Лисан снова вздрогнул:

— Что?

— Я сказал, пошел Кейдж нахуй. Пошли они все нахуй, их чертов Бог и эта гребаная война.

— Помолчи, — прошипел Лисан. — Они убьют тебя, если услышат, что ты говоришь подобные вещи.

— Это может быть и к лучшему, — пробормотал Джакс.

— Не говори так. Если мы останемся живы, может быть, нам удастся сбежать, когда стемнеет.

Джакс поднял веревку, которая соединяла их всех вместе:

— У тебя есть нож, чтобы разрезать веревку?

— Нет.

— Тогда мы никуда не денемся, верно?

— Но мы должны что-то сделать.

Джакс оглянулся на охранявших их Черепов. Он насчитал двадцать солдат. Все они выглядели так, словно знали, что делают – никто не поворачивался спиной к своим пленникам, ни на секунду. Даже когда они приходили забирать мертвые тела, они входили осторожно. Джакс думал о том, чтобы попытаться наброситься на них, но возможности не представилось. Один Череп, казалось, уделял Джаксу особое внимание, так что они могли только сидеть там и ждать.

Затем воздух наполнился визгом магии Тонин, и Джакс понял, что ожидание закончилось.

Появились красные солдаты. «Вставайте! Вставайте!» Они надвинулись на пленных, размахивая копьями налево и направо, били каждого в пределах досягаемости. Джиане сделали, как им было сказано. Никто не сопротивлялся. Все знали, что получат копье в грудь, если попытаются что-нибудь предпринять.

— Что происходит? — спросил Лисан.

Никто не ответил.

Как только они поднялись на ноги, эгрилы погнали их к Тонин.

Визг разорвал барабанные перепонки Джакса, и все его тело содрогнулось от силы звука. Горящий воздух осветил раннее вечернее небо, насыщенное вонью серы.

Когда первые заключенные поняли, куда их ведут, процессия дрогнула. Раздались крики, но эгрилы просто ворвались с копьями и дубинками и заставили всех снова двигаться. Джакс увидел, как упало тело — женщина получила удар не тем концом копья.

Черепа ждали их по другую сторону врат, за ними виднелись какие-то зубчатые стены. За́мок или что-то вроде крепости. Ничего хорошего.

Копье ударило его по затылку, и он пошатнулся, едва не упав на колени. Он посмотрел на Череп, но ублюдок уже бил кого-то другого. Джиане были для них просто вещами. Не людьми.

Визг разрывал уши, ему хотелось кричать. Он поглядел на Эгрил с другой стороны врат — солдаты, каменные стены, гранитное небо. Нигде не было ни тепла, ни цвета. Серый мир на пути к Великой Тьме.

Процессия джиан двинулась через врата, все склонили головы и шаркали ногами. Раздавались всхлипывания, но большинство молчали, принимая свою судьбу. Возможно, когда-то Джакс стал бы действовать по-другому. Возможно, он стал бы сопротивляться.

Сейчас? Он просто склонил голову и прошаркал внутрь, как и все остальные.

Он и раньше пользовался вратами, перемещаясь из одной части Джии в другую, входя в храм в Киесуне и выходя из храма в Инака. Он ненавидел это каждый раз, ненавидел то, как его разрывало на части и снова собирало воедино. Дважды его рвало. Но пройти через врата Эгрила было по-другому. Это было все равно, что пройти сквозь стену воды. Едва уловимое ощущение, пульсация в животе. И он оказался там. В Эгриле.

Пленники находились во внутреннем дворе за́мка, их окружали высокие стены из черного камня. Огромный красный флаг развевался на зубчатых стенах и закрывал боковую часть главной башни, черный глаз которой наблюдал за вновь прибывшими. Повсюду Черепа. И холодно. Чертовски холодно. Дыхание Джакса застыло в воздухе, и он вздрогнул от его прикосновения. Это было похоже на смерть.

Ах, мой дорогой Джакс. Ты чувствуешь это? прошептал Монсута. Ты чувствуешь руку могучего Кейджа? В ней сейчас твоя жизнь. Ты дышишь с его разрешения. Ты существуешь, потому что он этого хочет. Ты умрешь, когда он выберет. Я рад, что позволил тебе остаться в живых, чтобы удостоиться этой чести.

— Твоего Бога не существует, — пробормотал Джакс, ковыляя через ворота крепости. В темноту. — Тебя не существует.

Ты в этом уверен?

