— Так тебе ж ничего тогда не грозит, — удивился я, — куда это ты собрался?

— Вот только не корчи мне тут из себя одинокого волка, — передразнил меня Олег, — хорошо? Нам, Саня, держаться надо вместе, иначе пропадём. Вот что меня тут ждёт одного? Приживалом быть, у профессора, из милости? Меня ведь даже дворником не возьмут, нету тут дворников, я узнавал. Один человек, Саня, это ноль, ничто, пустое место, а вот двое — это уже банда.

— Экипаж, — поправил я его, невольно заулыбавшись, не сумев сдержать себя, ведь после этих слов Олега стало легче на душе, — мы экипаж, а не банда. Да хоть бы и комсомольская ячейка, понял?

— Тем более, — согласился он, — но лучше совместить, комсомола нет давно, а у банды возможности пошире.

Я кивнул и замолчал, задумавшись над его словами. Мне-то это ещё в голову не приходило, хоть и маячило уже где-то там, на грани сознания, но Олег успел, в отличие от меня, просидеть тут месяц и о многом подумать. Правда что, вот кто мы здесь? Что мы можем предложить этому миру, чем займёмся, где найдём себя?

Пока выходило так, что эту я проблему невольно почти решил, на несколько лет как минимум, будем за казённый счёт ума-разума набираться. Но вот дальше-то что? Да и не верится мне в реальное наказание, не такая тут система и не те это люди.

— Суд идёт, — судья обошёлся без грозных предварительных выкриков, как это было принято у нас, у него это вышло по-простому. Просто открыл дверь и просто предупредил, иду, мол.

Я встал, выкинув из головы скучные мысли, Олег тоже, Борис Геннадьевич замахал на нас рукой, и на свои кресла мы уселись одновременно с ним.

— Ну, что же, — начал он, — суду практически всё ясно. А что неясно, то уже можно считать несущественным и ничтожным. Ну, если новых дополнений, уточнений и претензий не будет. Ведь не будет? Если кто чего забыл или не успел сказать, говорите сейчас, потом может быть поздно.

Он замолчал и уставился на всех поочерёдно, и так же поочерёдно каждый из нас отказался что-то говорить.

— Хорошо, — откашлялся он и встал, вытянув перед собой небольшой плоский киноэкран, на котором сейчас был какой-то текст, — суд постановил!

Борис Геннадьевич принялся монотонно, но очень отчётливо и не очень быстро читать постановление суда, я поначалу слушал с интересом, где он рассказывал все детали дела и где меня обвинили в нанесении тяжких телесных из хулиганских побуждений, но потом, когда он перешёл к смягчающими и прочим обстоятельствам, немного поплыл, перестав его слышать и очухался только тогда, когда перешли к сути.

Олегу вынесли строгое предупреждение, не став трогать этот самый индекс общественной полезности, а меня, как он и предсказывал, загнали в минуса на сто пунктов и назначили мне высылку в миры Третьего Круга для реабилитации делом. Правда, с отсрочкой в три месяца, и на этом моменте адвокат и бритоголовый немного удивились, но не огорчились точно, видимо, сто пунктов это было достаточно много, за девяносто дней не наберёшь.

— Почему отсрочка? — адвокат не выглядел недовольным, но влезть всё-таки решил, — и кто будет за него отвечать эти три месяца?

— Отсрочка предоставлена по ходатайству миссис Артанис, — указал на неё рукой судья, — у ответчика установлена, но не развёрнута сложная нейросеть, необходимы три месяца наблюдения. А отвечать за его поведение будет Институт Практической Истории в лице его директора, профессор Иванов взял Александра Артемьева на поруки. Ещё вопросы? Всем понятен приговор?

Каждый сказал своё да, и судья, с каким-то детским удовольствием взял в руки деревянный молоток.

— Да что ж такое, — себе под нос пробурчал он, вспоминая, — как там правильно-то… А, дело закрыто!

С этими словами он от души врезал молотком по подставке, попрощался с нами и, собрав свои вещи, без лишних слов вышел из кабинета.

Обратно мы полетели снова на флаере Димы, он был припаркован в том же секторе, где нас только что и осудили. Сначала в полном молчании мы по очереди залезли в летательный аппарат, пропустив вперёд Анастасию и профессора, потом со скорбным видом туда просочился Дима, не рискуя привлекать внимание своего начальства, потом мы, но я видел, что Олега начинает уже прямо подтрясывать от злости, да и я спокоен не был.

