– Ну, а вас как звать-величать?
– Андрей Егоров.
– А отчество?
– Да я по отчеству как-то не привык… Леонидович.
– Хорошо. Щелкунова говорила, вы с «Агата»?
– Да.
– Сколько там проработали?
– Девять лет.
– А ушли почему? Хотя можете не отвечать: этот вопрос вам в кадрах зададут. Если уже не задали.
Кац, слушая себя со стороны, недоумевал: куда делась его обычная доброжелательность? Почему он так агрессивен по отношению к этому человеку, который ничего плохого ему не сделал, да к тому же, возможно, подходящий специалист? Он понимал, что здесь что-то не так, но успокоить себя не мог: на него будто давил кто-то извне.
Егоров, услышав эти слова, еще больше стушевался. Втянув голову в плечи, он сидел перед завлабом словно школьник. Коллеги, делая вид, что работают, замерли за компьютерами, ожидая, что будет дальше. Усилием воли Кац перевёл разговор в профессиональное русло.
– Практика РФ-анализа у вас есть?
– Рентгенофлуоресцентного?
– Ну да, а какого же еще?
– Безусловно.
– И что на «Агате» конкретно исследовали?
– Свойства композитов и возможности их применения в корабельных системах.
– Что в этом смысле знаете про авиадвигатели?
Новенький ненадолго задумался и ответил:
– В общем, тема крайне актуальная… Я её изучал, прежде чем сюда прийти…
– Ну да, не с пустой же головой, – иронично заметил Кац.
– Верно, – несмело улыбнулся новенький. – Например, могу сказать, что высокотемпературные композиты, в смысле керамические, которые сегодня применяются в самолётных двигателях… в турбинах… имеют удельный вес 3 – 3,4 грамма на кубический сантиметр, а металлические – порядка 7,5 – 8. То есть с ККМ массу изделия можно снизить в два раза.
– Ну, уже кое-что. А вот именно по нашим двигателям, российским, имеете какую-нибудь информацию насчёт композитов?
– Имею, но для вас, экспертов, её будет недостаточно, скорее всего…
– Это ясно. Я спрашиваю, потому что хочу понять ваш общий кругозор. Ну, и…
– На нашем ПС-90 из композитов есть только небольшие несиловые элементы. На ПД-14 – мотогондола и передний корпус. Силовых элементов до сих пор нет, а почти все западники делают движки с лопатками вентилятора из углепластика. Первой стала «Дженерал Электрик» с лопатками пятого поколения GE90.
– Неплохо! – похвалил Кац. – Так давайте их догоним. В чём же у нас проблема?
– Проблема в том, что у нас нет своих материалов с нужными свойствами, например, по стойкости к удару. У западных углепластиков предел прочности на сжатие – 350 мегапаскалей, а у нас до недавнего времени было только 240.
Сотрудники за столами многозначительно переглянулись.
– Если говорить о той же лопатке, – продолжил новичок, – то, думаю, нам по силам достичь таких же результатов, но только если мы увеличим число испытаний. Вот в 787-м «Боинге», например, композиты дали уменьшение массы на 50 процентов, но при этом и число испытаний материалов у них дошло до ста тысяч, а раньше было пять.
– Значит, металл теперь в утиль? – впервые улыбнулся Кац.
– Ну, если у металла 30 миллионов лётных часов – предел, то с углепластиком можно достичь 150. Этим ваша лаборатория и занимается, насколько я понял.
– В том числе. Из чего сделано, можете определить? – и он протянул Егорову орех.
Тот повертел его в руках, потряс и поднёс к глазам. Потом обернулся, вгляделся в один из приборов и сказал:
– Здесь у вас хороший спектрометр стоит. Можно на нём попробовать.
– Знаете, как им пользоваться?
– Знаю.
– Тогда вперёд! Если определите состав, хотя бы приблизительно, считайте, что вы приняты, Андрей… э-э… Леонидович.
Новенький встал, отодвинул стул и подошел к прибору вместе с орехом.
– Гляньте, он в сети? – спросил Кац.
Заглянув за корпус, новенький утвердительно кивнул и включил спектрометр. Затем посмотрел на панель вывода данных и прижал орех к считывающему окошку. Семён Ефимович и остальные сотрудники, которым было интересно, как мужичок управится с навороченной техникой, приблизились и замерли. Прибор, который всегда работал бесшумно, на этот раз заунывно загудел, потом в нём что-то пискнуло, панель погасла – и он вырубился.
