Всю дорогу таксист и его пассажир доехали молча, а попрощались довольно по-приятельски, — видимо таксист кое-что сообразил о своём клиенте, то что он не такой уж и плохой парень, как показался с первого взгляда. Юноша рассчитался, а таксист услужливо не отъезжал до тех пор, светя фарами, пока хозяин гаража не откроет его.

В гараже стояла дедовская Шестёрка, парень любил эту машину, он иногда ездил на ней, но недалеко, за неимение необходимых документов. Машина была почти в идеальном состоянии, бежевого цвета, блестящая, совсем не выгоревшая на Солнце. Он сел в неё и сразу в нос ударил неповторимый и приятный запах, который чувствуется во всех Жигулях, — запах бензина, смешаный с запахом обшивки салона, — этот запах всегда напоминает какие-то приключения, скорость, что-то удобное и будоражащее дух.

В гараже горел тусклый свет, было тихо и уныло; обстановка в гараже нагнетала своим специфическим «интерьером», своей прагматичностью, белёными стенами, гаечными ключами на стене, полками с какими-то запчастями и другими инструментами, — парень даже несколько пожалел, что решил здесь уединиться. А уединиться ему хотелось.

Причиной такому стремлению было желание продолжить вечер, ну и подумать над свалившимся на него приключением.

— Вот, живут же люди, — думал он, смотря сквозь лобовое стекло в тупую стену, — кто как живёт… У кого-то есть мечта, у кого-то нет её… Я вот мечтал стать «вором в законе» — и что, мне двадцать четыре года, а чего я добился? У этого-то, костлявого, наверно знакомых много, — а у меня?.. Нет, впрочем, если я захочу… Но я не хочу. Гнусно жаловаться. — парень выдержал паузу. — А им не гнусно…

Кто-то с детства, лет с четырнадцати, начитавшись Джека Лондона, мечтает попасть в другую элиту, — и кому-то это удаётся. Но большинству ведь нет. Как этот роман бишь его называется, имя какое-то английское, — почему никогда не любил читать зарубежные книги, потому что фиг какое называние или имя запомнишь! Сложно дескать в первом поколении пробиться в элиту, в которую стремишся, — это в следующих и последующих поколениях, когда рождаешся например в семье актёров и тоже стаёшь актёром — это проще, это ничего не стоит. А в первом поколении — да, очень сложно. Вот родись я в семье вора в законе, а не в семье железнодорожника, — хотя я люблю своего отца, — то конечно, я был бы «в теме». Это ж по крови передаётся даже наверно, не то что воспитанием. А так, они меня не принимают, и нет ключей у меня к их компании — никогда не было по большому счёту! Нет, у маня конечно тоже есть знакомые, и меня многие уважают, да только это всё не то! Что я сам себе вру?

Молодой человек нёс эту околесицу, даже как бы излишне откровенничая, — ведь есть же у людей секреты и от самих себя.

— Может быть есть класс людей, которые как солдаты, которые родились для продолжения рода и ничем серьёзным не отпечатаются в обществе. «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», — но если кругом будут одни генералы, то тоже ничего хорошего…

Что же делать-то?..

Драка во дворе общаги как бы подсыпала соли молодому человеку на старую рану, ему не то что бы хотелось отмстить, даже вовсе нет, а он просто был уязвлён самой ситуацией, что вот он, из небогатой, но благополучной семьи, никак не может до сих пор, в двадцать четыре свои года, влиться в компанию преступников, — не договаривая при этом сам для себя, что преступлений ему совершать нет ни нужды, ни желания, но вот быть сильным, вернее даже властным, а не сильным, как всем известные ребята «со сложным воспитание», вот это была его мечта, — как мечтал стать богатым герой романа «Мартин Иден», миллионера самоубийцы Джека Лондона.

Юноша потянул рычаг, открывающий капот, вышел наружу, подцепил клеммы аккумулятора, затем снова сел и завёл мотор. Так прошло несколько минут. В гараже сперва пахло приятным запахом перегоревшего бензина, но после стало уже не так приятно, запах из приятного превратился в едкий; стены гаража стали плохо видны сквозь серый дым.

— Нет, — промолвил он пьяным языком вслух негромко, — лучше уж «солдатом»… — и заглушил мотор.

Россия зовёт к справедливости,

А Запад стремится к деньгам.

Россия не терпит лживости,

А Запад всё время врал нам.

Европа — окраина истины,

Ко'й сердцем являемся мы.

Европа поёт Миру песенки,

Мол люди России — рабы.

Политика нудная, лживая,

И выгоду ищет кто-как, —

Одни сочиняют картины врак,

Другие воруют с общаг.

Приглашение на свадьбу.

Легко "быть мужиком", постригшись налысо, как зек,

И всякий твой знакомый

Тебе кивнёт — "привет".

Легко быть девушкой-пластмассой,

Подкрасить губы, красить глазки.

Стареют люди — и вот раз!

Где те красавцы-то сейчас?

Их нет,

И все они в морщинах лет.

Противно им сказать "привет".

"С почтеньем к старости" — о, да…

Да только в том их вся беда,

Что не радели же о ней,

И та красотка, и злодей.

Но что такое "старость знать"?

Тупой вопрос — его задать

Любому молодому злому,

Эт' всё равно, как лечь им в кому.

Все энергичны и глупы, -

"Вед так росли и, право, мы", -

Читатель скажет мне в упрёк.

А я не рос так — чтоб я сдох.

Поклялся, стало быть, сейчас.

И если спорить доконца'с,

То слово письменно даю,

Что в сорок лет найду жену.

Конечно, можно и в пясят -

Известно дело же, разврат.

А я женюсь на молодой,

Что в школе счас, перед доской.

Поверьте, скажет мне, что я

"Совсем ребёнок — 22".

"От силы тебе двадцать пять!" -

Всерьёз мне скажет. А я рад.

Итак, я все чрез семь лет жду

На свадьбу с юницей мою.

Правда и добро.

Правда и добро

Вроде заодно,

Если б не вставало меж ними одно но.

Правда это жёсткость — компромиссов ноль есть,

А добро как вата -

"Лучше б чтобы, как бы"…

Всё же они есть одно,

Как два глаза в Мир окно.

Где-то жёстче, где-то мягче, -

Пусть их, радуются, плачут, -

Невозможно жить иначе.

Ведь "иначе" это значит

Жить в позоре, — муж как мальчик.

Ведь иначе это вот как:

Есть задача, ты как лодка,-

Наклонишся в правду слишком

И потонешь — гордый бишь как;

Наклонишся чтоб быть добрым

И враги с оскалом злобным

Посмеются над тобой -

Выкинут тебя за борт.

Сделав выбор, греби вёслом,

Жёстче надо, так будь жёстким;

Если видишь, что не стоит

На рожон лезть,

Будь спокоен

И прости того кто вздорит.

ПСР — 14

Страдания Ивана Богомазова.

Иван Богомазов со своим дет-лагерным отрядом посещал как-то кинотеатр. Всем было весело. Никто в сущности не наблюдал толком что происходит на экране, — так как фильм был не очень-то зрелищный, — дети в основном галдели, шумели, хихикали, вобщем веселились. Иван Богомазов в конце фильма даже до того вошёл в кураж, что кинул свою кепку, дабы на широком полотне фильма появилась тень от пролетающей вверх и падающей затем вниз его кепки.