– Не смею спорить. – Цесаревич попытался приоткрыть один глаз, но тут же снова зажмурился. – Показывайте дорогу… Вы ведь не будете возражать, если я возьму вас за плечо?

– Милости прошу, ваше высочество, – вздохнул я. – Только не отпилите мне голову, если на нас кто-нибудь выскочит.

Пожалуй, стоит подняться повыше: если завалить лестницу за собой, упыри не смогут пролезть следом, да и леший предпочтет поискать добычу попроще. За пару часов наш запах выветрится, и, если повезет, я даже посплю хоть немного. И цесаревичу тоже не помешает. Когда настанет рассвет и мы двинемся дальше, его глазная артиллерия наверняка снова пригодится, и не раз.

И все же я почему-то выбрал лестницу, ведущую вниз. Сначала обратно на первый этаж, а потом еще глубже, в полуподвал. Чутье будто указывало мне дорогу по ступенькам, в опустевший дверной проем и по узкому коридору, в котором мы непременно переломали бы ноги, если бы не проблеск впереди.

То ли кто-то из местных тяжеловесов, то ли само время обрушило потолок цокольного этажа, и даже вечернего света с улицы едва хватало разобрать дорогу. Уже в четыре глаза: его высочество, похоже, понемногу приходил в себя и больше не хватался за меня всякий раз, когда спотыкался на ходу. Дыра с неровными краями, можно сказать, заменяла люстру, и я кое-как разглядел гору кирпичей в середине помещения, а чуть дальше за ней…

– Осторожно. – Я опустил руку на плечо цесаревичу и с силой надавил. – Ложитесь на пол. Только медленно… И самое главное – тихо!

Его высочество не стал спорить, но, не успев даже опуститься на корточки, принялся сначала озираться и ерзать, а потом вопросительно уставился на меня. Я не стал ничего объяснять – только молча вытянул руку и указал вперед.

Туда, где в паре десятков шагов перед нами, опираясь спиной на стену, сидел человек.

– Что там такое? – прошипел цесаревич. – Что вы видите?

– Человек. – Я чуть придавил его высочество к полу. – Кажется.

Впереди было настолько темно, что на мгновение я и сам засомневался в том, что вижу. В конце концов, при таком освещении силуэт упыря, задремавшего или вообще издохшего у стены, мало чем отличался бы…

Нет. Все-таки человек – когда я прополз вперед буквально пару шагов, контур тела проступил куда отчетливее. Четко очерченные плечи, голова, откинутая назад. Нормальной формы, а не приплюснутая и вытянутая, больше похожая на жабью. И шея – у упырей ничего подобного, можно сказать, не наблюдалось, а зубастая морда вырастала прямо из плеч. Даже если эти твари когда-то и были людьми, случившееся здесь изуродовало их до неузнаваемости, перекроив даже самые основы анатомической структуры.

– Нет там никакого человека, – буркнул цесаревич. – И вообще ничего живого нет… Я бы увидел!

Я, кажется, начал понимать, в чем дело. Его высочество, сам того не ведая, умел не только орудовать взглядом как резаком, но и переключаться на какой-то другой спектр. Скорее всего, инфракрасный – если уж ничуть не сомневался в своей способности разглядеть любое живое существо даже в кромешной тьме.

Царственное око работало как самый настоящий тепловизор и наверняка зацепило бы даже самые крохи искорки в своем диапазоне, однако в обычном все-таки проигрывало моему звериному. Но уж если цесаревич так ничего и не увидел, это могло означать только одно.

Там, впереди, рядом с зияющим чернотой дверным проемом, сидел покойник.

– Что ж… В каком-то смысле вы правы. – Я осторожно поднялся и отряхнул колени от грязи. – Живого там действительно нет.

Зато мертвого имелось в избытке. Не успели мы сделать и десятка шагов, как обломки кирпича и камня под ногами сменились чем-то податливым и сердито хрустящим. Похоже, упыриными костями и засохшими тушами, всего дюжины полторы-две. Чуть дальше я разглядел огромный скелет лешего, обтянутый почти лысой уже шкурой. Похоже, когда-то тут случилась самая настоящая бойня.

И кем бы ни был покойник, он дорого продал свою жизнь. И все-таки победил: умер уже после того, так последнее чудище скорчилось у его ног, не добравшись до прохода, который зачем-то непременно нужно было защищать.

