– Знамо, хорошо, – сказал раненый. – У меня сын с дочкой малые в деревне… Заждались.
Ваня напрягся.
– Ты вот чего, парень. Пошарь у меня под подушкой. Там кисет с махоркой. Сверни мне козью ножку… Курить страшно хочу…
Ваня пошарил под подушкой и вытащил мешочек с махоркой, на котором было вышито: «Любимому супругу Федору Синицыну».
И тут Ваню осенило.
– А Шурка и Лида Синицыны – не ваши дети? Раненый дернулся, и в глазах его засветилась радость:
– Ты знаешь их, видел?
– У них все хорошо, – по-взрослому отвечал Ваня. – Ждут…
У солдата покатилась по небритой щеке слеза…
– А вы? – взволнованно спросил Ваня. – Вы моего папу не встречали там? Михаил Петрович Андриянов…
Раненый помолчал, наверное, он вспоминал своих фронтовых товарищей.
– Воюет твой батька, дружок. Бьет врага…
Не горюй, – сказал тихо раненый. – Верь мне. Вернется…
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Тут к носилкам подбежала девушка в белом халате, глянула на раненого, и испуганно закричала:
– Люся! Рядовой Синицын отходит! Доктора зови…
Девушки подхватили носилки и бегом бросились к вагону.
Сердце у Вани, не успевшего обрадоваться весточке об отце, сжалось от боли.
Он так и остался стоять с синим кисетом в руках на перроне.
Ваня хотел было идти искать главного воинского начальника дальше.
Но события на перроне развивались быстро.
Носилки с ранеными погрузили в машины и увезли в госпиталь, санитарный поезд перегнали на запасный путь, а на его место пышущий парами паровоз притащил какой-то страшный пассажирский поезд. Едва он затормозил, как из вагонов стали вываливаться люди-скелеты… Они едва держались на ногах…
Но страшнее всего, тут же из вагонов стали выносить за руки, за ноги людей и складывать их штабелями рядом с вагонами…
– Что это? – испуганно спросил Ваня у бабушки, остановившейся рядом с ним.
– Господи! Это люди. Люди! Господи, спаси их души! – запричитала бабушка. – Они умерли в дороге из Ленинграда от голода. Не доехали до нас. Надеялись на спасение… А видишь, как вышло… Все эта война проклятущая…
Но Ваня уже не слушал бабушкиных причитаний. Ноги сами понесли его куда-нибудь подальше от этого страшного места.
…Он очнулся только на большом пустыре за железнодорожными линиями.
– Стоять! – девушка в зеленой фуфайке, пилотке со звездой и кирзовых сапогах, винтовкой преградила Ване дорогу. – Сюда нельзя. Здесь охраняемый объект.
Ваня остановился. Он вспомнил снова, зачем он пришел на станцию.
– Мне нужно увидеть главного военного начальника, – сказал он решительно.
– Ты хочешь увидеть Сталина? – удивилась девушка-часовой.
– Нет, – строго ответил ей Ваня. – Мне нужен ваш начальник. Мне нужно передать ему военную тайну.
– Ну, что ж, – сказала девушка. – Проходи. Видишь землянку, дым из трубы идет? Там командир нашей зенитной батареи – капитан Петров.
Землянка была устроена на пустыре за церковью. Рядом стояли два зенитные орудия, грозно устремленные длинными шеями-стволами в небо, около которых сновали девушки в таких же зеленых фуфайках.
Зенитки охраняли станцию и город от налетов немецкой авиации.
Девушки не обращали на мальчика внимания. Ваня спустился в землянку, вход в которую занавешивал зеленый брезент.
Молодой командир сидел за столом, собранном из ящиков, погрузившись в бумаги.
– Тебе что нужно, мальчик? – спросил капитан.
– Я видел сегодня диверсантов в лесу.
– Что ты делал в лесу?
– Ночевал. Я из приюта сбежал.
– Ясно, – сказал капитан. – Есть, наверное, хочешь? Сейчас я девчонкам скажу, чтобы каши нам принесли. И с начальником гарнизона свяжусь. Изловим мы твоих диверсантов.
– Это не мои. Их Гитлер послал.
