Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— О, черт, черт, Тина! Нам не следует этого делать, — протестует он, даже когда опирается на локти по обе стороны от моих плеч.

Он прижимается лицом к изгибу моей шеи, двигая бедрами взад-вперед, трахая мои руки так, как если бы трахал меня.

Мне трудно дышать, но я наслаждаясь как его весом на мне, так и ощущением скользкой спермы, которая продолжает стекать с его члена. Я чертовски возбуждена, представляя, как он вводит свой твердый член в мою киску, а не кулаки. Такого страстного желания я никогда раньше не испытывала ни к одному из своих бывших парней. Я чувствовала, что на меня давят, заставляя делать то, что мы делали, чтобы они не бросили меня из-за того, что я была ханжой, но я никогда не была в восторге от происходящего.

Но то, что мой папа прижимает меня к полу, пока я дрочу его член — является одним из лучших моментов в моей жизни. Мое сердце переполняет гордость и удовлетворение от того, что именно я доставляю ему те простые удовольствия, в которых отказывала мама.

Она не нужна ему сейчас, когда у него есть я.

Единственное, что я могу придумать, чтобы сделать этот опыт еще лучше — это дать ему больше… больше себя. Всю себя.

— Трахни меня, папочка, — умоляю я, поворачивая голову в сторону в поисках его губ, чтобы поцеловать их по-настоящему.

Одного легкого прикосновения к его нижней губе недостаточно. Я хочу знать, каково это — полностью прижаться губами к его губам, почувствовать, как его язык танцует с моим. Я хочу знать, каково это — проглатывать его стоны, когда он кончает благодаря мне.

Он резко останавливается и, запрокинув голову, с ужасом смотрит на меня.

— Тина. Боже мой, нет. Я не могу этого сделать.

Глава 3

Тина

Мне хочется плакать и пинать себя, когда он отступает назад, чтобы сесть на корточки, и теперь он слишком далеко, чтобы я могла удержать его. Почему я должна была взять и испортить лучший сексуальный опыт в своей жизни, открыв свой большой рот? Почему я не могла радоваться тому, чем мы занимались?

Я сажусь и хватаюсь за его джинсы, когда он встает, пытаясь натянуть их обратно, пока он подтягивает пояс и застегивает рубашку.

— Пожалуйста, папочка. Я знаю, вы с мамой давно не были вместе. Позволь мне помочь тебе.

— Черт! Нет. Ты не можешь говорить мне такое дерьмо! Умолять своего папочку трахнуть тебя. Я отправлюсь прямиком в ад, — бормочет он, снова начиная рвать на себе волосы.

Я вскакиваю с пола и отталкиваю его руки. Мне невыносимо, когда он думает о себе такие гадости.

— Если ты попадешь в ад, то и я с тобой, — кричу я. — Я была той, кто это начал.

— Нет, нет. Я сделал это. Ты не виновата. Лишь хотела сделать своего отца счастливым, но это я отправлюсь в ад за то, что позволил всему зайти так далеко.

Он отступает, пятясь к открытой двери спальни, заправляя рубашку обратно в джинсы и пытаясь застегнуть ремень.

— Я уйду, и мы притворимся, что этого никогда не было. Мы снова станем обычными отцом и дочерью, и нам никогда больше не придется думать об этом.

Я не могу позволить ему уйти. Не могу позволить ему выйти за эту дверь и вернуться к тому, кем мы были час назад. Мне не нравилось, какими мы были час назад. Он — перегруженный работой, несчастный и постоянно игнорирующий меня отец. Я — эгоистичный, избалованный ребенок, которому было наплевать на все, кроме себя. Я больше никогда не хочу оставаться такой.

— Нет ничего невинного в том, что я хочу сделать с тобой, папочка.

Я скрещиваю руки перед собой и одним плавным движением снимаю майку, оставшись в одних шортах и ярко-розовом лифчике с небольшой подкладкой — не то чтобы мне нужна была подкладка.

— Остановись! — кричит он, когда я завожу руку за спину и расстегиваю лифчик.

Он стонет и натягивает джинсы на свою выпуклость, когда я позволяю тонким бретелькам соскользнуть с плеч и лифчик падает на пол.

Моя грудь немного больше, чем у мамы, и я знаю, что мои бывшие любили с ней играть. Надеюсь, папе тоже понравится. Я обхватываю свои груди и слегка покачиваю ими, отчего он снова издает стон, сжимая свою выпуклость.

