Чтобы отвлечься, он вернулся к своему столу и налил себе чашку воды. На стене напротив висел портрет отца тиана. Франсин провел среди мейгорцев немало времени, но все еще не мог понять, почему неверные обожествляли своих предков. Они прикрепляли изображения Богов так, чтобы их не было видно — на потолках своих зданий, — но при этом покрывали каждую стену изображениями своих умерших родителей, поклоняясь их лицам. Хуже всего были бесчисленные зеркала, чтобы они могли поклоняться самим себе. Отвратительно. Франсин даже не мог вспомнить, когда видел своих родителей без масок — так и должно быть. Единственное лицо, которому следовало поклоняться, принадлежало Кейджу.

Кто-то постучал в дверь.

Франсин выпрямился, приняв вид тиана:

— Войдите.

Дверь осторожно открылась, и показался дворцовый чиновник. Он выглядел испуганным:

— Тиан?

— Не стой в дверях, Антониус. В чем дело?

Мужчина вошел в кабинет, склонив голову, и закрыл за собой дверь:

— Я принес новости из лагеря.

— Продолжай, — сказал Франсин, хотя по звуку голоса Антониуса он понял, что сообщение было не тем, что он хотел бы услышать. Дорогой Кейдж, придай мне сил.

— Я заплатил трем охранникам, чтобы они убили девочку и шулка вместе с ней, Тиан.

— И?

— Они потерпели неудачу.

Конечно.

— Что еще?

— Беженцы подняли бунт. Они взяли под контроль лагерь и его стены.

— Кто-нибудь сбежал?

— Нет, Тиан. Охранники, которые не были схвачены, расположились снаружи лагеря, чтобы гарантировать, что никто не сможет этого сделать. На данный момент все по-прежнему внутри.

Бесконечная ярость Кейджа! Франсину потребовалось все самообладание, чтобы не убить Антониуса прямо здесь и сейчас. Язычник не смог бы быть более неумелым, даже если бы попытался.

— Сколько охранников все еще на свободе?

— Около восьмидесяти. — Антониус переступил с ноги на ногу, возможно, почувствовав, насколько ненадежной была его жизнь.

Франсин глубоко вздохнул:

— Если две тысячи беженцев, которые, я полагаю, теперь вооружены, решат покинуть тюрьму, восемьдесят охранников, которые уже однажды сбежали от них, ничего не сделают, чтобы их остановить.

— Да, Тиан.

Франсин обошел стол с другой стороны и сел. Он взял перо, обмакнул его в чернила и начал писать, заставляя себя быть осторожным и копировать почерк настоящего тиана.

— Отнеси это Тиану Бетосу. Я хочу, чтобы его люди были в лагере в течение часа. Поезжай с ними и молись, чтобы все беженцы были еще внутри к тому времени, когда вы туда доберетесь. — Франсин закончил писать и поднял глаза, позволяя своему помощнику увидеть огонь в его глазах. — Они должны только охранять периметр. Они не должны пытаться вернуть лагерь, пока я не доберусь туда. Ты понимаешь?

— Да, Тиан.

— Я присоединюсь к тебе завтра в тюрьме. Убедись, что больше не будет ошибок, и ты сможешь сохранить голову на плечах. Я ясно выразился?

— Да, Тиан. — Антониус сделал шаг назад, желая уйти, но Франсин поднял палец, останавливая его.

— Что насчет капитана, Раласиса?

— Он отправился в лагерь, как вы и думал и, и поговорил с шулка до того, как у охранников появился шанс ее убить. В последний раз его видели возвращающимся в Лейсо.

Франсин уставился на дурака:

— И?

— Я послал отряд людей арестовать его, Тиан.

— Будем надеяться, что им повезет больше, чем твоим убийцам, — сказал Франсин.

— Да, Тиан.

Он открыл ящик своего стола и достал пять ордеров:

— Эти люди тоже должны быть арестованы. Сегодня вечером. Все они предатели короны.

— Да, Тиан. — Антониус, шаркая, подошел и неловко взял бумаги у Франсина, не желая подходить слишком близко. Затем он почти выбежал из комнаты.

