Такое впечатление, что реконструкторы так заигрались, что с ума все посходили и в леса жить ушли. Хотя, слишком все натурально выглядит. И тут меня осенило.

– А какой сейчас год от Рождества Христова? – снова пнул я пленника.

Тот выпучил на меня глаза, явно не понимая, о чем я его спрашиваю.

– От кого год, господин? Что за христова? Не понимаю я тебя господин!

– В кого веруешь, спрашиваю тебя, мужик! Кто бог твой?

– Много богов у нас – и Сварог, и Мокошь, и Велес! Во всех верим, господин! А твой бог кто, господин?

– Перун – вот мой бог! – не особо задумываясь, ляпнул я первое, что в голову пришло.

– Так и знал, господин, что ты – воин, варяг! Прости, не признал, не увидел на тебе знаков Перуновых! Кабы были – мы б тебя десятой дорогой обошли! Не убивай! – снова заголосил пленник.

Я достал из-за ворота рубахи свою серебряную цепь, на которой висело Громовое колесо – знак Перуна. Этот крупный серебряный оберег я купил вчера на рынке у реконструкторов, понравился он мне очень.

– Этот знак? – спросил я пленника.

Тот приподнял от земли голову, взглянул на меня, зажмурился от ужаса, который живописно отобразился на его лице, и заскулил.

– Да успокойся ты! – поморщился я и убрал оберег с цепью обратно под рубаху. – Не буду я тебя убивать. Пока. Слово даю. Расскажи мне, как звать тебя и где мы находимся!

– Звать меня Беляй. Я был холопом у ладожского боярина Доброжира. Сбежал я от него, – пленник вздохнул и продолжил свой рассказ. – Извел боярин двух братьев моих старших, одного плетью запорол до смерти, второго копьями закололи дружинники его. Мы втроем у боярина конюхами были, у него большая конюшня – на продажу он растит коников. Так вот увели воры с конюшни жеребца-трехлетку вороного, дорогого очень, а боярин решил, что это мы его продали. Так мы с братьями из рядных холопов в обельных превратились.

– А это не вы коня украли? – полуутвердительно спросил я.

– Нет, господин! Мы никогда чужого не брали! Подпоили нас людишки трактирщика Жилы, зелья нам в пиво подсыпали сонного, вот мы и проспали вора. А как братьев моих боярин погубил, и мне пригрозил смертью, я из сарая запертого ночью через крышу соломенную вылез, да и сбежал в лес. Далеко от Ладоги ушел. Так и живу уже два года. Весной, как снег сошел, этих двоих встретил, – кивнул Беляй на трупы. – Промышляли они разбоем здесь на тропках лесных, да на дороге, беглые княжьи людишки. Так и остался с ними, решил, что все равно пропадать теперь.

– Что-то ты врешь, как мне кажется! – сообщил я ему свои мысли. – Ты же над ними главный был, я видел!

– Не вру, господин! – Беляй замотал головой. – Главный был я, твоя правда, они глуповаты совсем, без ума грабили всех подряд и убивали, попались бы они скоро княжьим людям. Я их придерживал от смертоубийств лишних. И прятаться помогал по уму. Мы с братьями рядом с воями росли, видели, чему их с детских учат, сами понемногу учились, пока никто не видит. А эти двое всю жизнь в княжьем свинарнике прожили, бестолковые, убили купца заезжего, на серебро польстившись, и сбежали.

– Где вы обитаете теперь?

– Здесь недалеко землянка моя, там и жили все вместе.

– А Новгород далеко от Ладоги стоит? – решил уточнить я.

– Новый город? А что за город такой? Большой? Не слышал про такой, рядом с Ладогой нет городов больших! – Беляй явно не понимал, о чем я спрашиваю.

– Ладно, давай дальше, – продолжил я опрос. – А здесь в округе какой город большой ближе всего? Есть ли деревни рядом какие?

– Полоцк недалече, дня четыре пути, если на дорогу большую выйти. До дороги полдня идти лесными тропами. По пути пара деревенек есть, да заимок несколько.

– Кто в Полоцке правит знаешь? Много воинов у князя полоцкого?

– Драгомир там на княжении, лет десять уже как. Дружина большая у князя, три сотни воинов, не меньше.

– Ну хорошо. А братья твои, говоришь, старшие были? Сколько же тебе годков, детина?

– Двадцать лет мне, господин! Мы с братьями погодки были.

