Мама тоже никогда не стеснялась пользоваться своей карточкой.

До сих пор он никогда не упрекал нас за расточительство, по крайней мере, не меня, поэтому я не задумывалась о том, сколько трачу. И не думала, что он, возможно, испытывает сложности из-за оплаты.

Не думала до этих самых пор.

— Я работаю гребаный день и ночь, потому что именно мне приходится платить за все с тех пор, как твоя мать уволилась с работы. И ты ни разу не слышала, чтобы я жаловался. Но теперь ты и твоя мать хотите бросить мне в лицо, что я всегда занят или же слишком устаю, чтобы тусоваться, когда прихожу домой. Вы не можете сидеть на двух стульях сразу.

— Но… но она сказала мне, что это ты хотел, чтобы она уволилась. Что ей больше не нужно работать, потому что у тебя более чем достаточно средств, чтобы заботиться о нас.

Последняя часть прозвучала как вопрос, потому что я начала сомневаться в том, что мама рассказывала мне об их финансовом положении.

— Во-первых, она уволилась, не обсудив это со мной. А во-вторых, я смирился с этим, потому что не был стеснен в средствах. Но это было до того, как вы двое начали относиться к моей кредитной карточке как к бездонному колодцу. И вместо того, чтобы жаловаться, я стал больше работать, чтобы не растратить свои сбережения и не влезть в долги, потому что не хотел, чтобы вы остались без денег. Но каким-то образом это сделало меня плохим парнем, который не уделяет вам достаточно внимания, и теперь она получает это внимание от какого-то мудака, с которым познакомилась в сети, пока я оплачиваю счета.

Я почувствовала, как разрывается мое сердце, когда переосмыслила наше поведение и то, что мы начали относиться к нему как к ходячему говорящему кошельку, потому что раньше все было по-другому. Я попыталась вспомнить, когда он изменился по отношению ко мне и начал меня игнорировать. Когда он едва ли стал выносить мое присутствие, и в какой момент они с мамой начали чаще ссориться и проводить все меньше и меньше времени вместе.

Теперь, когда я смотрю на него, по-настоящему смотрю на него, то вижу, как тяжело сказалось на нем наше отношение. Там, где моя мать видит холодного человека, который позволил себе расслабиться после свадьбы, я вижу сломленного человека, который работал до изнеможения.

Папа всегда был довольно красивым мужчиной — в детстве мне хотелось походить на него, когда я вырасту, — но беспорядочная растительность на лице нуждалась в уходе, под карими глазами залегли темные мешки, а живот начал нависать над поясом с тех пор, как он перестал посещать спортзал — достаточно явное свидетельство того, что у него не было ни времени, ни сил позаботиться о себе, когда он был так занят заботой о нас.

И что же он получил за свой тяжкий труд? Неверную жену и неблагодарную, эгоистичную дочь, у которой хватило наглости обвинять его, пусть даже на мгновение, в том, что мама изменила ему и ушла.

— Я всегда отдаю, но, похоже, ничто из того, что я делаю, не имеет значения. Я не имею значения.

Последнюю часть он произнес почти шепотом, его голос сорвался. Из него словно разом вышел весь воздух, и он прислонился спиной к стене, снова дергая себя за щетину. Он всегда был сильным, выносливым человеком, но сейчас, похоже, вот-вот расплачется.

— Прости, папочка. Я…

Мой голос срывается.

— Ты действительно важен для меня, и мне жаль, что я никогда не задумывалась о том, каково это — быть на твоем месте.

Я умоляюще смотрю на него, когда подхожу и встаю перед ним. Прошло так много времени с тех пор, как он обнимал меня в последний раз, и я хочу этого больше, чем когда-либо, но он, вероятно, разозлится, если я попытаюсь обнять его прямо сейчас.

— С этого момента я буду лучше вести себя. Верну все, что купила сегодня, и закрою кредитную карту. Я… Я найду работу и начну самостоятельно оплачивать свои покупки, так что ты сможешь сократить свое рабочее время и снова начать заботиться о себе.

Он качает головой, опускает руки и смотрит в пол, вместо того чтобы смотреть на меня, выражение его лица искажено болью.