– И Гитлера поймаем, дай срок.
И капитан стал звонить начальнику гарнизона.
Вскоре на батарею приехала за Ваней машина.
…Начальник гарнизона, усталый, не молодой майор, прислал за Ваней свою машину. В штабе он расстелил на столе карту, на которой были изображены все окрестности города вплоть до одиноких сеновалов, мелких ручьев и тропинок. Ваня без труда нашел поляну с упавшей елкой, где он ночевал. И то место, где он видел диверсантов…
– Спасибо, ты нам очень помог… – майор положил на плечо мальчику тяжелую руку. – А в знак нашей дружбы я попрошу, чтобы тебя отправили в хороший детдом. В Николаевку. Уж я-то, брат, знаю, я сам родом из этого села. Скажу тебе по секрету, что местные жители там сирот больше любят, чем собственных детей. Таков уж закон деревенского мира: отдавать свою любовь и заботу тому, кто больше всего в этом нуждается.
– Я не сирота, у меня папка воюет…
– Прости. Но пока папка бьет врага, ты тоже помогай стране – учись прилежно… А все остальное государство возьмет на себя…
Осенний пароход
Небольшая группа детей, собранных из разных приютов, стояла на причале в ожидании отправки. Пароход, словно сказочный богатырь, большой и красивый, с черной бородой дыма, густо валившей из трубы, появился из-за поворота реки и подал веселый голос:
– Иду! Иду!
Все пришло в движение: крестьянки с заплечными мешками, раненые солдаты на костылях и просто с палочками, едущие домой на отдых и лечение, девчонки и парни из ремесленного, учившиеся на трактористов, военные люди…
Слышно было, как работают машины этого богатыря, вращая огромные колеса по бокам судна, которые загребали плицами воду и сообщали пароходу движение. На носу его и на капитанской рубке развевались флаги. Всюду сияли золотом и темным полированным деревом поручни и ручки, дым весело валил из белой трубы, матросы в красивых форменках крепили канатами пароход к причалу и подавали трап-лестницу.
Детей пропустили первыми, матросы проводили их к лестницам, ведущим в глубокий трюм. В трюме было тепло. Детей, простоявших на ветру причала в ожидании парохода и попавших в тепло, разморило. Они, словно воробьи на ветках, расселись по скамьям и нахохлились, впадая в дрему.
Ваня тоже согрелся, и его тоже стал одолевать сон. Но только он засыпал, как перед глазами его появлялись, похожие на крыс, немецкие диверсанты, пробирающиеся лесом, потом всплывала ужасная картина блокадного поезда с людьми-скелетами и штабелями мертвых тел.
Мальчик вздрагивал и просыпался в тревоге. Он пытался отогнать эти страшные видения, но они возвращались снова и снова.
Измученный Ваня поднялся на палубу. Пароход уже вышел за городскую черту и двигался меж берегов. День разгорался, сквозь тяжелые тучи пробивалось солнце. Красота вокруг была волшебной. Леса, стоявшие вдоль берегов, были в осенней позолоте и багрянце, среди берез и осин зеленели сосны и ели.
Временами леса расступались. К реке выходили луга, уставленные стогами, пашни с молодыми всходами. По урезу воды в камышах стояли цапли, в зарослях крякали жирные утки, то и дело поднимаясь на крыло.
В одном месте Ваня увидел, как деревенские ребятишки тащат из реки тяжелый бредень, как бьется в чупе рыба…
Ваня вздохнул всей грудью воздух речных долин и разливов. Тоска и страхи понемногу стали рассеиваться.
Ему нравилось вот так плыть и плыть на пароходе вдоль берегов с деревнями, церквами, овинами и скотными дворами, крытыми соломой…
Вот пароход вошел в коридор сосновых боров. Гигантские сосны склоняли свои кроны над водой, крутые обрывистые берега были увиты мощными корнями, удерживавшими эти гигантские деревья.
Под этими корнями сидели пастухи и жгли костер, над которым висел котелок. Такая мирная вокруг была картина. Хотелось, чтобы это путешествие длилось и длилось всегда.
– Когда я вырасту, я стану работать на флоте, – сказал сам себе Ваня.
