— Таков мир, — подтвердил Авр и посоветовал обезьяне: — Неси наконечником назад, а то ты нас подколешь.

— Извиняюсь, разворачивать длинное оружие. — У-ухх, вовсе слепая.

профыркала несвойственное ей

слово Манки и принялась

Пришлось ждать неловкую пикинершу. Наконец, выбрались к кладбищу.

— Тут и хороню, — указал минотавр на тщательно заложенный камнями проход.

— Аккуратно, — похвалил Энди.

— Вы к колодцу ступайте, — предложил хозяин подземелья. — Вы устали и дело не особо приятное. Да и зверьки шныряют, а они чужих не любят.

Энди поблагодарил и повел мартышку к колодцу.

— У-ух, я не совсем понимать, — вполголоса сказала Манки. — Он мясо мертвых ест или зверьков?

— Полагаю, сначала крысы едят мертвецов, а потом он съедает крыс. Он приличный минотавр и знает порядок.

— Да, так гораздо приличнее, — согласилась мартышка. — Он мне, уу-х, нравится.

— Хочешь остаться здесь?

— То будет невкусно. Моря нет, рыбы нет, солнца нет. Нет, я идти на катер. С тобой. А Авра взять вместе с нас, ух-хух-хух?

— Мы можем еще раз ему предложить. Слушай, Манки, я хотел сказать…

— Я обезьяна, а не глупый гребец. Ух-о-о, ты меня вкусно успокоил. Я — не приставать. Понимать: я — простой островная примат, ты — рулевой и почти маг! Красавец! Где тут ровня?

Энди подумал что, кажется, мартышка осваивает иронию. Впрочем, разбор розыгрыша сложных партий имеет смысл оставить на потом.

— Вот он, колодец.

Вода негромко журчала: чистая, проточная, но уж слишком холодная. Узники лабиринта не торопясь напились и умылись. По коридору кто-то пробежал, донеслись загнанные стоны и мольбы. Мартышка завертела головой.

— Это отставшие жертвы. Никак до дверей «в рабы» не добегут, — объяснил Энди. — Коридор закольцован, нужно сообразить где ворота, но не все соображают.

— Ух-ху-ху — с печалью вздохнула Манки, — совсем тупые.

— Не так тупы как испуганы, — защитил несчастных жертв рулевой. — Все же темнота, волнение, отчаяние.

— Понимай. Ноя тут местами вижу. Но мало, — призналась обезьяна.

— Это минотавр чем-то светящимся повороты и углы метит. Чтобы жертвенные не особенно лбы расшибали, — пояснил Энди, давно уж заметивший мерцающие нездоровым серебром мазки странной краски на стенах.

В коридоре тактично покашляли, вошел бесшумный, невзирая на размеры, минотавр:

— Похоронил как положено. Вы есть хотите? Я двух зверьков освежевал, не думал, что сегодня будут еще жертвовать. Есть немного соль-мха, с ним вкуснее. Можно воды набрать и в мой зал пройти.

— Ух, мы же только завтракали, — напомнила обезьяна. — А где твой зал?

Минотавр показал свое обиталище. Мартышка ощупывала стены и ложе, хвалила. На Энди произвел впечатление календарь: аккуратные черточки, подытоженные по десяткам, занимали все стену и уже перебрались на соседнюю.

— Для подземного жителя ты ведешь вахтенный журнал просто образцово, — с искренним уважением признал рулевой.

Про журнал Авр понял:

— Жизнь такова, нужно ее ценить день за днем. Если бы не ноги, и жаловаться не на что. Дело в лабиринте всегда найдется. Вот одеяло — плел сам, с узлами долго решал. С того края кривовато, но потом лучше пошло.

Одеяло, сплетенное из тех же красных нитей, коих в лабиринте было напутано предостаточно, действительно украшало жилище одинокого минотавра. Сейчас на ложе развалилась, забывшая, что тьма — тьма не для всех. Манки, задрала ногу на ногу и задумчиво трогала одеяло. Одна нога (естественно, та, что поглаже) оголилась, тапок покачивался на кончиках пальцев. Минотавр смотрел на гостью со сложными чувствами. Энди догадался, что обезьяна не то чтобы уж совсем обо всем позабыла, и хотел намекнуть, но Манки уже одернула подол и легла поприличнее, свернувшись клубком.

Уставшая мартышка задремала, а мужчины беседовали о происходящем наверху.