— Сейчас это не имеет значения. Твоя мать… она не вернется — не то чтобы я этого хотел — и она заберет тебя с собой. Ты начнешь называть этого скользкого засранца папой вместо меня, и я уверен, что с его модной работой в сфере технологий вы обе станете гараздо счастливее.

— Никогда. Я никогда не буду называть его так, — говорю я с нотками убежденности в голосе. — Ты всегда будешь моим папой.

Но затем страх пронзает меня прямо в сердце, и мои мысли путаются. Что, если… что, если он больше не захочет быть моим папой, потому что я была глупой и ужасно эгоистичной? Он много раз говорил мне, что любит меня, и хотя теперь он говорит об этом не так часто, может ли означать измена и уход моей матери, что он перестанет любить меня?

Он уже перестал?

Что, если он больше никогда не захочет меня видеть, как только перестанет быть моим отчимом по закону?

— О Боже, — вскрикиваю я, тем самым удивляя его, и поднимаюсь на цыпочки, обвивая руками его шею, сжимая так крепко, что чуть не душу.

Я почти в истерике от собственных мыслей, когда умоляю его: — Скажи мне, что ты все еще хочешь быть моим отцом после того, как вы с мамой разведетесь. Пожалуйста, не переставай любить меня, папочка.

Вместо того, чтобы ответить вслух, он обхватывает меня своими крепкими руками за спину и притягивает к своей груди. Он утыкается лбом в мое плечо и плачет. Я никогда не видела, чтобы этот человек плакал, даже когда он сломал ногу, упав с крыши на прошлое Рождество, когда развешивал Рождественские гирлянды. У него из голени торчала кость и все прочее, но он не проронил ни слезинки.

Просто душераздирающе слушать, как он плачет сейчас.

Глава 2

Тина

Несмотря на то, что мое сердце ноет за этого человека и его боль, чистая, лучезарная радость наполняет мое тело, когда он не отвергает мою привязанность, по крайней мере, на данный момент. Радость и облегчение от того, что он обнимает меня, прижимает к себе как в те времена, когда я могла прильнуть к его широкой груди, чтобы погрузиться в тепло и комфорт, которые всегда обеспечивал его большой рост.

Мы находились в таком положении довольно долго, ни один из нас не сделал попытки разорвать объятия, даже когда мои руки начали слегка покалывать. Это дало мне время подумать о том, что я могла бы сделать, чтобы облегчить его боль, исправить то, что сломала мама. Предложение закрыть мою кредитную карту и устроиться на работу стало хорошим началом, но я знаю, что этого недостаточно.

Мои мысли возвращаются к спору, который я недавно услышала. Помню, меня передернуло, когда я слушала, как мама жестоко рассмеялась, после того как спросила: — С чего бы мне хотеть сосать член толстяка? Может быть, если бы ты немного похудел, мне бы снова захотелось тебя трахнуть. А пока…

Я не стала дослушивать тот разговор.

Отец не казался мне толстяком, но я также не была тем, кто мог бы вызвать его интерес.

Теперь это все, о чем я думаю.

Она не только не спала с ним, критикуя его вес и обзывая отвратительными словами, но и трахалась с каким-то тощим мудаком за его спиной. То, что она сделала, непростительно.

Может быть, именно так я смогу помочь ему почувствовать себя лучше… если дам ему то, от чего отказалась она. Возможно, он даже позволит мне остаться, вместо того чтобы прогнать меня, когда она вернется. Я сделаю все возможное, чтобы он снова был счастлив, забыл ее жестокие слова и предательство и таким образом извинюсь за свое дерьмовое поведение.

Я, наконец, отпускаю его шею, провожу ладонями по его рукам к огрубевшим от работы ладоням на моей спине, жар которых я чувствую сквозь тонкий материал своей прозрачной черной майки. Медленно, он позволяет мне убрать их, и снова выглядит убитым горем, когда я отпускаю его. Он прислоняется головой к стене и зажмуривает глаза, потирая переносицу, чтобы не видеть, как я быстро собираю в узел свои густые каштановые волосы, снимаю сандалии и опускаюсь перед ним на колени.