Проснулся Энди от голода. Возлюбленная спала рядом, поджав маленькие ножки, и ровно, отчетливо дыша в глубоком сне. Устала прекрасная Ки. Рулевой нежно улыбнулся звездам и узкой спине любовнице: было от чего устать. Безумные сутки, такая страсть любого вымотает. У него и у самого болела голова и… иные части организма. И есть хотелось просто безумно. Энди протянул руку за ложе, пошарил… Подносов не оказалось, только кость — обглоданная весьма тщательно, и сухие фруктовые косточки. Должно быть, служанки унесли посуду. Это напрасно, теперь придется вниз спускаться. Звуки пира стали чуть глуше, зато приобрели отчетливость:

Chernyy voron, chto ty veshsya

Nad moeyu golovoy.

Ty dobychi ne dozhdeshsya:

Chernyy voron! — ya ne tvoy!

Tyleti-ka, chernyy voron…

Слова были непонятны, но дуэт вдовы и Сана вел мелодию языческого гимна с этакими душевным надрывом и искренностью, что не понять суть обращения к богам было невозможно. Энди сел среди скомканных пурпурных простыней, вытер невольно выступившие от проникновенной песенной мольбы слезы, и дотянулся до стоящего на полу кувшина. Видимо, там просто вода, но смочить высохшее горло просто необходимо. Кувшин, глиняный и довольно кривобокий, был пуст, из широкого горла пахнуло какой-то кислятиной. Рулевой, кряхтя, встал: судя по ощущениям, ноги сдвигать пока не следовало. Гм, ну да, не каждый кий нуждается в биллиардном мелке, хотя с другой стороны… Мысли ощутимо путались. И со зрением было что-то не то — Энди тщетно пытался сфокусировать взгляд на окружающих предметах: все качалось и ускользало. Очевидно, вино оказалось крепче чем представлялось. Спаси нас Болота, еще не хватало осложнений на глаза…

В спину стукнуло что-то легкое, кажется, уже не первый раз. Рулевой повернулся и машинально поймал летевший в грудь камешек. Шутники, заклюй их пеликан…

Шутник оказался один. На сей раз зрение не изменяло: над парапетом веранды торчала голова. Этот… как его… мальчик, который юнга. Гру — его зовут, да. Отчего-то корчит мрачные рожи и манит к себе.

Энди двинулся к гостю-затейнику, и моряка тут же сильно повело в сторону. Мальчишка легко перепрыгнул через перила, поймал за руку.

— Ш-ш! Сверзнешся!

— Я⁈ Да никогда!

— Тихо, сэр моряк. Подружку разбудишь.

— Никогда! Леди устала, пусть поспит.

— Вот и я о том же. Все устали, пусть спят, — злобно согласился мальчик. — Поэтому не орите.

— Я шепчу. Это внизу воют, — справедливо указал в поющий двор рулевой.

— Вы хрипите и довольно громко. А те, — Энди махнул рукой вниз, — к тем все привыкли. Никто внимания не обращает.

— Я тоже не обращаю, — подумав, решил рулевой. — Но странно, что хвостатый и вдова не устали. Я-то устал.

— Это понятно. Пить-то, небось, хотите? — прищурился мальчишка.

— Хочу. Слушай, где здесь вода?

— У меня, — Гру показал большую бутыль из-под виски.

Глянув на стеклянный сосуд, Энди вспомнил о катере. Странно, за сутки ни разу и мысли не мелькнуло о судне. А там ведь отлив, прилив. И ветер, кажется, менялся.

— Так пить будете? — мальчишка тряхнул заманчиво булькнувшей бутылью.

— Хотелось бы свежей, да уж совсем горло пересохло, давай, — прохрипел, пытаясь сглотнуть, рулевой.

— Похмелье, обычная штука, — успокоил Гру, протягивая бутыль. — Сейчас полегчает.

Энди приложился к горлышку. Вкуса он не чувствовал, но влага была невыносима приятна. Галлонная бутыль иссякла, рулевой сказал «ух!» и вытер губы.

— Сейчас полегчает, — повторил мальчишка, почему-то пятясь в сторону. — Хотя и не то чтобы сразу.

— А почему ты… — удивился Энди, удивляясь загадочному маневру мальчика, но тут пришла они… Кошмарные сестры Тошнота и Рвота.

Энди успел отковылять подальше от ложа. Перегнулся через перила, желудок взлетел к горлу, там и остался. Из рулевого хлестало и хлестало, извергнутые потоки улетали вниз, моряк и сам чуть не опрокинулся туда, к камням под стеной, но мальчишка удержал.

