Никакая болезнь не страшна, но Эверетт видит чувства Санни насквозь. Все тоскливое притворство, все обманчивое хорошее настроение, кокетливость. Все тревоги и печали, засевшие в глубине ее карих глазах непроглядной темнотой. Сейчас ему больше всего на свете хочется помочь ей выбраться оттуда.

— Специально для тебя, искусительница. — Он приобнимает ее. — Пойдем прогуляемся?

— А потом позавтракаем?

— Конечно.

Они проходят мимо искусственного пруда, разбитого в тени деревьев. Рядом тренируются бойцы отряда ликвидации, а аналитики занимаются йогой. Остальные охотники фотографируют безмятежные пейзажи для блогов, новостных лент или созваниваются по видеосвязи с родными. Кто-то лежит на пледах, лениво созерцая происходящее вокруг них. От этой идиллии Эверетту становится не по себе, и шепотом он начинает разговор с Санни:

— Мне это не нравится. — Лишь спустя минуту молчания она дает ответ, неоднозначно пожав плечами, будто прогоняя судорожное напряжение в них. — Не нравится все, что мы делаем. Тратим время без толку, если честно. Сидим на базах, как какие-то… Однако ты прав. Все подозрительно. Активность, ее отсутствие.

— Мы готовимся, — возражает Эверетт. — Делаем запасы соли, освящаем воду. Учим молодняк. Даже тренировка у нас состоится через три часа.

— Этого мало! Даже мой дедушка, когда потерял жену от орэйджи и те исчезли из округа на несколько лет, не сидел на месте, оплакивая потерю. Нет! Он изобретал всякие штуки, как мой фотоаппарат, чтобы бороться… Да, его семье казалось, что он сошел с ума. Однако, когда человек дни напролет шепчет про рай и источник проблемы, то все подумают о помутнении рассудка. Но, может, он просто пытался постичь что-то? По всему миру путешествовал, искал подобные случаи. Так и умер, оставив немногое. Дневники, камера. Больше ничего!

Ее дыхание постоянно сбивается, голос срывается, да и сама Санни замирает в странном напряжении. Уголок ее рта несколько раз дергается. С начала разговора она сжимала кулаки, но сейчас опускает руки. Подходит к Эверетту и обнимает его, прижимаясь головой к его плечу. Шепчет:

— Мне кажется… — Слишком неуверенно, слишком надрывно звучат слова Санни, словно она жалеет о той уверенности, с которой говорила только что. — Мне кажется, что стоит детальнее изучить наше последнее дело. Нужно исследовать место, узнать детали смерти. Кто-нибудь обсуждал это с другими базами? Почему последний призрак появился так рано? Надо сделать хоть что-то!

— Мы этим занимаемся, Санни, — успокаивает ее Эвер, сопереживающе поглаживая по волосам. — Охотники постоянно на связи друг с другом. Такая ситуация — во всех пограничных с нами областях. Просто никто не выезжает в «поле», потому что жарко. Согласись, работать над чем-то сложным в такую погоду гораздо лучше в холодных комнатах, чем в лесу.

— Да, здесь лучше, но… Я считаю, что этого мало. С удовольствием помогла бы чем-нибудь, занимайся я чем-то, кроме проверки. Исследованием происхождения орэйджи, разработкой материалов для их поимки, а не уничтожения! Сейчас такое очень пригодилось бы в затишье.

— Я понимаю. Но мы уже выбрали другую судьбу — заняться фундаментальными науками сможем только на пенсии, которая наступит неизвестно когда.

Они еще немного гуляют возле спасающего от жары озера, а после направляются в столовую базы. Шведский стол радует изобилием блюд разных народов мира, творческих экспериментов шеф-повара. Но, предсказуемо, вокруг почти никого нет, кроме персонала и пары охотников. Остальные на пикниках трапезничают или предпочитают вообще не есть — так легче перенести утомляющую духоту и порывы раскаленных ветров.

Настроение Санни чуть улучшается, и сама она переключается с их разговора уже на что-то другое. Эверетт пытается это понять, всматриваясь в ее черты, жесты. Ничего. Может, она действительно отпустила ситуацию хоть на какое-то время? Но надолго ли? Насколько хватит в ней солнечного света, чтобы светить и отгонять мрак?..

— Что у нас на завтрак? — Его любовь с интересом осматривает меню. — О, бургеры. Я возьму их с белым чаем.