Начальство сидело впереди, спинами к нам и многозначительно молчало, ассистент затаился на боковом месте, мордой в окно, стараясь не отсвечивать, в общем, они оставили нас в одиночестве, мучиться постепенным осознанием своей вины и ничтожности.

— Ну что, — Олег вдруг поднял ногу и ступнёй треснул по креслу Димы, прямо как я вчера. Кресло не шелохнулось, но ассистент подпрыгнул от неожиданности и заозирался по сторонам. — Поговорим? И повернитесь к нам лицом, дорогие товарищи, здесь это можно сделать, здесь рулить не надо! Уж снизойдите!

— Потом поговорим, — безэмоционально-холодно ответила ему Анастасия, — дома.

— Ой-ой-ой! — придурошно-зло пропел ей в ответ Олег, — дома! Ну надо же, как страшно! А чего бы нам не здесь поговорить, а? Чего не сейчас? Дома, может, уже я не захочу! Или мало нас наказали, хотите добавить? Или мы вам много неприятностей принесли? Так поделитесь, будьте любезны, чтобы мы всё осознали и начали активно каяться!

— Поддерживаю, — влез и я, до того мне всё это надоело, — неопределённость хуже всего. Приносим извинения за доставленные неудобства и спасибо вам, Анастасия, ещё раз, по гроб жизни вам обязаны, если будет нужна наша помощь, только скажите, поможем не задумываясь ни о чём, но, наверное, пришла пора нам расстаться. Ясно же, что полезными вам мы быть не сможем, так чего тянуть? Сейчас или через три месяца, но Третий Круг ждёт нас так и так.

— Вот-вот, — подхватил Олег, — раньше сядем — раньше выйдем, так что давайте, профессор, решим уже это дело здесь и сейчас. Димон, ты не курсе, где у вас тут по этапу отравляют? Подкинешь?

— Интересная реакция, — наконец развернулся к нам профессор, — вот вам и ответ, Анастасия. Немного истерично и слишком напористо, но ожидаемо. Ждать милостей от природы не хотите, значит, взять их у неё — ваша задача, верно процитировал? Что же, я очень рад именно такой реакции. Решить всё здесь и сейчас — это хорошо, да. Вряд ли получится, но хорошо.

— Что-то не видно радости, — посмотрел на него Олег, — давайте, начинайте расставлять все точки над чем там нужно.

— А нету у меня для вас этих точек, — вдруг признался профессор, — и вы ошибочно приняли моё состояние за недовольство. Я, знаете ли, когда узнал, что случилось и в чём вас обвиняют, решил выяснить это для себя. Ну, правда это или нет, пьяное хулиганство это или действительно реакция на некоторые, э… символы. Решил воспользоваться служебным положением и просмотрел жизненный путь одного вашего современника с полным, как говорится, погружением. Там было мало, поэтому за ночь успел. Немного детства, немного юности, призыв, немного службы, затем фронт, две недели войны, ранение, плен, лагерь и жуткая смерть в восемнадцать с половиной лет. Так что…

— Понятно, — сказал я, ошалело посмотрев на Александра Андреевича, — только зря вы так, профессор. Это же не игрушки, в самом деле. Крыша уедет навсегда и привет.

— Не зря, — покачал головой тот, — но запрет на полное погружение в такой работе я ввёл сразу же после выхода из него, так что не зря, системный искин согласился с моими доводами и зафиксировал полный запрет отныне и навеки. Во всяком случае, я на это надеюсь, Анастасия. Со стороны будем изучать историю, тем более что исчерпывающей информации теперь хватает более чем. Так что я всего лишь пытаюсь прийти в себя, Анастасия более недовольна моим поведением, чем вашим, вот и всё, хотя тут комплексное недовольство, скорее всего, ну да она сама об этом вам скажет. А по поводу вашей судьбы — могу только поприветствовать такой настрой, это правильно, человек должен сам её определять, но и спешить тоже не надо, хорошо? Прошу вас не давать воли эмоциям, так будет разумнее. Вести вас за ручку по жизни я не могу и не буду, но и кидать в неё вот так, с размаху, тоже не следует, за три месяца можно многое успеть. Но это моё мнение, у Анастасии есть какие-то задумки на ваш счёт, я в них не очень осведомлён, спросите сами, хорошо? А я пока, с вашего позволения, отдохну, всё же посттравматическое стрессовое расстройство — это не шутки. Нас с вами от него подлечили, конечно, но как в ваше время с ним справлялись — ума не приложу.