Спустившись в метро, пройдя немного по перрону, она осознает, что уже привыкла ко всему оранжевому в этом мире. К этому легко привыкнуть, как и к отсутствию людей. Вагон едет сам, без чьей-либо помощи. Санни невероятно быстро добирается до набережной, отдаленно напоминающей ту, о которой рассказывал Эверетт. Из его детства, далекую-далекую, но самую прекрасную на Земле.

Да и весь этот мир кажется одновременно знакомым и нет.

Она быстро сбегает по ступенькам до пляжа с теплым оранжевым песком и таким же оранжевым морем. Не сразу ей удается заметить Эверетта — он стоит вдали от лестниц, там, где разбиваются гребни волн и буруны скользят… Потерянный. Одинокий. Сам на себя не похож, будто устал от всего. Будто его захватила невидимая для этого мира тревога, и он ей отдается без остатка.

Как едва заметные корабли — морю.

Как едва заметные птицы — небу.

Санни бежит к возлюбленному и, подойдя к нему со спины, обнимает. Почти вцепляется в него, почти прилипает, понимая, что он замерз. Совсем окоченел — морские ветры его беспощадно морозят, рубашка поло и шорты не сохраняют тепло.

Но теперь она его согреет. Растирает кожу, целует выступающие позвонки, пока Эверетт не разворачиваются в ее руках. Пока он не смотрит на нее так, что в душе все переворачивается. Недоверчиво, испуганно, но все же с радостью. С счастьем, перекрываемом волнением.

«Что с тобой, милый?

Санни хочется спросить, ей хочется задать вопрос, но что-то не позволяет это сделать. Страшно прерывать молчание. Страшно отвести взгляд. Страшно вздохнуть…

— Ты здесь. — Обреченный, полный неверия шепот. Но глаза, горящие жизнью и обожанием. Так много в этих глазах, так много всего!

— Я не могу не быть здесь. — Санни старается улыбнуться, улыбнуться искренне. Не удается. Что-то мешает, отдаваясь тяжестью в сердце. Судорогой в легких. Болью в душе.

Эверетт кивает с удивленным выражением лица. Словно сам себе удивляется — как он мог думать иначе? Ведь ее любовь права, он же про это не подумал. Она не может быть где-то в другом месте. Они обещали друг другу.

— Останься здесь на подольше, пожалуйста. Побудь со мной еще немного, — просит Эвер. И Санни не может не согласиться:

— Останусь. Но что с твоим лицом?

На его коже проступают светлые шрамы, похожие на десятки молний. При их осмотре в сознании Санни возникают смутные образы. Только собрать воедино их не удается.

— Плохо себя чувствую… — Эверетт морщится. — Погода давит на меня. Голова раскалывается. Я не могу сосредоточиться, и только море успокаивает меня.

— И все же ты замерз. Пойдем домой.

— Не хочу. Давай побудем здесь еще.

Они смотрят на море и на песок. На песок и на море. И только, как будто другого ничего не существует. Может, так и есть? Санни порывается посмотреть на небо, но Эверетт останавливает ее, обнимая. Прижимая к плечу. Не давая посмотреть туда, в оранжевые облака и дали.

— Не смотри наверх, пожалуйста.

— Почему?

— Я так боюсь того, что там.

Голос ее мужа вздрагивает, переламываясь в основании. Санни чувствует под собой, как его грудь судорожно поднимается и опускается. Но слова никак не идут, мысли никак не хотят поддаваться контролю и звучать в полную меру.

— Мне действительно жутко от одной только мысли, что я потеряю тебя. А небо, оно ведь все забирает. Но я не готов ему ничего отдавать. Я люблю тебя, Санни Пирс-Нейтон. Люблю наших детей. Вы — мой солнечный свет. И я так боюсь, что он погаснет.

Она берет его за руки и сжимает, прекрасно понимая, о чем он говорит. О какой боли, о какой ноше идет речь. Но ничего поделать с этим не может. Ей тоже страшно. И только страшнее становится от слов возлюбленного.

Больше никакой безмятежности она не ощущает.

В оранжевых оттенках таится зло, в этом уверенность есть.

Только его невозможно увидеть.

— Останься, пожалуйста, — снова просит ее Эверетт.

— Но я не собираюсь никуда идти…

Он качает головой. Ему этих обещаний мало, но и о большем просить ему не под силу.