– Господь милосердный, – пробормотал цесаревич. – Кто этот несчастный?..

– Полагаю, перед нами все, что осталось от экспедиции, которую отправил ваш отец. – Я шагнул вперед. – Одной из них.

Бедняга скончался больше двух лет назад, и тело иссохлось, превратившись в мумию, однако кое-что я смог разобрать даже сейчас. Остатки рыжих волос и бакенбарды на впалых щеках явно принадлежали мужчине, еще не старому и полному сил. Военному: форма истлела чуть ли не целиком, но пряжка ремня и звездочки на погонах до сих пор поблескивали металлом.

– Штабс-капитан. – Его высочество протянул руку и коснулся знаков отличия. – Преображенский полк… Неужели один человек остановил всю эту нечисть?

– Едва ли. – Я опустился на корточки. – Ну-ка поглядим…

Мертвая рука все еще сжимала револьвер, но от него уж точно больше не было толку: за два года оружие успело покрыться таким слоем ржавчины, что я не смог даже разобрать модель. Зато по соседству с покойным отыскалось кое-что полезное: свечка на потемневшей от времени металлической подставке. Точнее, огарок примерно в половину моего пальца – впрочем, и это куда лучше, чем вообще ничего.

Для начала сойдет.

– Похоже, у нас будет свет. – Я потер пальцами фитиль. – Сейчас…

Под землей было влажно, и свечка поначалу выдавала больше треска и копоти, чем огня, но форсированная местная энергия справилась и, пройдя через меня, вспыхнула, озаряя все вокруг пламенем втрое ярче обычного.

– Двинемся дальше, ваше высочество. – Я осторожно прикрыл пламя ладонью. – В темноте нас за версту видно.

– Дальше… дальше – это туда? – Цесаревич указал на зияющий впереди проем. – В подвал?

– Почему нет? Наверняка впереди нас ждет что-то интересное. – Я приподнял огонь чуть повыше, освещая уходившие в темноту ступени. – Вряд ли покойный штабс-капитан стал бы так защищать дверь, которая никуда не ведет.

Лестница спускалась не так уж глубоко, но точно ниже уровня асфальта на улице. Метра на два, а может, и на все три… Многовато для обычного подвала. Впрочем, гадать долго не пришлось: ступеньки закончились, а стены разошлись в стороны, впуская нас с цесаревичем в крохотный «предбанник» с огромной квадратной дверью из железа.

Металл заржавел, но даже спустя невесть сколько времени после исчезновения людей все еще выглядел крепким и основательным. Сюда не пробралась даже вездесущая местная зелень – видимо, ей все-таки нужно было хоть немного света. Нечисть тоже не совалась под землю… Во всяком случае, до того дня, как рыжий штабс-капитан принял свой последний бой.

– Гермозатвор, – пробормотал я. – Это вход в бомбоубежище.

– Как-как вы это назвали? – Цесаревич шагнул вперед. – И куда ведет эта… дверь?

Незнакомые слова? Впрочем, неудивительно – в мире, где цесаревич родился и прожил все свои плюс-минус двадцать лет, еще не случилось ни Первой мировой войны с ее массовым применением дальнобойной артиллерии и боевых газов, ни уж тем более второй, завершившейся применением атомной бомбы. И в полноценных бункерах пока еще не было особой нужды.

Но здесь все, похоже, сложилось иначе – или нас попросту занесло в более позднюю эпоху, где бомбоубежища и изолированные от внешнего мира схроны уже строились вовсю. А может, и использовались. Или до катастрофы, прикончившей или изменившей тут все живое, или во время.

Или уже после – дверь гермозатвора была слегка приоткрыта, а наверху остался сидеть покойный капитан, защищавший проход сюда до последнего патрона. Не знаю, как уцелевшие участники экспедиции отыскали этот бункер, но окажись я на их месте – непременно оборудовал бы здесь убежище.

Ну, или хотя бы попытался.

– Посмотрим, что там внутри. – Я протянул цесаревичу свечку. – Но для начала туда еще нужно протиснуться.

Обычный человек вряд ли смог бы сдвинуть огромную дверь хотя бы на сантиметр. И даже моих сил оказалось маловато, но его высочество схватился за край свободной рукой, уперся ногой в стену – и металлическая громадина, противно визгнув заржавевшими петлями, поддалась.