Елизавета почти не спала в ту ночь. Когда взошла заря и на востоке из-за кроны деревьев, показалось солнце, она встала со смятой постели и, сев на стул у окна, опустила усталую голову на руки. Взгляд ее был устремлен на сад перед домом, на почти зеленые кустарники и деревья, на цветы в клумбах, на живую изгородь вокруг дома. Потом взор Лизы стал блуждать по комнате. Останавливаясь то на кровати с перинами и пуховым одеялом, то на шкафе с вещами, который стоял напротив кровати, то на стульях, на туалетном столике. На свече, стоявшую на нем, а потом и на икону пресвятой девы.

Нет, она не могла ничего сделать, не могла изменить судьбу, ей надо было смириться и уехать из этого дома. Но как бы Лиза хотела все изменить, повернуть все назад и тогда бы она продала бы все свои наряды, стала бы голодать, сделала бы все, лишь бы ее семья не потеряла дом.

Один только бог может изменить их судьбу, так пусть он изменит ее лучшую сторону… Помолиться!

Лиза встала со стула и бросилась на колени перед иконой, сложив ладони на уровне груди, она не говорила привычную молитву, лишь снова и снова повторяла: Переснятая дева, помоги нам вернуть дом, прошу, я буду вести себя хорошо, все сделаю!

Вокруг стояла тишина, и только голос и слезы Лизы, нарушали ее. Девушка плакала, стоя на коленях и прося высшие силы послать им чудо. Плакала, потому-то знала, что бессильна, что-либо сделать, она не могла совладать с ситуацией, она не хотела покидать этот дом, но надо…

Ее дом на восходе солнца казался таким любовно ухоженным, мирным.

Хотя его хозяин уже давно лежал в могиле. В конюшне послышалось, сначала негромкое, ржание и стук копыт лошадей, но они все усиливались, и вскоре послышалось ворчание старого конюха и звук открывающейся двери конюшни: коней пошли кормить. И ей это все придется бросить, оставить… Боже, как это трудно!

Сердце Лизаветы сжалось от боли, но не от физической, а душевной, от бессилия, она не могла ничего сделать. Было слишком поздно, вот если бы она узнала раньше, она что-нибудь бы непременно придумала! – Ничего не изменить! – прошептала сама себе Лиза, вставая с колен.

Когда Елизавета, Арина, Ольга и Валентина вышли из дома, дул не сильный ветерок и небо стало зарастать серыми облаками, предвещая о придвигающемся дожде. Нет, Лиза уже не плакала, в руках у нее не было носового платка, а только узел с вещами, за нее скоро будет плакать небо, она же выплакала все слезы сегодня утром, Оля все еще всхлипывала, вытирая, красные от слез глаза, белым накрахмаленным носовым платком. Рина же за утро и вчерашний вечер не проронила не слезинки.

Кучер стоял около коляски, держа лошадь под узды. Подобрав юбки Оля, Лиза, Рина и Валентина забрались в коляску, Никто из соседей и знакомых не

пришел, чтобы проститься с ними, и не удивительно, ведь одиннадцать лет назад, когда Арина взяла бразды правления хозяйством в свои руки все друзья отвернулись от них. Ни Лизавета, ни Оля сейчас уже вспомнить не могут, когда они в последний раз видели знакомых у себя и когда они были в гостях у своих друзей. Арина своими поступками исключила своих дочерей из общества, в котором они родились, она добилась того, что Лиза и Оля "забыли", что такое детские праздники, намного раньше, чем все остальные дети. Дети Рину никогда не волновали, и девочки воспитывались только Валентиной, но даже она не могла "стереть" те белые пятна, которые появились в душе Ольги и Елизаветы.

Оля и Лиза последний раз взглянули на свой, двух этажный из красного кирпича с черепичной крышей, дом. Старшая сестра вздохнула и отвернулась, смотря вперед на дорогу. Кучер ударил лошадь плеткой, и коляска тронулась. Младшая сестра смотрела на дом, пока он не исчез в дали. Валентина перед отъездом закрыла ставни на окнах и сняла шторы, дом был тих, никого там не осталось, даже мыши затихли в подвале, может быть, они понимали горе людей живущих здесь?

Не очень хотелось Лизавете уезжать в Петербург, но, что делать? Может быть, произойдет когда-нибудь чудо, и бог вернет им дом, но сейчас она уже в это не верила, утром еще у нее оставалась маленькая частичка надежды. Но сейчас она исчезла, растаяла, как снег весной.