— Только если искупаться. Пойдем в море?

— Прямо так, в одежде?

— Именно.

— С возрастом ты становишься все более шаловливой.

— А ты — ворчливее.

Санни ведет Эверетта за руку в море, и он покорно следует ей. Волны приветливо расступаются перед ними, позволяя уйти все дальше от берега. Сначала вода огибает их колени, но через секунду она касается их шеи. Все глубже и глубже заходят они, не встречая никаких препятствий. Море не кажется ни теплым, ни холодным.

Оно просто есть, и они просто здесь.

Вместе.

— Может, мне удастся… — бормочет Санни, когда у нее пробуждаются некоторые воспоминания. Но они такие же мутная, как потревоженная их шагами вода.

— Что? — интересуется Эверетт, чуть крепче сжимая ее ладонь. Словно не хочет потерять свой единственный ориентир.

— Не помню. Но что-то я должна сделать! Пойдем!..

Она тащит его, тащит в пучины моря, пока он не останавливается. Его ладонь выскальзывает из ее руки на том месте, где уровень воды достигает ее подбородка. Санни оборачивается, чтобы увидеть причину их разлуки. Но отчаянный крик Эверетта пугает ее до подскочившего пульса.

— Не оглядывайся, Санни! Ни в коем случае не смотри ни назад, ни в высь. Прошу…

Вновь ее голову пронзает вспышка боли от пробуждения воспоминаний. Она должна, должна посмотреть туда! Все кричит, плещет и шепчет только об этом. «Посмотри, посмотри!» — зов тысяч голосов сливается воедино, и находится тысячи причин это сделать.

— Пожалуйста, — почти умоляет она Эверетта. — Не бойся. Я буду с тобой до самой последней секунды. И даже после мы не расстанемся никогда. останемся здесь, а дети дойдут до дома сами. Или приедут сюда, чтобы мы вместе смогли отдохнуть на пляже. Пожалуйста. Только держись.

Санни снова берет его за бледную и холодную руку… И резко смотрит на небо над ними.

Это обычно небо, какое бывает в тысячи разных дней. Не облачное и не ясное, не яростное и не хмурое. Оно такое, каким его многие знают и помнят: заставляющим задуматься, заставляющим увидеть истинную суть вещей. Только грозы, только они все портят! Оранжевые, злые, перечеркивающие все пространство на осколки…

И вся жизнь возвращается на круги своя. Охотники. Грозы. Их миссии. Приключения, коллекция пластинок и письма. Демоны и истерики. Санни вспоминает обо всем, пока Эверетт стремительно бледнеет, тускнеет и грозится раствориться на ее глазах.

— Прости… — рыдает она, сожалея о том, что посмотрела наверх. Увидела правду, но какой ценой досталась ей эта мудрость? Готова ли она заплатить по счетам за все?..

Хотя… Кто ее спрашивает?

— Я буду помнить о наших чувствах. Прощай, Санни.

— Прощай, моя любовь.

Вся жизнь возвращается на круги своя. Охотники. Грозы. Потери. Безымянные трагедии. Изуродованные орэйджи. И лишь оранжевый рай чьей-то души остается неизменным, пока Санни не исчезает из него.

* * *

С тех пор ее существование напоминает перемотку неудавшихся кадров, которые длятся неравномерно. Какие-то проматываются быстро, какие-то — заедают, повторяясь вновь и вновь.

На первом из них она приходит в себя рядом с телом Эверетта, а над ними раскидывается небо. Кристально чистое, лишенное гроз. Неохватно великое и идеальное. Но специалисты, окружившие своих коллег, смотрят только на них. Шокировано. Сочувственно. С примесью ржавого ужаса. С примесью ядовитого недопонимания… и осуждения.

Санни никогда не забудет эти взгляды. Но не меньше она запомнит другое осознание, порождаемое кровью на собственных ладонях.

Ее Эверетт мертв. И умер он от ее рук.

В голове эта правда звучит холодным, почти безразличным фактом. Но внутри нее все мучительно напрягается, сводится пронзительной судорогой и разбивается окончательно. Санни с трудом поднимается на локтях, отползает от трупа возлюбленного, безумно рыдая. Хватаясь за сердце, пытаясь облегчить боль, пытаясь вырвать бесконечно мешающий орган из груди.