люди играли радостные, зовущие танцевать, мелодии.

Коляска, увязая в жидкой грязи, катилась по улице. А у Оли, не иссякая ни на мгновение, слетали с языка вопросы, и Лиза сразу же внимательно глядела в ту сторону, куда в эту минуту смотрела ее сестра, а Петя, гордый своей осведомленностью, отвечал на них, тыча то туда, то сюда кнутом: – Вот это, Ольга Семеновна и Елизавета Семеновна, "Петегорф", наше сокровище, наша гордость, созданным самим Петром I в 1723 году, а вот там, чуть подальше, "Высшее научное учреждение России", так же основанное Петром I.

Коляска потащилась дальше, но тут же стала, давая дорогу двум женщинам в белых накрахмаленных передниках и чепчиках, пробирающихся через улицу, прыгая с камня на камень, с полными корзинами овощей в руках. В эту минуту внимание Лизы привлекла к себе чья-то яркая, необычно яркая для улицы одежда: на тротуаре, завернувшись в пеструю кашемировую шаль с бахромой до пят, стояла высокая красивая женщина с нагловатым лицом и с копной не натурально рыжих волос. Ни Лиза, ни Оля, которую шепотом позвала сестра кивая в сторону красавицы, еще никогда не видели женщины, которая бы так явно "что-то делала со своими волосами", и они уставились на нее как зачарованные.

– Петя, кто это? – тихо поинтересовалась у него Оля, успев это сделать вперед сестры, которая уже хотела задать этот вопрос. – Не знаю!

Знаешь, знаешь. Я же вижу, что знаешь. Кто она? спросила первая Лиза, улыбаясь сестре, и очень гордая своей победой.

– Ее зовут Милашка Мили, – сказал кучер, презрительно оттопырив губу. Елизавета и Ольга не преминули отметить про себя, что он не прибавил к имени ни фамилию, ни отчество,

– А кто она такая? – хором спросили Лиза и Оля. – Девушки,– угрюмо произнес Петр, и огрел кнутом, никак не ожидавшую этого лошадь, Наталья Викторовна будет, как и ваша матушка, я смотрю, – поглядел он в сторону Арины, которая сердито поглядывала на своих дочерей, а Валентина дернула девочек за рукава и попросила: "Хватит задавать нелепые вопросы!" совсем не по нраву, что вы спрашиваете, про то, о чем вовсе ненадобно спрашивать. Теперь в этом городе столько всякого неприличного народу, что о нем и спрашивать некрасиво!

«Grand dieu! Grand dieu! (Фр. – Боже мой! Боже мой!)», – подумала Лиза, сразу же прикусив язык, – «Должно быть это падшая женщина!»

Иногда в жизни Оле и Лизавете доводилось видеть женщин такого сорта, но Милашка Мили была одета на много ярче, чем другие, и поэтому девушки чуть не свернули себе шею, разглядывая эту особу, пока она не затерялась в толпе. Падшие женщины Великого Новгорода старались наряжаться вызывающе, но не ярко, а волосы красили только в свои натуральные цвета. А вот Мили сияла яркими красками, как новогодняя елка, и не шла не в какое сравнение с новгородскими красавицами.

Вскоре коляска остановилась перед двухэтажным белым домом, огромные колонны подпирали черепичную крышу-это, был дом семьи Тактаевых. Аккуратная деревянная ограда сияла свежей белой краской, а цветник перед входом играл на солнце яркими цветами роз, посаженных в нем. На крыльце стояли две женщины в красивых платьях, та что по моложе была в светло-розовом, ее черные, как воронье крыло, волосы были красиво уложены сзади и скреплены шпильками, на вид ей было лет восемнадцать – девятнадцать, красивая. Но не высокая, корсет тонко обтягивал нежную, сформированную по-детски, грудь, так что казалось ее вовсе нет. А рядом стояла красивая женщина в светло-сером наряде, с бусами под цвет платья. Ее темные волосы были элегантно уложены в пучок и спрятаны в сетку, из темных волос виднелись каштановые искусственные локоны, которые упорно не желали гармонировать с природным цветом волос, а в круглом румяное лицо остались еще капли молодости. Лиза сразу поняла, что молодая девушка – это ее троюродная сестра-Анастасия Васильевна Тактаева, а другая – Наталья Викторовна Тактаева – ее двоюродная тетя. Елизавета набрала больше воздуха в легкие. Валентина так туго затянула ей корсет, что девушке удалось это с большим трудом, и вышла из коляски вместе с няней, мамой и сестрой.

Петр спрыгнул на землю и взяв их вещи, направился к дому, около ограды его встретила молоденькая девчонка в белых накрахмаленных чепчике и переднике, Она, улыбаясь, взяла у Пети один узел, который тот час перевесил ее тоненькое тельце, но несмотря на это она быстренько пошла к дому, тряся в разные стороны маленькими русыми косичками. Няня Оли и Лизы, взяв по одному узлу из коляски в каждую руку, поспешила за кучером и крепостной девочкой.

Оля, Лизавета и Арина направились к ограде, которую им оставила открытой Валентина. Наташа не спеша направилась к ним на встречу, а ее дочь осталась стоять на крыльце, перебирая складки платья.

– Рина! – радостно воскликнула Наталья, обнимая сестру,

– Наташа, надеюсь, ты не будешь против нашего приезда.

– Ну, что ты, – махнула рукой она, Мы же родня! Мой дом всегда для вас открыт, – поцеловав Олю и Лизу в щечки, с улыбкой на лице произнесла княгиня Тактаева, Господи! Ольга, Елизавета, когда я видела вас в последний раз, Лизе было десять лет. Оле только-только исполнилось одиннадцать лет, а сейчас вы просто красавицы, настоящие невесты.

Да, правда, когда Оле было одиннадцать, а Лизе было десять. Они с мамой приезжали в Петербург, на похороны отца, вместе с мамой и останавливались у Тактаевых. Но сейчас из этого Лиза ничего не помнит, еще бы они прибыли ночью, так как железная дорога было закрыта из-за восстания декабристов, а в коляске им пришлось трястись в два раза дольше, и сразу же все уставшие улеглись спать. Елизавета даже не помнит, сколько они там пробыли, она тогда не о чем не думала, кроме того, что ее и Олин отец мертв. Ей иногда снился сон, что Семен жив и что они снова все вместе, она просыпалась со слезами на глазах, и бежала к сестре и они плакали вместе. Ольга и Лизавета никогда не были дружны, они постоянно ссорились по любому пустяку, но когда умер, их отец это горе их связало, и они стали помогать друг другу.