Когда же бабушка дожилась и до того, что с трудом могла ходить в туалет, то заботливая дочь сдала её в специальное отделение больницы для умирающих стариков, — ведь самой ей, по её словам, ухаживать за мамой было некогда.
Совестливый мальчик, её сын, иногда скучал и плохо ещё понимал, что бабушка скоро умрёт, и сердце его порой страдало, что он так предал её, совсем не став навещать. Но всё же чувство отвращения было сильнее мук совести. И так она и умерла даже и вовсе ни с кем не попрощавшись, в одиночестве, в пустой палате, окружённая вместо родных, чужими, дёшево окрашенными стенами.
Как-то раз мальчику дней через несколько после похорон (на которых он разумеется был, "отдав дань памяти") ему приснился такой реалистичный сон, что сложно ему было поверить, что это было не наяву. Он видит себя у бабушки в квартире, бабушка очевидно ещё не очень больна и может сама передвигаться. Он кажется только что навестил её и собирается поцеловать на прощание свою "бабулю". Он стоит в прихожей, бабушка выходит к нему, лицо у неё почему-то злобное и даже вовсе не своё, но как обычно тянется тоже к его щеке для того, чтобы чмокнуть. И всё бы ничего, да только он вдруг чувствует такую сильную боль, потому что она вместо поцелуя, вонзает ему — и не в щёку, а в голову — откуда-то взявшиеся у неё клыки. Он начинает панически кричать, — и действительно это должно было быть страшно, потому что сила её была действительной и не сравнимой с его.
Наконец он очнулся, тут же поняв за что его укусила его бабушка и что это не просто случайный сон, а именно доказывающий то, что она, хоть была и слаба, но всё понимала, да только не говорила это своей дочке и не обвиняла ни её, ни его через неё, ни сестру, которая так же о ней не думала.
* * *
И вот с этим вот мальчиком, который сейчас уже вырос и которого я знаю с детства, и который сам в детстве рассказывал мне этот свой сон, — с этим мальчиком мы как-то раз, впрочем давно, разговорились на тему литературной критики. Я, прочитав гениальный рассказ Н.В. Гоголя "Шинель", так был им восторжен, что не мог сдержать восхищения в беседе с ним. Он же прочитал его ещё задолго до того, наверно ещё в школе, и моего восторга не разделял не только из-за того, что было это давно, а просто он ему как-то не понравился.
— Ты что! — говорю я ему — Такой язык! Такой юмор! Да и глубоко как герой главный описан "Акакий Акакич-то".
— Да-нет — говорит, — Это-то и мне, помню, тоже понравилось. Да только смутило меня привидение в конце. Ну это же детский сад, ну такую галиматью от такого мастодонта, каким его считают, стыдно видеть. То ли дело у Достоевского…
И он начал мне расхваливать Фёдора Михайловича, как де у него и призраки и много чего другого фантастичного, но всё это вписано в реальность и какой де по сравнению с ним Гоголь мистик и фантазёр.
"Что ж, легко возвышать лучших и всех с ними сопоставлять" — подумал я, но не тогда. "Умная мыслЯ приходит опосля" — тоже подумал я, когда нечаянно сопоставил тот его сон с бабушкой и его критику "фантастичных призраков".
Белым воротничкам писателям.
"Союз" меня забраковал,
Мол "твой рассказ совсем уж мал",
"Напишешь коль роман какой,
Тогда, хоть ты и молодой,
Пройдёшь жюри и будешь свой."
А я им мысленно шучу:
"Писать роман я не хочу.
В моих рассказах только суть,
Как в старых картах пункт и путь.
А навигатор не по мне,
Забавней ведь его вдвойне
Ступать ногою по земле…
Мараль сей "притчи" такова:
Коль очи видят суть едва,
То покажи хоть Рай земной -
Слепой останется слепой.
* * *
Они мне говорят: "Балбес!
В твоих текстАх ошибок лес!"
А я им всё шучу в ответ:
"А разве в ваших их и нет?
