Должен признать, что я из тех. Из тех, кто верно рассудил, что лучше прожить жизнь в покое, чем в хаосе. Многие продолжили жить, повторяя понятные алгоритмы, гуляя привычными тропами, покупая одни и те же продукты, слушая одни и те же советы. Это никакая не глупость. Конечно, начнёт кто-то доказывать, что в такое-то время только и нужно, что всё переворачивать с ног на голову, пробовать, менять и жить так, как не жил. Нет. Не всем такое подходит, успокойтесь. Люди работают, люди ограничивают себя, люди копят на отпуск, чтобы увидеть какой-то океан или горы, и я их понимаю. Им так хорошо. С другой стороны, это вообще очень удобно, ты точно знаешь, когда конец, а в отпуске можно будет даже умереть, и это не повод для тревоги. Даже моя работа, которую я не люблю, всё равно кончится, её прервёт либо литература, либо смерть. В любом случае исход обозрим, и это не просто хорошо, это то, что даёт мне сил жить и приходить сюда каждый день, просыпаясь и ложась спать с наслаждением. Так что я пока держусь статичной жизни, это неописуемо расслабляет.
Время от времени я думал насчёт детей. Почему бы не сделать их теперь? Другого времени не представится. Потомство, как ни крути, тоже семя какое никакое. Думал найти единомышленницу и родить. Я убедил себя, что этот долг перед природой надо бы непременно исполнить, а с другой стороны – зачем? Родится кроха, поживёт совсем немного и всё, конец. Несправедливо. В детстве своя прелесть, но и взрослым надо побыть, чтобы почувствовать полное великолепие жизни, всю широту бытия, выбрать свою дорожку и шагать. Но как бы я ни хотел, такой возможности не смогу подарить никому. (Разве что в книгах? Нет, не то). Что ни говори, а своим детям желаешь лучшего. Любой нормальный родитель так считает. Но ведь другие рожают, не смущаются. Отчего мне смущаться? У иных по трое, а они четвертого ждут, а я даже одного не сделал. В чем же смысл моей жизни тогда? Детей не сделал, книгу не сделал. Ничего, получается, не сделал. С книгой в конечном итоге может так и не сложится, а дети – дело надежное. Тем более в такое время полегче, ведь и растить, и учить не надо, не так уж накладно. Прямо как в первобытную эпоху, родил – и довольно. Этот долг перед природой занимал мои мысли удивительно долго, в итоге я даже почти решился, но в последний момент женщина, на которую я так рассчитывал, ушла к другому. Долго же я сокрушался, долго переносил скорбь. Как же так, милая моя… Через время отойдя и успокоившись, я рассудил, что природа выбрала более сильного и достойного, против естественного отбора не пойдешь, и потому решил, что на этом долг мой списан. Внуков, тем более, мама больше всего ждала, а мамы уже нет, а папе, должно быть, нет такой нужды. Мы с ним такое никогда не обсуждали во всяком случае. Я, конечно, долгое время переживал о своей неудаче, нет-нет, да прокручивая в голове зажеванную пленку, ровно до того дня, когда до финала осталось чуть менее девяти месяцев. Тогда я отпустил ситуацию, тем более книга всё ещё не написана, и стоило озаботится о работе над ней. Жаль, её нельзя сделать так же естественно, как ребёнка. Ребёнка каждый дурак родить может, малыш возьмёт и здоровым появится, и проживет сто лет. А книга? Родится она больной, особенно если отец или мать (смотря кто пишет) пьющий, проживет недолго и найдет вечный покой, не имея шансов на памятник. Ну уж нет, если с детьми я так опозорился, то последний шедевр обязан сотворить хоть из глины, хоть из какого материала. Но лучше всё-таки из слов, глина для иных творцов.
