В промежутках между выходами несколько человек оспаривали мой авторитет, часто под влиянием храбрости из бутылки. Однажды в воскресенье это привело к физическому столкновению. В тот вечер мы должны были выводиться на операцию, а два военнослужащих группы опаздывали. В итоге они прибыли через два часа после назначенного времени, совершенно нетрезвые, что вывело меня из себя. Долгие, бессмысленные споры с этими двумя пьяницами привели к драке, о чем я сожалею до сих пор, поскольку это только настроило всю группу против меня. Мы высадились только на следующую ночь, после того как я обвинил виновных в нарушении воинской дисциплины и сократил численность патруля.

Мне также выпала возможность выйти из Руаканы на несколько запоминающихся операций в юго-западную часть Анголы, где я раньше действовал в составе 31-го батальона. Джим Лафферти возглавлял в Руакане тактический штаб, а я с двенадцатью бывшими повстанцами отправился в район к югу от Ксангонго, расположенный у реки Кунене. На этот раз вывод группы был иного характера, чем три года назад. Нас высадили на вертолете в малонаселенном районе за рекой, и мы начали двигаться в направлении Овамболенда — по традиционному маршруту проникновения СВАПО. Местное население купилось на нашу историю о том, что мы прибыли, чтобы пополнить ряды некоторых отрядов, уже находившихся в Овамболенде, и уверенно вело нас по маршруту. На западном берегу Кунене мы обнаружили крупный тайник с минометными минами и гранатами для РПГ, а затем нам показали, где один из отрядов спрятал свою резиновую лодку.

От местных жителей группа узнала, что как только мы переправимся, на восточном берегу нас готов встретить связной, который свяжет нас с политическим комиссаром этого района. В ту же ночь мы переправились через реку на резиновой лодке. Чтобы доставить всех на восточный берег реки, потребовалось две лодки и много ругани на кваньяме, при этом переправа не обошлась без происшествий. Когда вторая лодка приблизилась к берегу, на ее борту раздался выстрел из РПГ. Сначала возникла мысль, что мы столкнулись с противником, но ночь оставалась тихой, и я решил, что, возможно, парень стрелял в крокодила. Оказалось, что оружие выстрелило случайно, по счастью, никого не ранив и не уничтожив надувную лодку.

В последующие дни я начал думать, что случайный выстрел, возможно, и не был таким уж случайным, как они хотели бы меня уверить, поскольку связной не появился, а встреча с политическим комиссаром не состоялась. Но поскольку я постоянно находился на заднем плане и не мог общаться ни с кем из местного населения, возможности установить факты у меня не было.

В конце концов, дней через пять-шесть нам назначили встречу с местным командиром. В густом подлеске мы обустроили укрытие и стали ждать его в соседнем краале. Когда наступило время, мы выдвинулись к месту встречи, расположенному недалеко от деревни. Мне было велено держаться позади и отходить, если дела пойдут плохо. Двоим операторам было поручено оставаться рядом со мной.

Однако я настоял на том, чтобы быть поближе к группе, так как мое терпение истощилось, а уровень доверия падал. Однако все прошло слишком гладко: спецназовцы вошли внутрь и поболтали с «врагом». «Командир» уже был там, смеялся и похлопывал всех по спине.

Это оказалась одна из наших собственных псевдопартизанских групп, которая точно так же договорилась о встрече с важным командиром СВАПО (это был очень уважаемый я!), прибывшим из Анголы. В каком-то смысле я почувствовал облегчение — мне совсем не хотелось вступать в бой с такой недисциплинированной группой на своей стороне, тем более, что я не совсем понимал, кто враг, а кто друг — и верил, что нас не демаскировали и мы сможем продолжить работу в этом районе, поскольку у местных жителей не было оснований подозревать, что мы не являлись двумя группами СВАПО, встретившимися друг с другом.