Вы чистоплотны и белы,
Что бы на вас со стороны
Смотрели, открывая рты.
Но то мечта. И вижу я,
Как много запятых за-зря
Наставили, слог не блюдя.
* * *
Они ещё мне: "Примитив!
Кому такой нужен мотив?
Твои истории про грязь,
В них высоты нет, в них всё мразь…"
* * *
Вот это уже не смешно,
Вам на людей тех всё-равно.
Вот это уже смертный грех,
Когда народ в вас будит смех.
Вот это уже лицемер,
Что видит светлого пример
В цветочках, лодках, облоках,
А на народ отрЯхнут прах.
Нет уж, простите,
Грязь — есть вы.
И вы не живы, вы мертвы.
Вы фарисеи, вы гробы,
Что "так красивы и чисты."
Псих-больной.
Душа лечится подвигами,
А не лекарствами-наркотиками.
Поэтому довирил зря
Злой псих-больной, себя дуря,
Зазнайкам умникам врачам.
Замучил голос в голове,
Злой дьявол властвует в тебе,
Он злая совесть лжепророка,
Желает знать тебя жестоким.
А ты скучаешь по родне,
По маме с папой, по сестре,
Ты хочешь в детство, ко друзьям,
Но ты один, а в ушах гам.
И вот решаешь ты звонить,
Себя избавить чтоб, лишить…
Но ты бежишь и знаешь сам,
Что голос будет врать и там.
А там врачи, как палачи,
Твоё здоровье мучали.
И стал ты вовсе полоум,
Хотя и мог бы жить как врун…
Неудачники.
Вопрос, который не имеет ответа: «общее образование» — это хорошо или плохо? То есть вопрос не про образование, а про то, что оно «общее». Хорошо ли то, что дети и молодые люди из разных сословий и разных понятий, взятых от родителей и близких людей семьи, соединяются в одну так сказать кашу? С одной стороны конечно хорошо и сторона эта кажется значительно больше другой, нехорошей стороны. Хорошо — для душ самодостаточных; хоть в ребёнке и юнце самодостаточной души на сто процентов быть не может, но те, у кого она, эта самодостаточность, близится хотя бы процентам к пятидесяти, — для них хорошо, ибо есть хоть какой-то поручень, за который можно держаться, как в автобусе и смотреть на незнакомые виды в окно, то есть на незнакомых детей и на их непонятные взгляды на жизнь. Но есть и другая часть детей, не то что бы нехорошая, а если продолжить метафору с автобусом, то порой таких детей, да и даже взрослых людей, в иной раз так соблазнит чья-то свобода, что их так и тянет выпрыгнуть в окно, бросив «весь свой тесный автобус, — свой скучный глупый автобус, похожий на клетку. Когда вот где жизнь-то! А не в этом моём замызганном автобусе.» — думает иной завистливый малый.
Зависть это конечно порок, но в их случае он скорее кажется стремлением к развитию. Сложно сказать, из этих ли детей вырастают либералы. В этом рассказе мы попытаемся ответить и на это.
1
И тут же приходит ещё один вопрос, как бы бонусом: для чего мы, русские, заменяем наши русские простые понятные всем нам слова иностранными?
Дело происходило в училище, которое у нас официально называлось Педагогический колледж, — дескать ну америка и америка, только неразвитая, — а так да, надо верить, что америка…
Так вот, история произошла в училище, где обучали на педагогов, — о чём можно было догадаться и по названию… И история эта происходила в одной из групп, в которой учился и я, — вот только это был не я, автор, а другой мальчик, но его я буду изображать от первого лица.
Зовут меня Денис Окрин — ударение на букву «и». Когда я поступил в училище, то почти сразу, да и не «почти», а сразу среди учеников стала сколачиваться компания «элиты»; это было заметно даже на вступительных экзаменах, как самые «элитные» искали себе подобных, ну то есть эгоистов. Я это заметил среди парней и не знаю, было ли то же самое среди девушек, — то есть так же с первых дней, — но в итоге и у них образовалась «элитная кучка», которая свысока смотрела на всех остальных.