– Что за параша, твою мать? – Кац впервые в жизни обложил матом незнакомого человека. – И как нам работать теперь?
На Егорова было жалко смотреть.
– Я всё делал правильно… Это эмиссионный МСА, я работал с ним…
– Да, эмиссионный! А нам что теперь прикажете делать?
– Подожди, Ефимыч, – вмешался Вовка. – Тут дело не в спектрометре, похоже…
– А в чём?
– В этой штуковине твоей. Что-то с ней не так. Прибор, кажись, из-за неё-то и отключился.
Вовка вытащил орех из-под планки.
– И смотри: она остыла и цвет поменялся.
Действительно, орех опять приобрел серебристый цвет, точно такой же, как был вчера в машине. Взяв его из Вовкиной руки, Кац почувствовал, что он стал прохладным или, пожалуй, нет – комнатной температуры. Внутреннее раздражение сразу куда-то испарилось. Взгляд Семёна Ефимовича потеплел, и он, глядя на новенького, сказал уже примирительным тоном:
– Вы, Андрей Леонидович, не обижайтесь. Просто утро какое-то суматошное. Вывод я делаю однозначный: вы в теме. И доложу об этом Галине Викторовне. Хоть с завтрашнего дня оформляйтесь.
Егоров, не ожидавший такого поворота событий, просиял.
– Значит, я вас устраиваю?
– Да. В принципе, у нас здесь работы не сказать, чтобы чересчур, но бывает, зашиваемся. Теперь, надеюсь, с вашей помощью обойдёмся без авралов. Если есть время, познакомьтесь с ребятами, а мне надо к руководству. Щелкунова после встречи не просила к ней зайти?
– Нет. Сказала, что всё узнает через вас.
– Ясно. Я её скоро увижу. А с какого числа выходить – вам скажут. Либо она, либо Федосеева, наша зав по кадрам.
– Спасибо!
Как только Егоров начал ручкаться с Вованом, Васиным, Зиденом и Овечкиным-Портновым по части знакомства, Семён Ефимович убрал орех в ящик своего стола и покинул помещение.
Плановое собрание у руководства прошло быстро. Рапортовать о каких-то супердостижениях начальникам подразделений «Салюта» – в том числе и Кацу – было нечего, острых проблем на повестке тоже не стояло. Будничная летучка. Когда все разошлись, Семён Ефимович остановил в коридоре Щелкунову и сказал, что уровень новенького его устраивает. «Оформляйте хоть с завтрашнего дня», – заключил он. Галина Викторовна обрадовалась.
– Вы не пожалеете, он хороший специалист. Я его давно знаю.
– А что у него на «Агате» не срослось?
– Трудно сказать. Сам он не рассказывал, а мне спрашивать как-то не с руки… Но такое случается сплошь и рядом, не мне вам говорить.
– Это точно. Ладно, тогда прошу заблаговременно уведомить о дне его выхода.
– Безусловно. Я рада, что всё получилось.
И Щелкунова, помахав ему на прощание, развернулась. Кац, бросив взгляд на её ягодицы, ходящие, словно жернова, сказал себе по-доброму: «Симпатичная, сучара»… Ему вдруг стало любопытно, откуда могут знать друг друга Щелкунова и этот новоприбывший. Родственники? Нет, непохоже. Муж и жена? Исключено. Да, Щелкунова замужем, носит обручальное кольцо. Но своего дорогого супруга она бы продвигала более напористо. Любовники? Чёрт их знает. «Да что ты себе всякую муру воображаешь? – сказал ему внутренний голос. – Возвращайся к ребятам».
В лаборатории новенького уже не было. «Семён Ефимович, а спектрометр-то фурычит! – огорошил его прямо на входе Овечкин-Портнов. – Глядите, вот!» Кац подошел к прибору – и действительно: тот как раз вёл анализ содержания титана в болванке, только что принесённой из цеха обработки. «И хоть бы хны!» – добавил Овечкин-Портнов, наблюдая за боссом.
– А я повторяю: дело тут не в приборе и не в том, что мужик якобы не знает, как с ним работать. Наверное, что-то в этом твоём орехе имеется, что вырубает спектрометр. Может, ещё раз попробуем? – вмешался Вовка со своего места.