Когда я делаю шаг вперед, он отступает. Вперед и назад, и снова вперед, пока я не прижимаю его спиной к дверному косяку. Он облизывает губы, когда я поднимаю его руки и заставляю обхватить мою грудь. Я провожу рукой по его выпуклости, слегка сжимая ее каждый раз, когда заставляю его сжать мою грудь. Когда он легонько ущипнул меня за сосок, я закрыла глаза и застонала: — Это так приятно, папочка. Я хочу тебя. Я…

— Нет! Это должно прекратиться. Я твой отец, черт возьми! — кричит он и отталкивает меня.

Я не думаю, что он хотел навредить мне, но он намного сильнее меня, и я теряю равновесие, спотыкаясь об одну из множества оставшихся на полу маминых вещей. На этот раз я не смогла выпрямиться и, падая, ударилась спиной об угол их кровати. Я вскрикиваю и переворачиваюсь на живот, а из моей груди вырывается отвратительное рыдание.

Я облажалась. И продолжаю это делать, но я никогда не чувствовала себя такой нежеланной и нелюбимой, как сейчас, и это моя вина.

Но затем он оказывается рядом, подхватывает меня своими сильными руками и осторожно кладет на кровать, предварительно убрав туалетные принадлежности, которые не попали в мамины чемоданы.

— Мне чертовски жаль, милая. Я не хотел давить на тебя, клянусь. Если бы ты знала, как я сожалею.

Его голос принадлежит сломленному, отчаявшемуся, испуганному человеку, и я знаю, что он искренне говорит о том, что не хотел причинить мне боль… не то чтобы это избавило меня от боли в спине.

— Покажи мне, где болит, милая.

Я не могу смотреть ему в глаза, поэтому переворачиваюсь на живот и зарываюсь лицом в мамину подушку, продолжая рыдать. Я понимаю, что это ее подушка, по запаху сухого шампуня, которым она пользуется, и сбрасываю ее с кровати.

Не похоже, что она ей понадобится.

Я завожу руку за спину и указываю на то место, где болит сильнее всего, пока мои слезы пропитывают одеяло.

Я вздрагиваю, когда ощущаю легкое, как перышко, прикосновение его губ и царапанье его бороды по моей спине, где скоро появится огромный уродливый синяк. Когда он забирается на кровать, его вес заметно прогибается, и я чувствую, как он нависает надо мной.

— Я… — поцелуй — так… — поцелуй — сожалею… — поцелуй — милая.

Мои слезы высыхают одна за другой, пока он продолжает целовать мою спину, делая небольшие круги вокруг раны, затем из стороны в сторону, затем ниже… ниже… ниже… пока он не начинает целовать полоску кожи чуть выше пояса моих шорт. Моя кожа покрывается мурашками, когда он не двигается в течение нескольких мучительно долгих минут, его дыхание овевает мою поясницу.

Я не знаю, что делать. До сих пор каждый раз, когда я открывала рот, просила о большем или стонала, это приводило к катастрофе. Я боюсь, что если я сейчас открою рот, то снова все испорчу. Поэтому я сжимаю губы и жду, что он будет делать дальше.

Мой живот трепещет, когда он спрашивает меня низким, хрипловатым шепотом.

— Еще где-нибудь болит?

Я бросаю взгляд через плечо, и то, что я вижу, заставляет мою киску изнывать от желания. Желание, которое я видела раньше в его великолепных карих глазах, ничто по сравнению с тем адом, который я вижу сейчас. Он стоит надо мной на коленях, мои ноги прижаты к его бедрам, и он слегка проводит пальцами по моему бедру. Я прикусываю нижнюю губу и киваю, все еще боясь открыть рот.

Он прижимает палец к ложбинке на моей талии.

— Здесь… больно?

Я качаю головой.

Он скользит рукой по моему боку и под живот, где я прижимаюсь к матрасу, и я неудержимо вздрагиваю, когда мой адреналин подскакивает, когда он давит на нижнюю часть моего живота.

— Здесь?

Его голос глубокий и опьяняющий.

Я качаю головой.

Он делает долгий, прерывистый вдох, затем просовывает кончики пальцев под пояс моих шорт, когда я чуть приподнимаю бедра, чтобы дать ему больше места.

4
{"b":"902298","o":1}