– Баиюл, если бы у меня не было поводов волноваться, то я никогда…

– Довольно! – бог выставил руку перед братом, желая, чтобы тот прекратил нести чушь.

Он бросил на Аелию взгляд, полный обиды и горечи. Юноше стало крайне неуютно. Тот образ Баиюла, что годами навязывали ему и смертным, живущим в Обители Веры, совсем не вязался с тем, что он представлял из себя в реальности. На деле бог, их создатель, был, кажется, совсем другим.

– Я ни за что не причинил бы ей вреда.

Солнцеликий всё же сомневался в этом. В воспоминаниях всплыло то, как Всеотец таскал его за волосы и придавливал к земле всем своим невообразимым весом.

– Когда солнце погасло, и наступил абсолютный хаос, я сразу понял, что с Минцзэ случилось нечто непоправимое. И когда я ринулся искать её, то обнаружил лишь холодеющее тело, лежащее в снегу среди деревьев. Вокруг уже столпились умбры и собирались сожрать Деву Солнце. Одна даже успела вцепиться в её руку.

В доказательство бог осторожно взял Минцзэ за предплечье и поднял рукав, демонстрируя следы от зубов, которые уже никогда не затянутся. Они не кровоточили, ведь в мёртвом теле не найти и капли крови. Такой же след от укуса был на ноге Аелии.

– Умбры, что чаще сторонятся дневного света, воспользовались наступившей тьмой и ринулись из лесов в города и деревни, оставляя после себя лишь кровь и горе. А госпожа Целандайн поведала всем, будто я не только собственноручно убил Деву Солнце, но и наслал чудовищ на ни в чём неповинных людей. И вот уже восемь долгих лет я вынужден сидеть в Обители Ночи, словно в клетке. Пристыжённый, отвергнутый всеми и лишённый веры рукотворных. Для них я отныне не более, чем преступник.

– Почему вы их не остановили? Ведь умбры вас боятся, – проронил Аелия тихо, подумав о том, что многие жители двух Обителей до сих пор не оправились после минувшего кошмара. – Бездействие – тоже преступление!

– Потому что в тот момент мне было плевать. Я сполна поплатился за это безрассудство. И расплачиваюсь до сих пор, разгребая последствия собственных страстей.

Солнце ворочал слова бога в голове туда-сюда, пытаясь усвоить их. Его янтарные глаза бегали из угла в угол, а разум пребывал в смятении.

– Я потерял контроль в ту ночь, – будто бы оправдывая себя, промолвил Баиюл. – Моё горе попросту захватило разум.

– Господин, вы… – Аелия забылся, не сдерживая злости. – Вы не имели на это права.

Всеотец нахмурился, стиснув зубы.

– Не тебе мне говорить о том, какими правами я обладаю, а какими нет!

Баиюл двинулся на Аелию, встав прямо перед ним. Тот машинально сделал шаг назад, с каждой секундой всё больше робея перед создателем.

Солнце смотрел на высокого, крепко сложенного мужчину, бледное лицо которого было полно злости и обиды. Но, несмотря на устрашающий и грозный вид бога, на секунду Аелии даже показалось, что перед ним вовсе не страшный разгневанный сын великой матери Маеджи, что когда-то насылала хаос и тьму на тысячи миров, а всего лишь дитя, брошенное и затравленное.

Именно это порой прослеживалось во взгляде Баиюла, особенно когда тот свирепствовал и срывался на окружающих.

– Держи язык за зубами и не смей больше говорить со мной в таком тоне.

Аелия вовсе не желал ссориться с богом. На самом деле он по-прежнему его побаивался, хотя и позволял себе высказываться смело. Вероятно, это вполне нормальные ощущения, появляющиеся лишь тогда, когда поблизости находился Баиюл.

К тому же ещё не известно наверняка, правдивы ли его слова о смерти Минцзэ. В сознании Аелии дитя Маеджи – не более, чем убийца, посягнувший на жизнь нерукотворного создания, что привело к необратимым последствиям.

И если он убил первое солнце, то без труда убьёт и второе, то есть Аелию. Этот факт он никак не мог выбросить из головы и сохранял осторожность. Но тем не менее где-то глубоко внутри тешилась надежда и желание верить.

– Простите меня, господин. Я не хотел вас оскорбить, – склонив голову, ответил Аелия. – Во мне говорит недоверие и те устои, каким меня учили в Обители Веры на протяжении семи лет. Я могу быть не прав, но пока иначе никак. Однако моё уважение к вам, как к создателю, искренне.

