Ханраны не торопились убирать решетки, закрывавшие выход. Один нырнул, исчез, и все ждали, затаив дыхание, пока он не вернется, чтобы помахать им рукой. На берегу было чисто.

Другой ханран остался у выхода, похлопывая всех по спине, когда они проходили мимо:

— Продолжайте двигаться, направляйтесь к заливу Раскан. Увидите Череп, падайте на землю. Молчите.

Они вывалились за пределы туннеля, и звуки битвы обрушились на Дрена со всей своей яростью, хотя он не мог не оглянуться на свой город — снова горящий, ночное небо озарено огнем от бомб Дайджаку. Городских стен почти не осталось.

Беженцы побрели по пляжу, окрашенному в кроваво-красный цвет отблесками пожаров. Пройдя две мили, они повернули вглубь страны, поднимаясь по тропинке на вершину утеса. Замерзшие, мокрые и несчастные все до единого.

Дрен бросил взгляд назад и увидел, что на пляже уже была другая группа, идущая по их следам. К тому времени, как наступит утро, там будет тропинка, по которой слепой сможет пройти туда, откуда они убежали.

Эндж посмотрела на него сверху вниз:

— Что случилось?

Дрен указал:

— Следующая группа... идет по нашим следам… К тому времени, как последние покинут Киесун... там будет дорога, по которой... Черепа смогут последовать за нами.

— Ага, мы знаем. — Один из мужчин, несших его, кивнул в сторону гор. — Пусть они следуют. Следы исчезнут, как только мы туда доберемся. Черепа могут бродить по горным тропам несколько дней и все равно никогда нас не найдут.

— О.

Ханраны устроили привал у подножия горы, где между песком и камнями пробивалась высокая трава:

— Мы отдохнем здесь. Пять минут. Отдышитесь. Подъем трудный.

Двое мужчин, которые несли Дрена, ушли отдыхать, остались только он и Эндж.

— Извини меня.

— За что ты извиняешься? — прошептала она, сжимая его руку.

— Я все испортил.

— Ты не сделал ничего плохого. Тебе не за что извинятся.

— Не пытайся подбодрить меня, Эндж. В этом нет необходимости.

— Теперь ты ведешь себя глупо. — В ее голосе прозвучал неподдельный гнев. — Ты болен. Это дерьмово и ужасно, и я молю Четырех Богов, чтобы ты выздоровел, но ты все еще ты. Ты все еще тот, кто спасал нас все эти месяцы с тех пор, как появились Черепа. Поддерживал нас в борьбе.

— Дело не в этом. Дело… Все, что я делал, пошло не так. Из-за меня погибли люди. Люди, о которых я заботился.

— Иди нахуй. Люди погибли из-за войны. Не из-за тебя.

— Скажи это Спелку или Фалсе.

— Спелка поймали Плачущие Люди не в том месте. Фалса продала нас Черепам за золото. Не понимаю, при чем тут ты.

— Я не сумел помешать Тонин открыть врата. Весь город умирает, потому что я облажался.

— А как насчет остальной команды, которая отправилась с тобой? — огрызнулась Эндж. — Хасан выбрал лучших, лады? Закаленные Шулка, точняк? Что с ними случилось?

— Черепа их убили.

— И я полагаю, что это тоже твоя чертова вина?

Дрен ничего не сказал, вспомнив, как его нож вонзился в сердце Крезы.

— Послушай, Дрен, есть причина, по которой мы бежим в эти чертовы горы. Черепа — крутые ублюдки, и они хороши в том, что делают. Много джиан из-за них погибли. Боги знают, что они убили наших родителей, наши семьи и наших друзей, и они будут продолжать это делать. Но они могут выиграть эту войну только если мы сдадимся. — Эндж сжала его руку. — И будь я проклята, если собираюсь это сделать — или позволю это сделать тебе.

— Я не хочу, чтобы ты умирала, — сказал Дрен, глядя ей в глаза, не заботясь о том, кто еще слышит. — Мне страшно.

— Мы все умрем, Дрен. Все мы. Но ты все еще можешь выбирать, как жить. Ты и я? Мы будем бороться до конца.

Дрен вынужден был признать, что она права. Это, безусловно, было лучше, чем кашлять и обделываться. Он скатился с носилок и отхаркался.

