— Ладно, пошли. Надо скорее, а то ещё машину сдавать. У нас сейчас знаешь как строго.

Мы выходим из квартиры и спускаемся вниз.

— Чё там моя разошлась?

— Да…

— Чего, да⁈ — с наездом наседает Хаблюк, придерживая меня за локоть.

— Спросил адрес её подружки.

— Чего⁈ — хмурится он, пытаясь осознать глубину моего падения. — Детский сад.

Он машет головой и машет рукой.

— Я же тебе говорил? Детство в жопе играет. Но ты-то тоже хорош, ни ума, ни фантазии, бля…

Мы въезжаем на Пионерский бульвар, заруливаем во двор и останавливаемся у панельного дома.

— Сиди здесь, — командует Хаблюк. — А я поднимусь, может, он не захочет дома, мало ли.

Но нет, дружбан его хочет побеседовать дома. Квартира у него обычная, стандартная. Похоже, трёшка. Он проводит нас сразу на кухню. Здесь пахнет тушёным мясом и луком. В окно бьют оранжевые закатные лучи, превращая нас в бронзовых индейцев.

— Есть будете?

— Нет Андреич, сыты мы. По горло. Давай к делу, а то мне намылят одно место.

— Какое? — удивляется Андреич.

— Шею, какое ещё, — качает головой сержант.

— Ну ладно, давайте поговорим, а шутить будем потом. Значит ты Костров?

— Да, — киваю я. — Костров Артём Михайлович, тридцатого, ноль первого, шестьдесят седьмого… Перешёл в десятый класс.

— Да погоди-погоди, у нас пока разговор неофициальный. Садитесь, ребят. Может коньячку?

Мы опускаемся за стол, покрытый клеёнкой с изображением фруктов. Хаблюк оказывается между столом и холодильником, а я сажусь спиной к двери и украдкой осматриваюсь. Мебель неновая, дешёвый кафель, на плите кастрюля и чайник.

При упоминании коньяка Хаблюк крякает.

— Ну, нет, так нет, — кивает хозяин, зажигает под чайником конфорку и опускается на табуретку спиной к плите. — Так, меня зовут Пьянов Сергей Андреевич. Я работаю в прокуратуре. Я прокурор Центрального района, а вообще, прокуратура — это надзорный орган. Поэтому милиция на нас повлиять не может, понимаешь? А вот мы на неё можем.

Пьянову лет сорок пять. Волосы тёмные, с проседью, среднего роста, средней комплекции, и с сочувственно-проницательным ментовским взглядом узко посаженных глаз. И… я, конечно, точно не знаю, но в сорок пять быть районным прокурором — карьера так себе…

— Иван Денисович мне сказал, что у тебя есть проблема, связанная с ведением расследования.

— Даже двух расследований — убийства и… в общем, к моему дяде явно э-э-э… вломились… осуществили проникновение… Ну, в общем, если можно, я вам всё по порядку расскажу…

На подоконнике янтарно-медовым светом сияет трёхлитровая банка с чайным грибом. На солнце его вроде нельзя держать… Я киваю и начинаю говорить. Все молчат и внимательно слушают. Жужжит и бьётся в окно муха, а я рассказываю то же самое, что уже говорил Хаблюку и точно так же, по возможности, заменяю Чебурашку иконой.

— Погоди. Но икона была у твоего дяди дома, когда там всё перевернули?

— Нет-нет, икона была уже у нас дома, — вру я. — Дядя мне её за некоторое время до этого передал.

Блин, доведёт меня это враньё до цугундера быстрее кабаков и баб.

— Хм, то есть он, возможно, опасался, что за иконой могут прийти. Он был верующим?

— Не особо. Просто семейная реликвия. Редкая крестьянская икона.

— Хорошо, давай дальше.

Я рассказываю и о звонке Сантехника, и о том, что завтра должен ехать на СТО, а там получать инструкции.

— Странно, — задумывается прокурор. — Почему станция техобслуживания?

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Возможно, конечный пункт находится где-то поблизости.

— М-да… — трёт он шею. — Времени очень мало. Почему раньше не пришёл?

— Ну, я надеялся на капитана Шерстнёва, а сегодня увидел его с главным подозреваемым. Так я сразу оттуда и рванул к Иван Денисовичу. Просто… Я Шерстнёву доверял, мы в одном дворе живём. А тут такое…

— Шерстнёва, Андреич, не так легко подцепить, — качает головой Хаблюк.

