– А мы говорим – романтики. У вас же, впрочем, это слово совсем потеряло свой тон.

– И вы придали ему новый смысл.

– Чего? – в смятении Кари нахмурил свои белые брови. Настал его черёд слушать, и не потому, что так решил человек. Прислушаться его заставил голос Эмили Брамс. Наконец ей пригодились годы изучения теории и всех возможных касающихся фолков наук.

– Я годами изучала вашу историю и то, как вы обогатили нашу культуру. Традиции фолков – вот что служит настоящим примером толерантности и либерализма. Вам ведь совсем нет разницы в том, у какого народа брать привычки? Вы впитываете то, что считаете приемлемым, но не заставляете других принимать вашу веру. Вы изменяетесь и изменяете. Нет законов, нет прав, да вот только живёте вы, фолки, лучше нашего. Где ты видел человека, что позволил бы себе устроиться в скале, да ещё и возле одного из самых красивых фьордов Вайнкулы? Даже метель не смогла скрыть от меня его природной мощи. Нигде нет вам подобных, а всё потому, что уже давно каждый сантиметр обложили налогами. Ещё немного, и они распространятся на границы наших собственных тел. Только вот для вас они навсегда останутся чужды.

На одном дыхании проговорила она, наконец признавшись в восхищении одному из предметов своего многолетнего изучения. Правда, теперь эта затея не казалась ей такой же заманчивой, как и раньше. Кари был совсем не похож на того фолка, с которым девушка всё это время представляла встречи. И, всё-таки, не все офисные грёзы должны выноситься за пределы ящика её рабочего стола.

– Закончила или есть что добавить?

– Есть. – Эмили протяжно вздохнула, в последний раз ощутила лёгкую сладость чая, что продолжала держать в руках, и, пока былая решимость не улетучилась, заявила. – Я ухожу. Спасибо за помощь. Покажи мне ближайшую деревню и на том разойдёмся.

– Вот оно что. – Фолк смягчился да рассмеялся так, будто Эмили сказала самую большую глупость из всех, что он только слышал за всю свою жизнь. – Хочешь уйти? С большим удовольствием расстрою тебя – ничего не выйдет. Поселений нет на милю в округе.

Эмили собиралась было что-то сказать, но тут же передумала давать Кари очередной повод себя высмеять. От всей навалившейся на неё печали она в один глоток осушила кружку и только теперь присмотрелась к ней. Фолк не удосужился даже протереть её. На светлом ободке виднелись высохшие цветные капли и следы от его губ.

Все люди знали, что фолк никогда не причинит вреда человеку просто потому, что у коренных жителей Вайнкулы издревле была такая натура. И Эмили, просиживая дни в своём кабинете, придерживалась этого всем очевидного мнения, но не потому, что как и все остальные воображала, будто бы таковыми фолков создала природа. Для человечества они как были, так и оставались тёмным, неизведанным лесом. Но Эмили Брамс верила в их благоразумие. Как может оказаться жестоким тот народ, чьи дети в своё время с таким радушием приняли в свои объятия Луиса Кортеса и его заверения в том, что люди окажутся фолкам полезны? Его ложь была всем очевидна, но фолки решились впустить его. Понимали ли они, что и без их дозволения нога человека ступит на земли Вайнкулы и к исполнению своих прихотей приучит всё естество, или мужчина с рыжей бородой и большими амбициями внушил им доверие, не могла подозревать даже Эмили. Она была готова раскрыть людям глаза на само существо фолков, и её статус с лихвой позволял ей вдохнуть жизнь в свои былые надежды, но Кари всё изменил. С ним Эмили чувствовала себя в точно такой же опасности, как и с возможным человеком. Слишком много в нём было от тех, кто собственными руками разрушил свой прежний дом.

– У тебя от холода что-то в голове переклинило, или ты всегда такая? – он шутил над ней так, словно бы получил для своих забав новую живую игрушку, и продолжал бы веселиться и дальше, если бы лицо Эмили вдруг не стало бледней его собственного. Без особой на то причины Кари предал этому слишком большое значение. – Ладно, я, кажется, переборщил.