Когда же во время последующего итогового разбора операции я попытался выяснить, как такое возможно, чтобы две группы смогли войти в оперативные районы друг друга, мне объяснили, что место встречи находилось на границе двух так называемых «замороженных районов», и что отсутствие связи между командирами двух групп и привело к такой потенциально опасной ситуации. Я этому не поверил, так как для меня было очевидно, что встреча была заранее организована — и не местным населением, а подразделениями из нашей среды. Я потребовал объяснений, но опытные операторы просветили меня, что в теневом мире псевдопартизанских операций подобные инциденты происходят сплошь и рядом.

Во время моей службы в 51-й роте концепция «замороженных зон» являлась спорным вопросом. Для того чтобы группа псевдопартизан могла действовать в каком-либо районе, необходимо было за неделю до ее вывода разослать соответствующее уведомление регулярным войскам, ВВС и в «Куфут», неоднозначному «охотничьему» подразделению полиции Юго-Западной Африки.⁶⁸ После этого район объявлялся «замороженным», что означало, что никакие другие подразделения, кроме спецназа, туда войти не могли. Однако в «Куфуте» зачастую предпочитали такие уведомления игнорировать и, в результате, их охотничьи группы неоднократно выслеживали разведывательные группы 5-го разведполка.

Одним из положительных моментов в то время, пока я служил в 51-й роте, стало близкое знакомство с целым рядом разведывательно-диверсионных подразделений спецназа. Через Форт Рев во время боевого развертывания проходил каждый из трех действующих полков спецназа или их подразделения, и у меня была возможность увидеть всех их в действии. Но это только усилило мою решимость попасть в состав малых разведгрупп как можно скорее.

Когда Форт Рев посетил командир 5-го разведывательного полка специального назначения полковник Джеймс Хиллс, я попросил о беседе и рассказал ему о своей ситуации: меня не интересовали псевдопартизанские операции, я не подходил для такого рода задач, и мне не нравилась плохая дисциплина бывших повстанцев. Полковник ответил, что мне нужен опыт и что я нужен Форту Рев. Я должен был остаться в составе 51-й роты спецназа еще на год, после чего будет принято решение о возможном переводе.

Мое пребывание в роте было относительно сносным благодаря тому, что я работал вместе с несколькими высококвалифицированными специалистами в области псевдопартизанских операций, такими как капитан Руиш Тербланш, сержант Андрé Мейер и штаб-сержант Джим Лафферти. Хотя я многому у них научился и осознал преимущества псевдоопераций, мне никогда не нравилась идея о том, что белого командира группы держат на расстоянии, и я так и не смог привыкнуть к плохой тактике и непринужденным манерам бывших солдат СВАПО. Возникли также сомнения в своих способностях как белого человека в полевых условиях, учитывая, что я не разговаривал на языке и не имел глубоких познаний в культуре овамбо. Соответственно, я никогда не смог бы по-настоящему вписаться в псевдопартизанские группы и, следовательно, всегда чувствовал бы себя беззащитным.

В конце 1984 года Андрé Дидерикс перебрался из Претории в Фалаборву, чтобы сформировать в составе 5-го разведполка отдельное подразделение малых групп спецназа, вскоре ставшее 54-й разведывательной ротой. До этого момента малые группы действовали под эгидой секретного проекта D-40, или проекта «Щипцы», задачей которого был сбор разведывательной информации и проведение подрывных акций против врагов государства. Дидис понял, что малые разведывательные группы спецназа не смогут эффективно действовать в условиях секретности, при которых отрицалась любая связь с правительством или военными.

Все это время я поддерживал с ним связь и продолжал писать рапорты командованию, рассказывая ему о своей судьбе и призывая его отпустить меня, но безуспешно! К тому времени Дидис начал свою собственную кампанию, чтобы добиться моего перевода в 5-й полк. Поскольку малые группы подчинялись непосредственно Главному штабу войск специального назначения, то по оперативным вопросам у Дидиса была прямая связь с командующим, генералом Катом Либенбергом. В то же время также стало известно, что малые разведгруппы 1-го разведывательного полка переводятся в 5-й полк, и я понял, что мое время пришло.