Любопытная мимика у него. Он даже когда просит и то кажется, что крайне недоволен.

— Почему это? — удивляется прокурор.

— Так, говорят, он с Печёнкиным вась-вась…

— А я слышал что Печёнкин ваш последние денёчки работает, вроде как новый начальник ОблУВД скоро будет.

— Это знаешь, сколько раз на моём веку говорили? Его же типа при Брежневе сюда в ссылку отправили. Вот он сейчас на коне, как пострадавший от произвола Щёлокова. Думаю, если его и уберут, то только на повышение. У него в Москве лапа волосатая.

— Ну, и шут с ним. Нам это неважно. Мы будем исключительно в рамках закона действовать. Хорошо. Значит, времени у нас нет… Ладно, есть у меня соображения кое-какие…

Хаблюк выбрасывает меня у «Кристалла», а сам едет сдавать машину. Проходя мимо дома своей англичанки, я останавливаюсь и пытаюсь вычислить её окна. Вспоминаю нашу последнюю встречу, и у меня возникает порыв подняться к ней, вот так, без звонка, внезапно и… Но я вовремя притормаживаю и иду мимо.

Времени уже много, а проблема с «запорожцем» остаётся нерешённой. Захожу в телефонную будку и набираю номер Наташки Лутковой.

Трубку снимает отец, судя по всему.

— Здравствуйте, — говорю я. — Это Артём Костров, я учусь в параллельном классе с Наташей. Вы не могли бы её к телефону пригласить?

Думаю, эта фраза вместо стандартной «здрасьте, а Наташу можно?» произведёт благоприятное впечатление. На том конце провода повисает пауза.

— Да, Артём Костров, — наконец, обретает дар речи её родитель, — одну минуточку.

— Алло? — раздаётся удивлённый голос Наташки.

— Привет, это Артём.

— Да, Артём, здравствуй, — говорит она и судя по тому, насколько скованно звучит её голос, она, вероятно, находится под прицелом родительских глаз.

Это не слишком здорово.

— Наташ, ещё же не поздно, что такое? Тебе, что парни вообще не звонят что ли?

— Ну, почему? — старается говорить она более непринуждённо.

— Потому что, похоже, тебя сейчас отец гипнотизирует.

— Да, — соглашается она. — Это довольно необычная ситуация, но именно так это и выглядит.

— Ну, хорошо, расслабься, не веди себя так будто у нас с тобой любовь, причём далеко не платоническая.

— Что⁈

— Сделай вид, что я из комитета комсомола и звоню по поводу мероприятия, посвящённого первому сентября. Агитбригада, во, точно! Скажи, что не можешь, потому что у тебя день рождения.

— Костров, ты с ума сошёл? — тут же врубается она. — У меня же первого числа день рождения. А во сколько эта твоя агитбригада? Почему сразу первого-то? Ещё и поучиться не успеем и сразу агитация.

— Успокоился родитель?

— Ну… вроде бы, — отвечает Наташка. — Не совсем пока.

— Хорошо. А теперь думай, как мне тебя увидеть. Мне нужно с тобой срочно встретиться. Не про агитбригаду, но тоже по делу.

— Ну, что за дела?

— Молодец, — усмехаюсь я. — Актриса. Мастер эзопова языка. Можно к тебе прийти? Я могу быть минут через пятнадцать. Или даже через десять. Или тебе удобнее выйти во двор?

— Ну… — задумывается она. — Если погода будет хорошей, то лучше, конечно на свежем воздухе.

— Думаю, через десять минут погода всё ещё будет хорошей.

— Но для репетиции время неподходящее.

— Это правда. Но ты можешь сбегать к какой-нибудь соседке. Например, я через пару минут перезвоню, а ты пока покрутись у телефона. Снимешь трубку и скажешь, что пойдёшь на минутку к какой-нибудь Таньке или ещё кому-нибудь.

Так мы и поступаем. Я перезваниваю и бегу к ней во двор. Она живёт в доме рядом с драмтеатром. Только в котором именно? Блин. Тут вокруг несколько больших домов. Можно, конечно, позвонить Вике и уточнить, но это будет означать смертный приговор. Вика как собака на сене. Ладно, вроде в том, где галерея…

С домом я угадываю.

— Ты чего⁈ — таращит глаза Луткова. — Прям Штирлиц настоящий, отца моего переполошил.