– Папá! – надрывно кричала Маргарет. – Папá!

– Что произошло?! – ахнула Евгения Витальевна, садясь.

– Мы нашли вторую синюю, благодаря чутью сестры, – ответила Жаклин. – Она сидела на целом сундуке с зеркалами. Маргарет испепелила его, а я прикончила тварь.

– Но где же Тьерри? – в ужасе выпалила Ханна.

– Боюсь, лишь живых песок выпустил наружу, – смиренно и печально проговорила слепая Натали. – Тут нет ничего, кроме песка. Который скоро исчезнет.

– Слишком многих не получилось спасти, – горько сказала Жаклин. – Почти никого. Ни перебитых по всей Земле потомков, не ведавших о своих силах, ни тех, кто открыл дар и, сопротивляясь, был доставлен в этот замок.

– Уцелела принцесса, – возразила Натали. – И мы одолели противника.

– Папá, – рыдала на груди у Ханны Маргарет. – Так не может, не должно быть! Нет-нет-нет!

Аня с трудом осознавала произошедшее. Всё кончилось? Ещё минуту назад лютые факелы почти выгнали из её лёгких жизнь, а в голове не было ни одной мысли, кроме необходимости бежать, спрятаться, уцелеть. И вот замок обернулся барханом, который тает, исчезая без следа, как в июне. А сама Аня не сделала для этого ничего. Не сделала ничего, чтобы помочь Маргарет. Чтобы найти её отца. Она попросту забыла о необходимости искать. Забыла обо всём. А теперь…

Осиротевшая женщина тряслась в истерических рыданиях. Можно ли вообще считать, что они победили, что они освободились? Нет. Лунные воины лишь сберегли собственные шкуры, как крысы – их верно аттестовали резиноворукие демоницы и Дух Справедливости.

Внутри у принцессы Авелилона расползалась пустота.

Она бросила потерянный взгляд на Нику. И испытала вдруг преступное, необъяснимое счастье, тут же залившее щёки пунцовой краской стыда. Он цел, он жив. Он всё ещё будет рядом. Даже если он будет и дальше рядом с Евгенией Витальевной. Даже если ничего не изменится после того волшебного и невероятного разговора в маленьком кафе. Думать об этом сейчас было кощунственно и отвратительно.

Занимался рассвет. Груз сомнительной победы давил на горло, а внутри, смывая секундную радость, зрело необъяснимое дурное предчувствие.

Пусть приспешницы Духа Справедливости пали, то был вовсе не конец. И принцесса Авелилона понимала это, хотя тогда не могла даже предполагать, какую роль сыграет вскоре в её жизни маленькое двойное зеркальце, упущенное в воды Днепра несколько дней назад.

– Нам нужно возвращаться в город.

Она считает, что сочинила меня, но я знаю точно – это не так, хоть и не мог бы поведать о том, кто меня выдумал. В моём прошлом – страшная тайна, и ныне она венчает мою голову, заключённая в костяной нарост цвета подгнившей вечности. Наихудший кошмар – постичь её вновь, потому что я уверен: это убьёт меня, кем бы я ни был, кто бы меня ни измыслил.

Я обитаю в её Внутреннем мире, и она не говорит обо мне никому. Она тоже понимает: мы делаем что-то не так. Очень юная, совсем малышка. И мы балансируем в тени её алькова на тонкой грани благоразумия, которую давно преступили, что чувствуем оба. Мы играем с этим ребёнком в любовников и слишком далеко забрели в погоне за правдоподобием и новыми ощущениями. Для неё. Я не помню своего прошлого, но знаю: я бесконечно устал от всех ощущений.

Мы заперты в этом замке и, возможно, никогда не выберемся из него. Тешимся нашими забавами в полумраке её заточения, ставшего и моим. Моим раем.

Она считает меня своим принцем – как в старых книгах и мифах, расцвечивающих её библиотеку призраками недостижимых миров. До моего появления она жила только ими, а теперь мы читаем вместе в её постели. Перед сном, вместо сна – но всегда вслух. Она говорит, что я принц, которому не нужен белый конь, и смеётся – ей очень нравится эта шутка. Дело в том, что я умею превращаться в крылатого единорога. Понятия не имею, почему. Может быть, она действительно придумала меня.

Но я не настоящий пегас, это я тоже знаю. Просто способен им выглядеть. Зачем-то так было нужно в той далёкой реальности, которую я предпочёл забыть. Зато это веселит дорогую мне девочку.

