– Это мыши так разгулялись, покуда ты был в отъезде? – спросил он хозяина.

Ицик заржал, полез в угол, откуда доносился писк, и вытащил на свет большую клетку с двумя обезьянками.

– Всучил мне один клиент в Малаге. Не хотел я брать, но я на этом парне столько заработал, что решил сделать ему приятное и купил у него этих двух мартышек. Вот теперь не знаю, что с ними делать. Хочешь, продам – совсем недорого, за сколько купил, за столько и отдам. А ты с ними и с фотокамерой вместо шарманки будешь ходить по улицам и привлекать клиентов, – развеселился купец.

– Да, пожалуй, возьму, – ответил Енох, у которого тут же возникла совсем другая идея: вот кто ему и был нужен для опытов.

Ближайший зоомагазин, на его счастье, нашёлся в трёх кварталах от дома. Народу было мало: вежливая и использующая давно забытые всеми слова санкт-петербургская старушка покупала корм для канарейки, а две девочки в белых школьных фартучках выбирали хомячка для живого уголка – осматривали каждого, которого вялая продавщица вытаскивала им из клетки, и примеряли, подходит ли ему заранее заготовленное имя. Имя было женское, но продавщица, работавшая недавно, не различала хомячков по полам, и в результате девочки купили упитанного мальчика, нарекли его тут же Мусей и, радостно повизгивая, убежали, размахивая картонной коробкой с несчастным Мусей, которого уже изрядно укачивало. Подошла очередь Мазина.

– Мне бы парочку белых мышей, – стесняясь, как при покупке в аптеке презервативов, сказал Михаил Александрович.

– Вам пару – в смысле, мальчика и девочку? – переспросила продавщица.

– Да мне, собственно, пол не важен, – растерянно ответил Мазин. – Мне пару – в смысле, две. Мыши.

– Вам на кормление, что ли? – безразлично поинтересовалась продавщица.

– Кормление кого? – не понял он.

– Ну, кормить ими будете? Не знаю, кто там у вас: удав, крокодил?

– А-а-а… – сообразил Мазин. – Нет, я сам их ем, – подумал, что пошутил он.

Но оказалось, что напрасно. Недаром бабушка частенько повторяла ему:

– Мишенька, каждое слово, которое ты скажешь, будет лишним.

Продавщица не улыбнулась.

– Понятно. У нас уже один такой покупатель был. Каждую неделю по пять мышей брал. Говорил, что удав у него в ванной живёт. А я потом его соседку встретила. Так говорит, у них в квартире не то что удава – и ванной-то нет.

– Так что ж он с ними делал? – заинтересовался Мазин.

– А кто его знает. Может, опыты какие, – хмуро ответила она, глядя исподлобья. – А вам для опытов?

– Нет-нет, что вы, – пробормотал Мазин. – Мне для рагу.

Это успокоило продавщицу, и она поставила Михаилу Александровичу следующую трудную задачу:

– Вам их в коробку? Или клетка нужна?

– Не знаю, – растерялся Мазин. – Наверно, в клетку.

– С колесом?

– Что?

– Клетку, говорю, вам с колесом или без?

– С каким колесом? Для чего?

– Ну, для этих, для мышей. Чтоб бегали в нём. Чтоб здоровые были.

До Мазина наконец дошло.

– Нет-нет. Колеса не надо. Я с ними сам бегать буду. По утрам. В парке.

Но и на этом испытания не закончились. Его заставили выбрать пол мышей, потом корм, потом опилки. На вопрос, какой запас корма нужен, Мазин задумчиво ответил: «Дней на пять», чем ещё больше укрепил продавщицу в её подозрениях. И уже напоследок, подведя его к огромной клетке с полусотней этих красноглазых созданий, ему предложили выбрать самому, «какие ему больше нравятся». Единственно приятным моментом в этой покупке была цена. Мышки стоили на удивление дёшево, и он подумал, что в период серьёзного безденежья такой недорогой источник белка может оказаться очень кстати. От всех этих развлечений Михаил Александрович изрядно устал. На обратном пути он присел покурить, вспомнил девочек с хомячком и подумал, что надо бы дать своим мышкам имена. Начал припоминать, как звали его давних и любимых подруг, но потом сообразил, для чего приобрёл этих милых грызунов, и решил оставить их безымянными.

Дома он первым делом убрал уже неинтересный «Гёрлитцер» на стеллаж. Достал с полки «Еноха» и установил его на треногу. Потом распаковал клетку с мышками и поставил на журнальный столик. Те выползли из пластмассового домика в углу и принялись деловито обнюхивать новое помещение. Мазин проголодался и вспомнил про корм. Достал из того же пакета две крохотные плошки – в одну насыпал мышиную еду, во вторую налил воду. Мышки не обрадовались. Он обозвал их неблагодарными тварями и пошёл готовиться к съёмке.