– О как! – удивился я такому несоответствию возраста и внешнего вида детины. – В кого же ты такой уродился, здоровяк светловолосый? Кто родители твои? И где они сейчас?

– Нету у меня никого из родни в живых, – с грустью в голосе заявил Беляй. – Мать умерла, когда мне и пяти лет не было, а отца я плохо помню, слишком мал был. Мать сказывала, что тот даном был. Его Бьерном звали. Он хевдингом был у ярла из Оденсе, большим отрядом командовал. С ярлом в Ладогу каждое лето торговать приходил, так мы с братьями на свет и появились. А потом ушел и не вернулся отец, матери его дружки сказали, что сгинул в дальнем походе. Я из братьев больше всех на отца похож. Так мать говорила, такой же светловолосый и большой. Помню только, что отец меня Исбьерном называл, Белым Медведем, а братьев – Брунбьерном и Свартбьерном – Бурым и Черным Медведями. Он хороший был, мать его любила, отец ей всегда серебра в достатке на жизнь оставлял. Домишко с небольшим хозяйством ей купил, нам хватало. А Доброжир себе забрал домишко, в счет долга.

– Если я тебя развяжу, не станешь кидаться на меня?

– Что ты, господин! Моя жизнь теперь тебе принадлежит! Возьми меня в услужение! Не причиню зла, служить тебе верно буду! Клянусь всеми богами!

– Хорошо, Беляй! – я принял решение. – Я тебя развяжу, а ты пока трупы спрячь где-нибудь тут рядом. Негоже их так бросать. А потом к тебе в землянку пойдем. Переночуем там. И перекусить пора бы.

Я развязал Беляя. Он отправился прятать тела своих бывших подельников, а я призадумался.

Слишком много фактов говорит о том, что я провалился в прошлое, причем глубокое. Даже Новгорода еще не существует, со слов Беляя. Значит, примерно конец восьмого века, начало девятого, где-то так. Может даже раньше. По одежде непонятно. Но Беляй говорит, что Полоцк рядом, значит все же восьмой-девятый век. Драгомира с Буривоем, князей таких, из истории я не помню, но это не важно, мало ли этих князей было. Интересно я попал, конечно. И как дальше жить? Что делать буду? Ладно, нужно решать проблемы по мере их наступления. Пока что следует временно обустроиться, а потом видно будет. Беляй, кажется, не врет. Парень он, вроде бы, неплохой и неглупый, может мне пригодиться, как источник информации и компаньон.

Беляй, тем временем, закончил с перетаскиванием убитых бывших подельников, и мы двинулись по едва заметной тропке в лесную чащу.

Лесное жилище Беляя было обустроено капитально. На пригорке среди густых елей было вырыто углубление, в которое поставили деревянный сруб из толстых бревен. Сверху сруб был накрыт бревнами потоньше, застеленными дерном, на котором даже молодые деревца и кустарник посажены. Издалека и не заметишь, что тут жилье организовано. За пригорком в низинке протекал лесной ручей с кристально чистой водой, так что проблем с мытьем и естественными нуждами не было. Низкая дверь, подвешенная на мощных кожаных петлях, для сбережения тепла была обита волчьими шкурами с двух сторон.

На подходах к жилищу были устроены хитрые ловушки из острых кольев, веревочных петель и сетей и вырыты ямы, отлично замаскированные. Беляй показал, как их обойти, чтобы не угодить в них.

– Это кто построил, Беляй? – спросил я, указывая рукой на жилище.

– Сам все сделал, господин! – не без гордости ответил Беляй. – И место подобрал, и яму вырыл, и сруб поставил.

Я покачал головой от удивления.

Внутри жилища, на земляном полу, засыпанном соломой, вдоль стен, стояли три широких деревянных топчана. Посередине расположился грубо собранный из жердей стол. У дальней стены был устроен очаг, выложенный камнями, с хитрым отведением дыма в дыру под крышей.

Беляй зашел в жилище первым и запалил несколько жировых светильников. Потом он разжег очаг и принялся суетиться с приготовлением обеда.

Я уселся на один из топчанов, на котором лежал тюфяк, набитый сеном, и огляделся. Скудное освещение все же позволило мне оценить, что разбойнички успели ограбить немало прохожих людей. Свободного пространства в жилище было совсем немного – вокруг все было заставлено и завалено трофеями – какими-то мешками, свертками, тюками и корзинами с имуществом. На стенах имелись деревянные полки, заставленные кухонной утварью и разными емкостями с припасами.