Фолк поднялся с места и тут же засуетился. В одном углу собрав спальник, матрац и все имеющиеся одеяла, Кари над головой поднял руки и встал в свете одной из ламп. Эмили могла бы подумать, что он раскаивается, но ей ещё не доводилось видеть того, чтобы фолки хоть о чём-то сожалели.

– Понимаю, я выгляжу как маньяк, да и веду себя соответствующе, и ты правильно делаешь, что боишься меня, но у меня и в мыслях нет причинить тебе вред. – Он пытался не пугать её, что у него всё никак не выходило. – Это мой первый опыт личного знакомства с человеком. До этого я с вами лишь работал.

Кари был ужасно сконфужен, но не потому, что заметил за собой ошибку. Просто Эмили оказалась другой. Она явно была не такой, какой он её представлял. Если люди знают об этом мире куда больше, чем фолки, то почему они могут позволять самим себе быть слабыми? Кари всегда считал, что люди крепки и резки, словно острые камни на дне расщелин. Один неверный шаг у самого обрыва – и ты покойник. Если они так могущественны, что в любой момент могут сломать его, то лучшим решением будет защитить себя ещё до возможной схватки. Но этот человек был другим. Раньше их страх Кари замечал только в кино, и Эмили ни капли не была похожа на всех известных ему актрис. Они никогда не запинались так же часто, как и она, не смотрели на него полными слёз ужаса глазами и уж тем более не отворачивались лицом к стене так, будто бы он оказывался лишним в собственном доме. Лишь единожды раньше Кари доводилось встречать кого-то столь человечного, и Эмили вела себя совсем не так, как он. Всё это выглядело до странного неправильным. Словно бы человек и фолк совершенно ничем друг от друга не отличались.

Эмили не нашла иного выхода, кроме как без лишних церемоний принять предложенное ей место на одиноком надувном матраце. Жёлтые огни рябили в глазах, а продолжавший оставаться всё таким же пристальным взгляд Кари начинал действовать на нервы, но ничего иного ей и не оставалось. Эмили пришлось лишь тихо смириться с прославленной фолковской гостеприимностью. За ней придут. Обязательно придут, но, похоже, будет уже слишком поздно. Эмили скорей выйдет без ботинок и куртки под открытое небо Вайнкулы, чем пробудет с ним ещё хотя бы сутки. В такие моменты ей как никогда не хватало привычного кабинета, вороха бумаг и нескольких смятых пластиковых стаканчиков из-под кофе, которыми всегда был полон её стол. Сегодня эта старая любовь стала казаться нездоровым пристрастием. Ведь перемены Эмили Брамс любила даже меньше нестерпимого холода, а изменения, обещанные ей Кари, грозили перерасти в самую настоящую революцию.

Прошло достаточно времени, прежде чем она смирилась со своей незавидной участью и приняла спящий вид для того, чтобы Кари не осмелился с ней заговорить. Обрывки его фраз продолжали эхом повторяться в её голове, да так настойчиво, что ей начинало казаться, будто бы он на самом деле шепчет их прямо у неё над ухом. Эмили впервые столкнулась с подобным. Кто-то осмелился использовать в её сторону худшее выражение, какое она только могла себе представить. «У тебя от холода что-то в голове переклинило, или ты всегда такая?». В личной вселенной Эмили никто и не думал о том, чтобы воспринять её достойной таких фраз. Она считала это неприемлемым, но, несмотря на все ожидания, Эмили не оскорбилась с предоставленной её размышлениям шутки. Она стала причиной мыслей не обо всём человечестве или свободе фолков. Впервые за долгое время Эмили подумала о себе.

Кари был прав – фолки всегда говорят людям то, что они хотят услышать. Эмили должна была от этом узнать. И о том, что фолки ведут себя совсем не так, как то пишут в новых учебниках, и то, что она и правда совсем не готова к настоящей жизни. Целую вечность Эмили Брамс была прилежной ученицей и всезнающим советником председателя. Оказалось, о чём-то она не имела и понятия. Эмили не знала всего. Вдруг неизвестность стала для неё непроглядной. Теперь ни на что нельзя было опереться, ведь в реальном мире никто не спрашивал с неё ссылку на источники и авторов её мыслей.