Через добрый час Иван перекидал отходы своего «барина», а сухопарый мужик шофёр тут же позвал его в кабину, — видно было, что мужику Ивана жалко, — но жалость в то же время как-то не уживалась с условиями этой жалости, то есть с комфортом этого наблюдателя мужика.
Шофёр надавил на сигнал и через несколько минут вышел рослый начальник, хозяин дома. Дождь, по совпадению, совсем утих. Начальник оценил работу и сделал жест, чтобы те отправлялись обратно на базу. Иван бы послал к чёрту и этого барина из двадцать первого века и доброго шофёра, если бы ему не нужны были деньги, — от созерцания этой эгоистичной своей цели душа его оставалась всё это время труда в бесчеловечных условиях спокойной. Он даже почувствовал некоторое удовлетворение, которое всегда посещает рабочего человека после выполнения задачи, но удовлетворение и отдых омрачил случайный сюрприз напоследок…
На той же базе, на которой трудился Иван Богомазов, трудился и взрослый сын начальника от предыдущего брака. Этот сын кое-что поведал Ивану и Иван знал, что дом, возле которого он сейчас работал, дом его новой жены, у которой есть свои дети. И только тронулся грузовик от педали под ногой доброго мужика, как в боковом окне грузовика, забрызганном каплями дождя, Иван увидел вышедшего в ворота того самого блондина.
Лицо блондина было таким же и даже более теперь жестоким и «серьёзным» как и в детстве, — видно было, что парень этот помимо зла с кепкой наделал подобных зол за эти годы весьма не мало и не за одно из них и не думал каяться или сожалеть, — лицо его было по-прежнему гордым и самодовольным, ну и пожалуй не нуждающимся никогда и ни в чём. Вместе с сыном вышла мамаша, разведённая и снова вышедшая замуж — женщина весьма аппетитная даже для своих лет — лицо её было подобно сыновому, такое же серьёзное и «не кающееся».
Страдания Ивана возобновились после этого случая с новой и чуть ли не удвоенной силой, будто случай с кепкой произошёл не далее чем прошлого года. Он тут же сообразил, что наверно, с вероятностью девяносто девять процентов, этот детский мучитель его наблюдал в предыдущий час очередное его унижение. «Как же несправедлива Земля!» — как-то отозвалось в душе его.
Родина мать.
Родина мать — не суть постамент.
Родина мать с нами тысячу лет.
Гений художник воздвиг её всё же.
("В клятом Союзе", ведь "соц" — есть безбожник.)
Родина мать бьёт кретинов за грех,
Родина мать повергает их в бег,
Родина мать не завидует землям,
Родина мать одной правде суть внемлет.
* * *
Наши враги бьют по слабому месту -
Сомнение сеют развратом и лестью.
И так вот находят уродов в семье,
Что краской кидают на памятник сей.
Разврат называют свободой они.
Хлопок по плечу — дружба против своих.
Бесполезная проповедь.
Вша в коросте — бес в душе,
Что больна, злобна на всех.
Та душа считает: поздно
Жить ей, прыгать, вдыхать воздух.
Преступление — наука
Для неё, от её скуки.
А разврат — есть наслажденье, -
"К чёрту стыд и к чёрту мненья!"
Та душа, прогнивши смладу,
Вдруг решает: "Жить бы надо…"
Только поздно — ей за тридцать,
И нет красоты на лицах,
Ни её, ни ей подобных, -
Лица вспухли, лица злобны.
Учит грешная душа
Молодых,
Чтоб им не стать
Наподобие её:
"Не творите люди зло!
Одевайтесь поскромней.
Слышите меня вы? Эй!"
Но младые, дети их,
Наплюют, что стар был лих, -
Где его авторитет?
Он в очках, давно ослеп;
Он поган и жир обвис.
А младая вся "как мисс" -
Крутит хвостиком, всем льстит,
Чтоб мужской бы аппетит
Возбудить.
И возбудит!
Разговор с читателем.
Вызубрил — то значит умный,
А успех — у тех, кто с суммой,
Коли в паре — значит счастлив.
Глупость лжи сей безобразна…
Врут чужим, себе и детям,
Мол наука — о бюджете,
Мол потомство — это всё,
Мол кто беден — тот осёл.
Пусть же врут, и чёрт бы с ними,
Если бы другие были
На планете сей бездарной
Люди — девушки и парни.
Только ждать здесь исключенье -
Тратить время что-то лень мне.
* * *
"Ну а ты что за пророк!" -
Скажет, кто прочёл стишок.
Я никто и звать никак,
Нету время объяснять.
Я земная есть амёба -
От рождения до гроба мне дожить скорей охота.
Нет стремления, как мышь та,
Биться в сливках ради торта.
Я доволен тем что есть,
Мне важнее денег — честь.
* * *
"Врёшь, злодей! Себя хвалИшь!
Хоть ты торт и не месИшь,
Но по сути ты — есть мышь!"
* * *
Мне важней похвал учёных
"Чёрны кошки в хатах тёмных".
А любовь — есть в сердце к ближним.
Ну а с дамой — тот обижен, -
Тот пытается обиду
Скрыть
Хотя бы чтоб для виду,
Но он в сердце будто баба -
"Половинка" бабы как бы…
Так что видите, что зол я, -
Нефиг спрашивать-то зря…
Социализм.
Есть два врага — начальник с подчинённым.
Один любит руками
Трудиться,
Капать потом.
Другой как бишь мыслитель,
В теории как вихрь
Он крутится
Работы той
Заместо, — вобщем хитрый.
Один твердит: побольше дай, -
Я ем лишь хлеб, а пью лишь чай.
Другой в ответ: а денег нет,
Я сам кой-как плачу обед.
Второй наврал — он не устал,
А ест за счёт, с кого собрал.
Он паразит, он, сделав вид,
Что мол учён, мол из элит -
Имеет право взять с того,
Кто силой делает добро.
"Но ведь без них и никуда!" -
Любой ведь скажет, правда, да?
Но в том и наша вся беда,
Что все в себе ищут раба.
А тот, кто чуть всех поумней,
Тот ищет слуг среди людей.
"Работай, правда, на себя." -
Уж кто-то молвит пред меня. -
"Работай, деньги получай,
И будет жизнь твоя суть рай."
А деньги, стойте, от кого?
Ты ведь клиенту дал добро,
А он, расквасив мину, скажет:
"Я за твой труд принёс бумажек,
А ты мне брак, — вот тут не так,
Вон там не то.
Я твой хозяин — ты никто."
— Так как же быть?
— А пополам!
Уж раз солдат и генерал -
Есть неотдельны инь и янь,
Тогда не врёт пусть себе сам,
Что не ворует он со слуг, -
Ведь командир он тоже друг.
Дели пясят на пятьдесят
И будет рад солдат и раб.
А если хочешь поострить,
Что есть мол труд — один лишь вид, -
То с тем рабочим как же быть?
Не надо меньше ль тут платить?
Конечно нет! Ведь ты наш друг
И ты достоин денег слуг!
Про синицу и журавля.