В новых реалиях многое порой казалось абсурдным, но и среди смирившихся и принявших скорую смерть людей существовала некая хитрая группа, кто не собирался погибать от астероида. В противовес этому безумному времени они целенаправленно откладывали жизни на потом, сохраняя деньги в банках, и в шкафу новую одежду, как и жизнь свою сохраняя в шкафу. «Это же не завтра» – с хитрым прищуром говорили они о конце. «А вдруг обойдется» – куда более хитро полагали эти же персоны, хотя все возражали – не обойдется, приводя научные обоснования. Я стойко верил словам ученых, выучив базовые доводы наизусть, готовый применить их в любом споре, чтобы жалить оппонента до полной победы, покуда на нём места живого не останется. В конце концов я уже настроился, ждал конца и было бы как-то странно и обидно узнать, что всё отменяется. Этих, кто твердил «не завтра», я прозвал незавтравцы и не упускал случая едким образом про них пошутить, но не опускаясь до срамных шуточек и тем более прямых оскорблений. Наверное, я так защищался от их уверений, что астероид промахнется, что ученые ошиблись, что его вообще нет или есть, но он мал и ничего нашей планетушке не будет. Пройдёт время, думали они, прилетит астероид по своим астероидным делам, а мы будем жить как жили, только людям, растрачивающим себя, придётся потом платить по долгам, придётся выживать в мире, который они заочно похоронили, как и своё место в нём. Незавтравцы из группы разрозненных одиночек сделались полноценным идейным движением с ярко выраженной структурой и вертикальной иерархией, расползшимся по всему миру, затекая порой в самые неожиданные области и края, охватывая умы тех, от кого этого совсем не ждешь. Разумеется, главными центрами притяжения для них стали крупнейшие мегаполисы, но эти люди с важными видом показывали примеры их сторонников и в глухих уголках, скажем, какой-нибудь мелкий остров на севере глобуса, там рыбацкая деревня на полтора десятка домов, и вот в ней нашелся один сторонник в радиусе тысячи километров, и его пример тиражируется как образ человека умного, волевого и думающего. Не важно, что прочее население деревни считало его за дурака и недолюбливало. Я знал одну семью, которая распалась на почве поддержки одним из членов незавтравцев. Не все декларировали своё официальное зачисление в ряды, получая нечто вроде партийного билета, но сохраняли сочувствие к движению и понемногу спонсировали его, благо те проводили бесконечные собрания и всякий раз находили повод, чтобы выклянчить монетку и обобрать каких-нибудь бедолаг. Между тем движение это оказалось малочисленным, мирным, местами маргинальным, но одного они добились устойчиво: их никто не любил из-за напыщенности и ощущения, будто они самые умные. А те в ответ ходили с умным видом и только приговаривали: посмотрите, увидите, ещё поймете, настанет час. Для маркировки они изобрели свои символы вроде натурально геральдического герба, девиза, характерных цветов одежды и аксессуаров и прочей бесполезной мелочи, я всего не знаю и знать не стремлюсь. Они считали себя единственными адекватными людьми и с замираем и содроганием ждали конца, накапливая силы и ресурсы, чтобы царствовать в новом мире, который не погибнет. Мир между ними оказался поделен заочно, незавтравцы распределили сферы влияния, а каждому новому члену предлагалась та или иная область в зависимости от суммы, которую он предлагал в качестве вступительного взноса, что стало обязательным в последние годы, причём сумма только возрастала по мере приближения к финалу. Членами движения становились самые разные персоны: впечатлительные сумасшедшие, наивные зеваки и обыватели, хитрые дельцы всех мастей, разнообразные сектантские меньшинства, некоторые отколовшиеся от сообщества ученые, не согласные с теорией прилета астероида, редкие знаменитости, и что любопытно, весьма богатые и влиятельные люди со всего мира, так что в некоторых городах они открывали филиалы и за всё время провели три масштабных конференции, оплаченные щедрыми взносами обеспеченных покровителей, тех, кто рассчитывал занять высокое место в постастероидном мире. Мне эта парадигма казалась кощунственной. Да как не погибнет, когда должен! Я только этим и живу, и все мы живем. А эти всё только портят. Я пробовал писать про них книгу, скорее походившую на изысканный памфлет, приправленный самым острым словесным ядом, какой только удалось выдавить из моих авторских клыков, да не вышло. Тошнота накатывала. Обплевался, дёргало меня и трясло целыми вечерами. Невозможно писать о таких, невыносимо. Они не принимают достойно конец и другим не дают, они мутят воду и делают больнее тем, кто хочет пожить хорошо хотя бы чуть-чуть, но из-за этих не может. Сколько же вреда от них. Глядя на бессердечных нелюдей, я сам то и дело задумывался, а что, если и правда… нет, нет, не правда! Прилетит, прилетит! Прилетит, и это давало сил, давало веры, и тогда новая книга пошла, пошла, родненькая моя, пошёл шедевр.