Кучер сидел на козлах, держа поводья, а лошадь не спеша шла по дороге по направлению к вокзалу, там они сядут на поезд и уедут туда, где от родного дома останутся только воспоминания и ничего больше. Воспоминания, которые резали, жгли больно сердце и душу, которые нельзя было вспоминать без слез. Они были болезненны всем, кроме Арины, которая, похоже, вздохнула с облегчением в душе, когда их дом скрылся из вида. Может быть, она просто старалась скрыть свои эмоции, быть сильной, а может она хотела поехать в Петербург, ведь там ее любовь, мечта всей ее жизни. Но, чтобы – это не было она его хорошо, скрывала, и на ее лице нельзя было ничего почесть, оно было такое же, как раньше, и глаза не отражали не каких чувств.

Часы, проведенные в дороге, были ветреные и дождливые, но когда поезд прибыл в Петербург, жаркое солнце уже храбро взялось за работу и трудилось во всю, стараясь высушить улицы, превратившиеся в потоки и водопады грязи. Глинистая площадь перед вокзалом, вдоль и поперек изрытая колесами и копытами, представляла собой жидкое месиво наподобие тех луж, которые Оля, Лиза, Валентина и Рина встречали в Новгороде по дороге на вокзал. Мулы тонули в этой жиже, возницы чертыхались, а фонтаны грязи летели из-под колес.

Елизавета стояла на нижней подножке вагона и не решалась вступить на землю, последовать примеру няни, которая минуту назад спустилась вниз, замарав туфли и подол платья. Сзади стояли Арина и Ольга, они терпеливо ждали решение Лизы, им тоже, как и ей не хотелось пачкать подолы дорогих платьев и туфли. Лизавета оглядывалась по сторонам, ища глазами среди всех этих

громыхающих повозок коляску, которая бы отвезла их в дом Тактаевых. Она увидела, что к ней, с видом важным и величественным, направляется, шлепая в сапогах по лужам, и тонув в них до пят, мужчина средних лет, с черными, чуть седыми волосами, но в его теле не было видно не грамма лишнего веса, со шляпой в руках.

– Петя, – позвала его Арина, крикнув через плечо младшей дочери и мужчина прибавив шаг, поспешил на ее зов. – Княгиня Полинова, я очень рад вас видеть, – улыбаясь, произнес он, но сразу же изменился в лице, увидав, как недобро на него поглядела Рина. А это мне сдается ваша младшая дочь Елизавета? А я Петя-кучер семьи Тактаевых. Стойте, не лезьте в такую грязь, – испугано промолвил он, увидев как Лиза, подобрав юбки, уже была готова спрыгнуть вниз, – Я гляжу вы не лучше дочери княгине и князя Тактаевых -Анастасии Васильевной. Дайте я вас снесу.

Он поднял Лизавету на руки, поднял легко, и вскоре она очутилась рядом с Валентиной стоя на дороге. Потом Петя без труда перенес Арину, которая, только оказавшись на земле. Принялась отряхивать платье, которое даже не было грязным и поправлять шляпку, которая как ей показалось, сбилась. А потом кучер перенес Олю. Петр взял их вещи и направился к коляске, показывая путь четырем женщинам, которые шли за ним, подобрав юбки, чтобы не испачкать их в грязи. Они сели в экипаж и тронулись, как только Петя взобрался на козлы и ударил лошадь кнутом.

– А где Наталья? – поинтересовалась у него Рина, поглядывая по сторонам. – Она дома, Арина Владимировна, не сердитесь на нее, она была очень расстроена, что не может вас встретить, но Василий Андреевич запретил ей в такую погоду выходить, можно ведь запачкать себе туфли и платье.

" какие они мои родственники из семьи Тактаевых" -подумала Лиза, трясясь в коляске, с трудом выбравшийся из привокзальной грязи. Она стала с интересом поглядывать по сторонам, и ее настроение немного поднялось, никогда раньше ей не доводилось видеть такого красивого города, да, она много о нем слышала, но и представить не могла, что он такой великолепный. Ольга тоже принялась смотреть на улицы, она просто не могла остаться равнодушной, как Рина, которая смотрела только вперед. Это было не в стиле Оли, всегда любопытная она стремилась все увидеть и узнать первой.