443. XVI Кто смеет устами, сумеет и задом, Премерзкий Аврелий и Фурий прескверный! Вы из-за строчечек малопристойных Хотите считать меня нежным повесой? Да будет высокое имя поэта Чисто. Иное – веселые строки Стишков, в которых и пряность и прелесть. Они так нежны, так малопристойны, Что не юнца – волосатого дядьку, Коего круп шевелиться не в силах, Скорее всего, доведут до чесотки. А вам, ошалевшим от целований И возлежаний, меня ли хулить-то? Кто смеет устами, сумеет и задом! 444. XXI
Что ты ходишь блудно, Бедный мой Аврелий? Чувствуешь ли голод? Или, может, жажду? Вижу, хочешь слиться Ты с моим любимым — Слиться и ссосаться, Просто присосаться. Оттого и голод, Оттого и жажда, Оттого я вижу: Видно, будет тоже Мальчик голодать мой. 445. XXII Мы с тобой, мой Вар, да Суффен – старинных три друга. Одаренный человек: вкус, талант, сама тонкость Наш Суффен. Есть и страсть у него: издает книги. И не как мы, грешные, на дрянной вторичной Богомерзкой бумаге. Нет, на той – для нужд царских, Да по сгибам чтоб шито было особой ниткой, Чтобы срез был с лоском, чтобы шрифт бил в пурпур, Небывалой техникой: павлиньим тисненьем, С переплетом в ризах, в хризолитовых тканях. А раскроешь книгу – и кто же оттуда смотрит? Где тот красочный муж? Где колоритная личность? Да это же не Суффен, а полярный геолог, Словно лебедь бьющийся о немой айсберг, Злой товарищ безмолвных линялых медведей, Заиндевелой хризантемой бродящий по тундре. Такова, мой Вар, видно, в книгах тайная сила — Обратит в мел яхонт, киноварь обесцветит. 446. XXIII Нет у тебя, Фурий, ни ларя, ни лара, Нет блохи, нет клопа, ни огня нет, ни дыма. Правда, есть тятя с половиною, коих Зубы кремень глодать и дробить могут. Как привольно жить с этаким папой И с колодой, влюбленной в такого вот папу! Не чудо ведь – все вы на диво здравы, И варит брюхо, чтоб жить без страха Поджога, подкопа иль, скажем, обвала Да дел коварных: угрозы отравы И прочих тягостных испытаний. Теперь тела ваши копыта крепче, Тверже рога от засухи вечной, Бескормицы-глада и жара и хлада, Так в чем же дело и чем тебе плохо? У вас во рту все высохли слюни, Слезы в глазах и в ноздрях возгри, Слизи нет в легких и мокроты мокрой, Очко твое чище столовой солонки, Гадишь ты в год раз десять, не чаще, Окостенелым сухим горохом, В руку бери – следа не увидишь, Три о ладонь – не испачкаешь пальца. Так что все, Фурий, с тобою в порядке, Все процветают и это не мало! Только ты мелочь прекрати клянчить, Брось, перестань, и так тебе хватит. 447. XXIV О цветик милый, прелестный и юный, Нежный, каких не бывало прежде И ныне нет, и потом не будет, И вот – мидийских взыскует таинств! Сам ни кола, ни двора не имея, Богам золотым изливает горечь. А собою красив! – говорят, – и правда, Хорош! – хоть кола и двора и нету: Ныряя в бездны, взмывая в выси, Век не увидишь двора и ко́ла. 448. XXV Педрила Талл, пухлый как пух крольчачий, Как сеть паучья провислый, висячий Как старца елдак, как мозг гуся щуплый, И ты же, Талл, алчней свирепого шквала, Чуть зазевается кто по пьянке, — Отдай халат мой, который спер ты, Да шарф, да шлепанцы – расписное диво Из дальних стран, где дед не бывал твой. А не вернешь, так я разрисую Бока твои дряблые – берегись и бойся — Кнутом, и наглую харю расквашу, И станешь сам ты, словно в шторм судно, Что носит в волнах неистовый ветер. 449. XXVI Не под зюйд-вестом и не под норд-остом, Не под Фавонием, не под Бореем, Нет, под-заложен мой сельский домишко, Фурий, за тысяч за двести пятнадцать: Просто страх, как пагубно дует. 450. XXVIII Пизонова свита – двое несчастных, Плотно набиты порожние сумки, Вераний родной, Фабулл родовитый — Что же ваш претор так плохо считает? Может быть, принял он прибыль за убыль? Может, расчеты подделал бездельник? Что говорить тут… А мой-то меня-то Меммий, ласкал уж он так-то премного: Что ни день, утром устраивал взъебку, А вечерами бывало и хуже. Так ни хуя вот и не заработал. У всех у нас – да, единая доля. Бедные вы мои благородные, Други мои! Так пусть будут навеки И Ромул и Рем покрыты позором. 451. XXXII Милая ты моя Ипситилла, Моя нежнейшая, моя прелестная, Хочешь, зайду к тебе пополудни? Только смотри, чтоб дверь кто не запер, Да и сама сиди себе дома, Никуда не ходи, а смотри в окошко. Мы с тобой трахнемся девятикратно, Об этом тебя умоляю всем сердцем Трепетным и прошу душою, А не то – понаделаю дыр я Как в плаще, так и в поддевке. |