Фотограф он был неопытный. В детстве походил с месяц в школьный фотокружок, перепортил с десяток рулонов плёнки и несколько пачек фотобумаги. Выпросил у родителей денег на фотооборудование и позже, уже будучи взрослым, увёз его с собой в Ленинград. С тех пор в кладовке так и пылились и фотоувеличитель, и глянцеватель, и красная лампа. Начав коллекционировать фотокамеры, он вспомнил о них, откопал в залежах хлама, потом занялся потихоньку теорией, что-то вспомнил, чему-то подучился и теперь более-менее сносно мог сам проявить чёрно-белую плёнку и отпечатать снимок. Он приготовил оборудование, собрал в ванной увеличитель, развёл и налил в кюветы проявитель и закрепитель, вставил в аппарат новую кассету. Фотографировать первую мышь он решил на столе, но только сейчас ему пришло в голову, что вряд ли ему удастся убедить её посидеть хоть минуту неподвижно и подождать, пока вылетит птичка. Да и выпускать грызуна на стол, чтобы потом гоняться за ним по всей квартире, ему как-то не хотелось. Подумав, он пересадил одну мышь в стеклянную, чисто вымытую трёхлитровую банку из-под болгарских огурцов и, очистив стол и застелив его свежей, праздничной скатертью, установил её посередине. Затем выставил свет – это выражение профессиональных фотографов ему страшно нравилось. В данном случае он попросту перетащил единственную настольную лампу поближе, включил и направил на банку с мышкой. Та неуютно поёжилась, засуетилась, но спрятаться было негде, и она, сжавшись, затихла. Мазин долго возился с настройкой, крутил объектив, залезал под шторку и, наконец, строго скомандовав мышке замереть и смотреть на него, нажал на спуск. Перед тем как проявить снимок, он уже собрался пересадить свою фотомодель обратно в клетку, но в последний момент сообразил, что через секунду уже не сможет отличить её от соседки, и, зажав несчастную в ладони, нарисовал на её шелковистой спинке фломастером жирную единицу.

Он проявил плёнку и повесил её подсушиться, зацепив за уголок обычной бельевой прищепкой. Пока она сохла, поболтал по телефону с Машей, рассказал о поездке, о встрече со старыми друзьями и договорился, что она придёт к нему в гости завтра, после работы. У него оставалось ещё два дня до выхода на службу, которые он собирался использовать на то, чтобы прийти в себя от утомительного путешествия и на опыты. Про мышей он решил Маше пока не говорить и напомнил себе не забыть спрятать клетку перед её завтрашним приходом. Плёнка высохла, он снова закрылся в ванной комнате и отпечатал с неё один снимок, испортив при этом три листа фотобумаги. Положил влажный отпечаток на электрический глянцеватель и пошёл на кухню приготовить ужин. В холодильнике была пусто и непривычно чисто – всё, что там оставалось, он выкинул перед отъездом, и из съестного в доме имелся только корм для мышей. Увлёкшись экспериментами, он позабыл зайти в продуктовый магазин. Разозлившись на себя и на несчастных подопытных грызунов, Мазин вернулся в комнату с единственным съедобным, которое нашёл на кухне, – начатой бутылкой коньяка.

– Вот и пришло время вами закусить, – злобно заявил он, открывая коньяк.

Одна из мышек никак не отреагировала на кровожадное заявление нового хозяина, а вот вторая, с фиолетовой единицей на спине, насторожилась и быстро юркнула в домик. Мазин открыл коньяк, и тут его осенило – он вспомнил, что в нижнем шкафчике возле плиты должна быть припрятана его праздничная заначка: банка сайры в собственном соку и заветная баночка красной икры, тщательно утаиваемая даже от Маши, для какого-нибудь очень специального случая. Пританцовывая от предвкушения, он открыл сразу обе банки. Выпив рюмку, он сначала медленно, маленькой ложечкой, наслаждаясь, прижимая каждую икринку к нёбу, пока она не лопнет, закусывал коньяк икрой, а уж после, когда вкус дефицитного лакомства во рту истаивал, выковыривал вилкой прямо из банки не менее дефицитную сайру. Ел жадно, причмокивая и сожалея, что нет хотя бы хлебной горбушки, чтобы вымакать со дна жестянки сочную подливку. Когда с сайрой было покончено, а в баночке с икрой ещё осталась почти половина, он закурил и вспомнил про фотографию. Та уже подсохла. Снимок получился на удивление удачный: чёткий и контрастный. Мазин загордился и вслух похвалил себя. Как ни жаль было уничтожать такую работу, но эксперимент следовало довести до конца. Он взял ещё тёплую фотографию и, пристально глядя на несчастную мышку номер один, которая к тому времени вылезла из домика и спокойно хрумкала кормом, порвал на мелкие кусочки. Затем порезал на такие же кусочки негатив, не забыл и три испорченных отпечатка, сложил всё это в большую пепельницу и поджёг. Конечно, делать это надо было на кухне, так как комната немедленно наполнилась вонючим дымом, но на кухне драматический эффект был бы не так силен. Пока бумага и плёнка, чадя, догорали в пепельнице, Мазин открыл форточку и вернулся к столу, всё это время не спуская глаз с подопытного грызуна. А тот, не обращая никакого внимания на всю эту суету, спокойно доел свой ужин, окунул кончик мордочки в плошку с водой и неторопливо удалился в домик – спать.