Баиюл тем временем уже пришёл в себя. Он быстро вспыхивал, как спичка, и так же быстро остывал.

– Твоя честность заслуживает похвалы. Ты прямо говоришь то, что думаешь.

– Честность – ценнее денег. Порой расплатиться можно только ею.

Баиюл смерил юношу пытливым взором, пытаясь понять, врёт тот или нет. Но на сей раз сердце Аелии настукивало спокойный, ровный ритм.

– Тогда и я буду честен с тобой, – ответил сын богини. – И скажу прямо: ты нужен мне, чтобы отыскать давно утерянное. Уверен, и ты нуждаешься во мне не меньше. Нас объединяет общая цель и общие вопросы.

Юноша кивнул:

– Да, господин. Сколько себя помню, я никогда не был до конца уверен в собственной полноценности. – Он тщательно подбирал слова, пытаясь описать то, что тяжким грузом лежало на душе. – Моё сознание словно насильно засунули в физическое тело, которое ранее было не более, чем пустым безжизненным сосудом, а потом вдруг потребовали взвалить на плечи невероятную ответственность – стать Придворным Солнцем и хранить светило над головами смертных, чтобы отныне Ферасс не знал горя и страданий.

Он помолчал пару мгновений. Дева Солнце вновь притянула к себе его взгляд.

– Но я не чувствую себя собой. Воспоминания, ощущения, мысли – всё это будто бы мне не принадлежит. И госпожа Минцзэ знает причину моих беспокойств.

Баиюл поднял в изумлении брови, бросив на Бьерна вопросительный взгляд, будто бы убеждаясь в том, что не ослышался:

– Минцзэ знает?

– Несомненно, господин. Мне стоило лишь раз коснуться её, чтобы убедиться в этом. Увы, госпожа не может рассказать, но она будто пыталась показать мне.

Баиюл тоже посмотрел на неподвижную холодную Деву Солнце.

– Что показать?

– То, чего мне не хватает. Она знает всю правду, но никак не может поведать её. – Аелия поднял яркие янтарные глаза на бога. – Есть ли способ заглянуть в её память?

– У Минцзэ нет памяти. – Бьерн, привыкший быть скорее наблюдателем, чем участником диалога, решил-таки высказаться. – То, что каким-то невероятный образом ей удалось связаться с тобой, не меняет того факта, что она мертва, и внутри неё не осталось ничего.

Он одарил старшего брата взглядом, полным сожаления. Тот лишь опустил глаза, будто не желая принимать сочувствие.

– Но я смог проникнуть в её голову, – заверил Аелия, настаивая на своём. – Вернее, госпожа сама призвала это сделать.

– Вы связаны, но пока не ясно, как именно. Очевидно, ваши ауры имеют сходство. – Баиюл призадумался, сложив руки на груди. – Я бы даже сказал, они идентичны.

Юноша не знал и не понимал, как это может быть возможно, ведь они с Девой Солнце двое бессмертных, призванных в разное время. Она явилась в Ферасс тысячелетия назад, ниспосланная вселенной в ответ на зов Баиюла, прожила долгую жизнь и нашла свой конец. А Аелия явился сюда всего семь лет назад, и его никто не призывал. Что-то заставило его появиться внезапно и вновь зажечь светило, развеявшее Вечный Сумрак. Что-то… или кто-то?

– Господин, могу я спросить вас? – юноша вновь обратил свой взор на бога.

Его лицо было очень серьёзным.

– Почему вы удивились, поняв, что я обладаю солнечной аурой? Ведь над Ферассом светило вновь воссияло семь лет назад, что указывает на очевидное рождение нового Солнца.

Баиюл ответил, не медлив и секунды:

– Потому что все эти годы я считал, что солнце засияло вновь благодаря Минцзэ. Мне казалось, она вот-вот вернётся. И моим догадкам есть объяснение: в её теле, где-то очень глубоко, куда не добраться никакой силе, всё ещё теплится последняя частица жизненной энергии. Иногда мне удаётся ощутить это едва уловимое эхо. Потому не прошло и дня без томительного ожидания возвращения к жизни Девы Солнце.

Аелия понимал, о чём говорил Баиюл. Ту самую частицу энергии в мёртвом теле Минцзэ он тоже ощутил. Именно благодаря ей юноша услышал мысли погибшей и смог войти с ней в контакт. В своей сущности эта частица имела то же тепло, что и Аелия, и ту же силу.