Оставшись один, Франсин откинулся на спинку стула, кипя от злости. Как девочка могла быть все еще жива? Ей было четыре года. Ребенок. И все же Монсутам не удалось ее убить, а теперь и ему не удалось. Это не имело смысла. Они были Избранными Императора, а она была язычницей и ребенком. По крайней мере, она все еще была в тюрьме. Пока она оставалась там, никто не узнает о его неудаче.

Он посмотрел на свои руки — руки Косы. Почувствовал, как в нем закипает ненависть. Рейстос был прав. Жизнь среди мейгорцев сделала Франсина слабым. Он больше не потерпит неудачу. Затем другая мысль вселила в его сердце еще больший страх. Что, если девочка действительно сбежит? Подвести Кейджа таким образом означало бы лишить себя места в Великой Тьме. Этого он не мог допустить.

30

Джакс

Киесун

Джакс подбросил в жаровню еще одно полено, наблюдая, как вспыхивают искры и языки пламени лижут дрова. Он был на крыше дома на Комптон-стрит, прячась от сочувственных взглядов окружающих. Все они думали, что он сумасшедший.

Были ли они неправы? Милостивые Боги, что бы он сделал, если бы кто-нибудь из его людей бродил по полю боя, пытаясь быть убитым? Вероятно, перерезал бы дураку горло. На войне не было места сломленным людям. Вроде Джакса.

На крыше было спокойно. Даже когда кто-нибудь приносил ему еду — кто бы это ни был, — он просто бросал ее на стол, а затем убегал так быстро, как только мог. Вероятно, беспокоился, что Джакс подцепил какую-то дрянь и боялся заразиться.

Бедняга. Все еще жалеешь себя?

Джакс вздрогнул. Монсута вернулся ранее в полдень. Его голос был слабым, как шепот издалека. Поначалу его было легко игнорировать. Но потом, как и всякая боль, Монсута его уколол. Колол, колол и колол, пока Джакс не захотел только одного — воткнуть нож себе в мозг, чтобы его заткнуть.

И что это было бы за зрелище! Какой фурор он бы произвел, если бы они обнаружили, что их могущественный генерал погиб от собственной руки! Неудачник, который больше не мог выносить поражение.

— Заткнись, — сказал Джакс. — Заткнись. Я не такой.

О, мой дорогой человек. Я знаю тебя. Я знаю тебя лучше, чем женщина, которой ты нагадил между ног. Я знаю тебя лучше, чем твоя жена или твой сын. Никто не разделял того, что разделили мы с тобой.

— Ты меня не знаешь. Ты просто монстр. Гребаный мертвый монстр. — Джакс знал, что это правда. В конце концов, именно он убил Избранного. Так почему же он все еще оглядывает крышу, чтобы убедиться, что он действительно один?

Все это было у него в голове. Он и это знал. Конечно, знал. Он не был сумасшедшим. Или, скорее, был. Он знал, что был.

Тогда тебя ждет шок, сказал Монсута, потому что я иду за тобой. Во главе армии, которая уничтожит твое жалкое маленькое восстание раз и навсегда. А потом я верну тебя в свою комнату с моими ножами, и никто нам не помешает. Некому будет тебя спасти. И ты знаешь, что произойдет потом.

Джакс посмотрел на свою руку. Ту, которой не должно было быть. Ту, которую Монсута отрастил заново. Так вот почему он все еще слышит голос ублюдка? Была ли какая-то часть эгрила внутри нее? Он не думал об этом. Но это имело смысл. Было очевидно, на самом деле.

Монсута был в его руке.

Блядь.

Он должен его убить. Снова. На этот раз как следует. Тогда он станет самим собой. Он снова может быть полезен. Снова станет солдатом.

Не будь дураком, сказал Монсута. Тебе так просто от меня не избавиться. Я не в твоей руке. Попытайся отрезать ее в следующий раз.

Джакс вздрогнул. Что-то изменилось в голосе Монсуты. Что-то, чего он раньше не слышал — страх?

Не будь дураком. Только сумасшедший может отрезать себе руку.

Джакс улыбнулся. Его меч был прислонен в углу рядом с лестницей.

Нет.

— Да. — Он улыбнулся. Ублюдок не пытался бы остановить его, если бы это было неправильно. Монсута хотел бы, чтобы Джакс причинил себе боль. Он бы получил от этого удовольствие. Но тот факт, что он протестовал, доказывал правоту Джакса.