— Что со мной и почему ты меня как девицу за руки держишь? — простонал Энди.

Мальчишка выругался:

— А за что тебя держать? Ты вообще голый.

— Ладно. Держи… — рулевой выдал в темноту еще несколько порций, видимо, окончательных — организму, кроме боли в вывернутом наизнанку желудке, отдавать было больше нечего.

— Присядь, сосредоточься, — посоветовал Гру.

Энди сполз под перила, в спину немедленно уперлось что-то острое.

— Что со мной?

— Отблевание, отрезвление, осмысление. Что видишь?

— Ничего не вижу, — пробормотал рулевой. — Дрянь какая-то.

— Уже хорошо! — обрадовался мальчишка. — А если конкретнее?

Да что ж тут конкретного? Голова кружится, кругом какие-то сучья, тряпье, камни неровные. Энди пощупал пол у своей босой ступни. Определенно не мрамор. Пол дворца был из гладких, шлифованных плит, они пятки так и ласкали. И спина… Рулевой заерзал, обернулся. Точно, вот он сук, спину до крови проковырял. Но почему перила из сучковатого сушняка? Они же резные были, опять же мрамор изумительной полировки. Сам же на перила садился, ноги раскидывал по гладкому. И царица, да… Что за наваждение⁈

— Ты же игрок, — прошептал мальчишка. — Складывай детали позиции, просчитывай нюансы.

Нюансы… Ложе из грубых плах, зияющее щелями, раскиданное тряпье, старые огрызки кругом. Вот тот комок посветлее — эти, как их, «шорты». Ветер шевелит над головой полог — дырявое, кое-как связанное покрытие из тряпок и обрывков рыболовных сетей. На кривой жерди покачивается птичий облезлый череп. Все иначе… Нет, не все. Попка царицы все та же: округлая, изящно-прельстительная. Но что это за хлев вокруг⁈

— Что же это⁈ — в ужасе прошептал Энди.

— Это протрезвление. Поздравляю. Добро пожаловать в мир солонины, палубных работ и неудачных фрахтов. Пора вернуться к реальности.

Энди взглянул на злого мальчишку:

— Шутишь? Пусть я был смертельно пьян. Как объяснить вот это?

Гру проследил за обводящей вокруг трясущейся рукой рулевого и пожал плечами:

— Ну. Полагаю, это было очень качественное опьянение. Знаешь как это случается: немножко яда, немножко магии, чуть-чуть таланта, и готово. Ты прочухался?

— Нет. Мы же во дворце были.

— Ну, ты это, прекращай тупить. При чем тут тип архитектуры? Как говорит маменька: мир хижинам, война дворцам! В данном случае, скорее, наоборот, но не суть важно.

— Я все равно ничего не понял. Какая война? А что с экипажем?

— Вот! Переходим к сути. Док и шкипер — «в доску». Служанки туда же. Они вместе э… гуляли. Переутомились. Вдова и хвостач, с постельным делом не особо усердствовали, просто поют и летают.

— В каком смысле? Про пьют понятно, но почему летают?

Мальчишка вздохнул:

— Вы, сэр, дотошный как клещ. Откуда мне знать, почему вдова летает? Природа у нее, наверное, такая. Но сейчас она летает плохо, поскольку пьяная. То в хворост брякнется, то за дерево зацепится. А Сан ей растолковывает почему случилась полетная неприятность. Большой знаток виражей и разворотов. Теоретик.

— Но почему Хатидже стала летать? Она же скрывает.

— Перед кем тут скрывать? Все пьяные и свои. К тому же вы здорово потощали. Вдова как тростинка, может ее ветром носит. Я на эту тему не задумывался.

Энди потер лицо ладонями:

— Не сходится. Мы же эти сутки только и делали что жрали-пили. С чего нам худеть?

— Ну. Давай опять с начала, только кратко. И без повторов. Царица со своими… служанками вас опоила и околдовала. Дворца нет, роскоши нет, пира нет, прелестных дев тоже нет. Есть чары и полная распущенность нравов. Прошло восемь дней.

— Восемь? Шутишь? А что мы все время ели? Я голоден как на Болотах.

Мальчишка поморщился:

— Я бы сказал что вы ели. Но смысл? Ты и так проблевался.

— Ладно. А она? — Энди, стараясь не смотреть, указал в сторону ложа.

— Что «она»?

— Она есть? Или тоже морок?

— Она есть. Ничего себя так, соразмерная. Вполне может быть и царица. Пусть и не в моем вкусе. Впрочем, я в принципе цариц не люблю. Но ты не беспокойся, не с бегемотом порезвился. А вообще-то ты на редкость выносливый парень.