— Есть ли смысл есть эти булки, если ты потом так устаешь на тренировках? — спрашивает он, беря на свой поднос исключительно вегетарианские блюда — запах и вкус мяса не переносит с детства с тех пор, как его настигла молния в полях.

— Что поделать, если я люблю и то, и то, — бурчит Санни едва разборчиво. Но его такой ответ не устраивает.

— Я тебя не услышал. Подойди ближе, пожалуйста, чтобы лучше тебя слышать.

Она делает пару шагов навстречу Эверетту и неожиданно получает поцелуй в кончик носа. Легкий, едва ощутимый, но самый сладкий и желаемый. Внезапный порыв — и вот она уже целует его в губы, отдавая себя головокружительным ощущениям. Учащенное сердцебиение, постоянно замирающее дыхание от восторга, тепло прикосновения ладони к затылку и рук на талии. Любовь, наполняющая каждую частичку без остатка… Они отстраняются и смеются, поддаваясь ребяческому настроение.

Пусть забудут обо всем плохом на миг.

Пусть забудут обо всем, что тревожит, лишь на пару секунд безмятежности.

— И еще от этого не толстею. — Санни победно улыбается. — Так что могу себе позволить раз в несколько дней побаловать себя. Это не повлияет ни на работу, ни на наши отношения — ты будешь любить меня всякой.

— Как и ты меня.

И Санни, и Эверетт знают, о чем говорят — обо всех шрамах, увечьях и недостатках, которые у них есть. Которые они не осуждают. Которые они безмерно уважают и помнят — у всего есть своя история. Иногда ее не расскажешь вслух, но это молчание не значит, что она не имеет смысла, значения и не хранит боли прошлого, настоящего и будущего.

После сытного завтрака они идут в свою спальню, чтобы отдохнуть перед тренировкой. Комната встречает их прохладой и десятками полутонами морского бирюзового в мебели и декоре. Широкая кровать с воздушным полупрозрачным балдахином, двухместный рабочий стол, сделанный из ракушек и эпоксидной смолы разных оттенков, мягкий коврик, словно сплетенный из течений, люстра, напоминающая осьминога. Его самый любимый цвет. Ее лучший дизайнерский проект. Его воплощение мечты. Ее подарок на все годовщины — и грядущие тоже — их встреч, знакомства и помолвки.

— Включить проигрыватель? — интересуется Санни. Эверетт уже лег на кровать и теперь соблазнительно похлопывает по месту под его боком, приглашая присоединиться к нему. Но она не может так просто расслабиться — ей хочется создать комфорт, настроить предпочитаемую ими атмосферу.

Море.

Бриз.

Непорочные желания о большем, чем они имеют…

— Давай, — кивает он. — Спасибо.

В комнате играет бессмертная классика рок-н-ролла, в сверкающей ткани балдахина переливаются солнечные лучи, за окном продолжается жизнь… Санни и Эверетт же лежат на кровати, переплетая руки.

— Слушай, я думаю, мне стоит снова покрасить волосы. Как насчет арктического?

— В цвет молний? — она заинтересованно приподнимается на локтях.

— Именно.

— Давай посмотрим, какие есть варианты. — Санни достает из-под подушки телефон и начинает искать подходящие идеи. — Мне кажется, тебе синее амбре.

— Согласен. Можно я еще посмотрю? — Эверетт открывает на своем устройстве запрос и продолжает искать. Вскоре он откладывает телефон и замирает, размеренно дыша. Дремлет.

Дневная жара так легко заставляет заснуть, и вскоре сама Санни засыпает, чувствуя себя самой счастливой. Такое часто с ней бывает, когда она дома. Именно здесь, а не где-то в отеле-мотеле, в машине или в палатке. Но стоит ей проснуться, то сказка развевается, подобно призраку орэйджи после уничтожения. Как всегда. С самого пробуждения Санни нервничает, кусая губы, и тревожится, собираясь на тренировку с манекенами.

Не без причин. Она отлично выполняет упражнения, отражая атаки «орэйджи». До боли в мышцах, до щемящего напряжения в теле она старается. Но делает так только Санни, даже Эверетт выкладывается не на все сто процентов, вызывая ее недовольство. Никто не трудится, хотя жара начинает спадать, никто не пытается освоить новые приемы, проработать парные комбинации. Тренер на ее замечания пожимает плечами, не видя в этом никакой проблемы.