…— эти свадьбы Сарканд до добра не доведут, — тихо рассказывал минотавр. — С жертвами должен быть порядок. А в последнее время, то сыплются как жуки весной, то сунут мимоходом непонятно кого и много дней тишина. Все ж, ежели жертвуешь, так сталкивая осторожно, аккуратно, или спускай на веревке. Зимой пожертвовали троих — те все кости переломали. Один парень дней десять отлеживался, я ему ребра замотал, да куда там. Помер.

— Мне кажется, нынешний князь не особо удачливый правитель, — осторожно предположил Энди.

— Плесень, а не князь! — решительно заявил, как оказалось, не чуждый революционным настроениям, минотавр. — Вот его отец — тот поумней был. Но отравили его. В смысле, я за достоверность отравления, конечно, поручиться не могу, но так говорят. Три года назад пожертвовали сюда одного умного старичка. Раб из него, конечно, никакой. Но мудр был и знающ. Свечей с собой прихватил, заранее знал свой приговор. У меня прекрасный огарок хранится, да. Старичок много рассказывал. Он из судовладельцев был, про заговоры знал и всякое такое. За то и в лабиринт согнали. Будто у меня туг тюрьма, а не святое жертвенное место.

— Умер?

— Нет. В рабы пошел. Передохнул малость, поразмыслил. Говорит: «я еще подергаюсь, начать сначала — это никогда не поздно».

— Умный человек.

— Это верно. Интересно с ним было. Вообще, интересные люди частенько попадаются. Раз в год уж точно. А то и чаще. Но им же здесь — как могила. Что ж, я понимаю, — минотавр печально обхватил свои колени в уютных носках.

— А сам-то ты как? Все же нет желания рискнуть и начать новую Верхнюю жизнь? Верно же говорят умные люди — никогда не поздно начать сначала, — вернулся к актуальному вопросу осторожный штурвальный.

— Мысли такие всегда были, — признался Авр. — Мне и мама говорила — если боги позволят и почувствуешь что готов, выходи к солнцу. Но то когда говорилось? Я же ослепну, да и ноги уже умирать начали. Нет, поздно мне мечтать.

— Постой, ты, что, свою маму помнишь? — уточнил немало изумленный Энди.

— Так она меня сюда и привела. Плакали мы вместе, — минотавр скованно покрутил головой. — Печальные дни. А куда деваться? Еще трое братьев. Не всей же семьей погибать? Они-то люди, а я вот так., минотавриком уродился. Нет, мама у меня очень хорошая была. Сердце у нее разрывалось, все, что могла она для меня сделала. Я все ее советы помню. И бутыль вон храню. Она сказала «на черный день». Но, конечно, самый-самый черный разве определишь? Отпиваю по глоточку, когда сильно подпирает. Вкуснота! Думаю, как смерть повыше коленок подлезет, так допью да помру. Как думаешь, с какого места Совсем Смерть считается?

— Не знаю. Откровенно говоря, моя смерть прямиком с головы и начала. Потом дело как-то приостановилось.

Помолчали. Мартышка-притворщица безмолвно плакала. Минотавр все равно заметил — знаком спросил — отчего так? Энди развел руками. Видимо, обезьянка свою маму тоже помнила или, по крайней мере, о ней думала-вспоминала. Вообще-то, лабиринт не место для умолчаний. Темнота и покой способствуют полной откровенности.

— Я полагаю, что с мамами вам повезло, — пробурчал рулевой. — Моя-то мать вполне жива, да только плевать на меня хотела. Даже когда почти рядом жил, зайти проведать даже не думала. Обидно было, но свыкся уж давно.

— Бывает и так, — сказал умный минотавр. — Не огорчайся.

— Да чего уж теперь. Но насчет ног ты напрасно. Скорее всего, это ревматизм. Довольно часто с людьми случается. Тепло и сухость вполне помогают излечению. Ну и к лекарю неплохо бы наведаться.

— Лекарей сюда жертвуют редко, — усмехнулся Авр. — Пока ни разу не скинули. Так что придется мне как-то обойтись.

— Не дури, — сипло сказала мартышка. — У-ух, пошли с нами. Лекарь у нас есть. Настоящий док, а не хамло какое! Энди, чего язык прикусил?

— Я не молчу. Лекарь у нас есть и приотличнейший. Но до него еще нужно добраться, — напомнил рулевой.

— Трудности меня не пугают, — вздохнул минотавр. — Но обузой быть не хочу. Да и не умею. Я хожу трудно, а еще как и ослепну. Как называется… «как крот», вот! Что это, кстати, за дарк такой, никто не знает?