Их шаги и изможденное дыхание эхом отражались от стен, когда они шли вглубь за́мка, вниз в подземелья. По обе стороны коридора тянулись камеры, полные других потерянных душ. Никто не заговорил с ними. Никто не посмотрел, как они проходят. Они все были мертвы там, внизу, трупы, ожидающие своего последнего вздоха.

Свет проникал сквозь окна высоко в стенах камер, холодный и серый, и вспышка страха пробежала по телу Джакса, когда он спросил себя, что увидит по ту сторону этих решеток. Насколько он знал, никто никогда не бывал в Эгриле — а если и бывал, то не вернулся, чтобы рассказать об этом. Какой мир создали последователи Кейджа?

Черепа открывали ворота в разные камеры, заталкивая в каждую новых заключенных до тех пор, пока там больше не оставалось места, с радостью убивая любого, кто колебался.

Джакс был одним из последних, кого заперли. Ему приходилось поворачивать голову набок, чтобы найти место для дыхания, а тела плотно прижимались к нему со всех сторон. Воздух вонял мочой, дерьмом и разложением. В камере, должно быть, было больше двухсот человек. Он снова попытался повернуть голову и столкнулся черепами с кем-то позади себя.

— Осторожно, — проворчал усталый голос.

— Пожалуйста, мужчина рядом со мной мертв, — сказала какая-то женщина. — Он мертв.

Черепа проигнорировали ее. Просто захлопнули дверь камеры и заперли ее, звякая ключами.

— Я не могу дышать, — крикнул какой-то старик.

— И никто другой не может.

— Мне нужна вода.

Жалобы продолжались и продолжались, распространяясь по камере и подхваченные другими, образуя жалобный хор. Все это было пустой тратой воздуха. Не было ни помощи, ни облегчения. Был только один выход, и он вел прямо в Великую Тьму.

Теперь ты понимаешь, сказал Монсута. Теперь ты веришь.

77

Дрен

Киесун

Они несли Дрена на носилках по канализации вместе с первой партией беженцев, покидавших город. Было темно, тесно и адски воняло, но ни у кого не было факела, и только шепотом передавались указания по линии. Наверху, в Киесуне, продолжалась битва за улицы. Взрывы грохотали в скалах, как отдаленный гром, и все они знали, что город скоро будет потерян.

Ханраны потратили бо́льшую часть вечера, разделив всех на группы по двадцать человек. В идеальном мире они бы отправляли людей еще меньшими группами, но на это просто не было времени. Им всем оставалось надеяться, что внимание Черепов сосредоточено на городе, а не на той миле побережья, где канализация имела стоки в море.

— Это неправильно, — в тысячный раз проворчал Гаро.

Эндж ничего не сказала. Ни упрека, ни согласия, ничего. Ее молчание ранило Дрена больше, чем стоны Гаро.

Дрен тоже ничего не сказал. Ему нечего было предложить в свое оправдание. Гаро был прав — это было неправильно. Но что было, то и было. Вместо этого он закашлялся.

Дрен не мог бы пасть еще ниже от времени, когда носился по крышам стремительней гончих Киесуна. Сейчас было трудно даже представить себе то чувство непобедимости, учитывая тяжесть погибших на его плечах и боль в каждой клеточке его тела. Он был просто ребенком, который думал, что он — нечто большее. Теперь он знал, что это не так. Он умирал.

Двое ханранов шли впереди. Не было никого, кого знал бы Дрен, и, наверно, не было никого, кто бы его знал. Они были хороши в своем деле, быстро и эффективно перемещая группу по туннелям. Они никому не позволяли нести что-либо, кроме оружия. Ни еды, ни воды, и уж точно никаких вещей. Единственное, что они несли, был Дрен.

План состоял в том, чтобы двигаться быстро и бесшумно. В горных пещерах их ждали припасы, и все они могли продержаться несколько часов без еды и воды. Последние шесть месяцев научили этому всех и каждого.

Туннель начал спускаться, и Дрен услышал впереди шум моря. Холод тоже их нашел, и чертовски быстро стало чертовски холодно. Вода поднималась, дюйм за дюймом взбираясь по их ногам выше ботинок, пропитывая брюки, замораживая кожу. Несколько человек закричали, но их быстро утихомирили. Они не могли позволить себе издавать ни звука так близко к отверстию. Вскоре Дрен полностью промок, но, по крайней мере, это уменьшило его жар. Затем все остановились, и Дрен увидел впереди отверстие канализации и плещущиеся волны, освещенные щепоткой луны над головой.