Дуэньи39 моей принцессы – а она настоящая принцесса, это только я выдуманный принц – что-то скрывают от неё (и от меня). Я чую это.

Её няньки вовсе не старухи, они красивы. И пусть я и не в курсе своего возраста, очевидно: как раз они подходят мне. Однако мы таим само моё существование, и я не хочу открываться этим женщинам, которые много лет не встречали мужчин, если вообще когда-либо их видели. Кажется, за эти годы моя малышка стала для меня самым драгоценным. Важнее целого мира – быть может, потому что она и есть мой мир – и аллегорично, и буквально.

И я не желаю свободы для неё, это страшит. Хотя больше всего, и даже больше меня, она любит свою мечту о свободе. Её кошка твердит об этом постоянно. О дне, когда принцесса получит волю и, вероятно, вернётся в далёкое прошлое. Я думаю, кошка сочиняет сказки. Моей силы недостаточно, чтобы вырваться из нашей тюрьмы или даже просто заглянуть за её пределы. И если бы кто-то желал спасти мою жемчужинку, он бы это уже сделал или забыл. Или погиб. Кто знает, что происходит там, за границами этого замка?

Я боюсь независимости моей девочки: что, если в калейдоскопе мира она попросту забудет меня? Свою первую любовь, свою тайну, своего друга. Забудет, как забывают детские игрушки – взрослея или обретая новые. Сейчас она мечтает о целом мире для нас – но ведь она может думать пока всё, что угодно.

А я уверен, что всегда буду любить её, мою маленькую принцессу. Она растёт, взрослеет – и скоро наши игры перестанут отдавать пошлым духом преступления. У нас появятся дети, здесь, в этих стенах. Надёжно защищённых от всего. Я не помню своего прошлого, но мне кажется, что когда-то я уже разрушил защищённый от всего уголок счастья и лишился главной в своей жизни женщины. Больше такой ошибки я не повторю.

Новогодние праздники выдались мрачными. Более чем.

Кошмар подкрался с тыла, будничный и неотвратимый, лишённый магического ореола, избавленный от масштабности мировой трагедии.

Неделю назад похоронили сестру Аниной мамы Жанну. В середине декабря она приехала в Днепропетровск и попала в ДТП вместе со своей двенадцатилетней дочерью Тиной и водителем их такси, столкнувшегося с грузовиком.

Выжила только Тина, которая уже десятый день находилась в коме без надежды на выздоровление.

Дома царило уныние. Даже маленькая Сонечка чувствовала беду.

Аня всё больше пряталась в своей комнате. Ибо здравый смысл подсказывал: правду говорить нельзя никому, включая Лунных воинов, и особенно Салли.

А правдой было то, что Аню бесила эта ситуация.

Тётя Жанна жила за тридевять земель уже много лет и нечасто наведывалась в гости. Свою же двоюродную сестрицу Аня терпеть не могла. Она вообще недолюбливала детей, а вздорная визгливая козявка с младых ногтей ломала Анины игрушки, ела её конфеты и постоянно доводила до слёз, причём делала это нарочно. В то время даже Стасик не мог с ней тягаться! Так что, когда Карасёвы переехали в Харьков, Аня ликовала. С тех пор Тина выдавалась порциями, и происходило это всего несколько раз в год.

И что? Даже при таких условиях она умудрилась испоганить новогодние праздники и погрузить всю семью в траур. Подумаешь, велика потеря… Теперь не улыбнись, не похихикай, гулять лишний раз не пойди.

А Ане так хотелось, чтобы весь мир вместе с ней парил в облаках! Случилось чудо. Сбылась робкая мечта. Ника – её Ника – разорвал свои отношения с Евгенией Витальевной. И теперь Аня официально с ним встречалась.

Они бродили по улицам и сидели в уютных маленьких кафе, держались за руки в кино, даже раз сходили на балет – но это принцессу Авелилона особо не впечатлило.

Рядом с Никой Аня ощущала себя в сказке, это было невероятно и волшебно, куда невероятнее и волшебнее, чем вся чертовщина, наводнившая её жизнь полгода назад. Рядом с ним Аню переполняло счастье. Безграничное, всеобъемлющее. С губ не сходила улыбка, а где-то в глубине живота постоянно шевелилось что-то странное, распирающее и трепещущее. Она могла бы просто молчать, сидя рядом и положив голову ему на плечо. Но они не молчали. Они говорили – обо всём на свете.