— Что ты делаешь? — спросила Эндж, пытаясь положить его обратно.

Он поднял глаза и вытер кровь со рта.

— То, что я должен был сделать несколько дней назад. — Это потребовало от него всего, что у него было, но он заставил себя встать.

— Приготовьтесь двигаться, — крикнул ханран.

Дрен взял Эндж за руки.

— Убедись, что ты останешься жива. Ради меня. — Он поцеловал ее в лоб и на мгновение забыл о комке в горле, о дыре в сердце. — Прощай.

Он, пошатываясь, побрел по пляжу в сторону своего горящего города.

— Дрен! — позвала Эндж, но он не оглянулся. У него не было сил.

78

Раласис

Лейсо

По всем правилам, Раласис должен был быть мертв. Он определенно это заслужил. Было безумием нападать на эгрилов в доме Косы, но другого выхода не было. По крайней мере, он убил Тонин, хотя после этого на него напали Черепа.

Их было больше тридцати против его дюжины. И его люди были городской стражей, больше привыкшей арестовывать пьяниц, мочащихся на улицах, чем сталкиваться лицом к лицу с кем-то, пытающимся их убить.

Но, каким-то образом, его люди — его замечательные люди — знали, как сражаться. Может быть, это было потому, что они сражались за свои жизни, за свою страну или за то, чтобы сохранить свободу своих близких, но они сражались как одержимые.

Раласис мог делать только одно — рубить и колоть, не отставая от них. Кровь бурлила в его теле, сердце билось тысячу раз в минуту, сдерживая усталость, сводя на нет любую боль, наполняя его разум боевым безумием. У него не было плана. Просто потребность убивать. Остаться в живых было скорее удачей, чем мастерством. Жизнь и смерть измерялись ударами сердца и секундами.

Вопреки всему этому, положение изменила женщина. Звезда. Бог?

Она появилась в ночном небе, сверкая яростью, убивая Дайджаку тем, что выглядело как взмах ее руки. Они все остановились и уставились, как мейгорцы, так и эгрилы, уронив мечи вместе с челюстями. Они наблюдали за ней и знали, что ситуация изменилась.

Она улетела в ночь, обрушивая свои чары на сражающихся, и именно сторона Раласиса оправилась первой, полная обновленной надежды. Они атаковали Черепа и убили их всех. Даже тех, кто пытался бежать, кто пытался сдаться. Сейчас было не время для пленных. Пощаде не было места.

В конце концов, остались только Раласис и пятеро его людей — они стояли, покрытые запекшейся кровью, тяжело дышащие и полубезумные. Он указал мечом на дом:

— Пошли, найдем Косу.

Они ворвались в дом, разбивая горшки и переворачивая столы, делая все, что угодно, лишь бы кровь продолжала бурлить. В доме тоже были эгрилы. Не солдаты, но они были врагами, и их предали мечу, независимо от того, о чем и как они просили.

Раласис провел своих людей по дому Косы, ярость росла в нем с каждой комнатой, в которую они входили, но они не смогли найти этого человека. Он представил Косу, съежившегося в углу, молящего о пощаде, и он почти почувствовал радость от убийства предателя. Но где он?

Раласис ворвался в комнату на верхнем этаже, в которой не было ничего, кроме матраса на полу, зеркала, платяного шкафа и окровавленного алтаря Кейджа вместе с идолом. Раласис разгромил все. Возможно, он кричал, когда делал это, он даже не мог сказать наверняка. С идолом в руке он вышел на лестничную площадку, протиснулся мимо одного из городских стражников и швырнул проклятую вещь через перила на мраморный пол внизу, с огромным удовольствием наблюдая, как Кейдж разлетается на тысячу кусочков.

— Коса! — проорал он. — Коса! Где ты?

Внизу появился стражник и окликнул Раласиса:

— Капитан, вам нужно подойти и на это посмотреть.

Раласис последовал за мужчиной в подвал. Это выглядело так, как будто эгрилы вырыли его сами, и там пахло чем-то ужасным. Этого было достаточно, чтобы его стошнило. Их ждал другой стражник с факелом в руках.

— Кто-то — что-то — жило здесь внизу, капитан, — сказал стражник. — Вон там, видите, около цепей и кандалов. Там есть кровать.