Ну а студент доработал этот же месяц и тоже захотел на свободу. Неизвестно, то ли испугался за генератор, то ли ещё чего, а может просто какие-то «свои дела», — коей причиной он и отрапортавался перед главными.
Виноватого в краже не нашли, да никто и не искал. Уже много позже некоторые стали делать кой-какие предположения об увольнении студента через месяц. Но доказательств на его счёт, не то что вещественных, а даже и логических, ни у кого так-таки и не нашлось.
Жид.
По некоторым причинам евреев называют «жидами». Это несправедливо. Несправедливо это не по отношению к евреям, а по отношению к нам, русским. Вот назови кого ни будь жидом в третьем лице и сразу все подумают, что речь идёт о еврее, хотя ты имел ввиду всего-лишь человека с прагматичной особенностью характера, а вовсе не национальность. К слову, пусть евреи не обижаются (а они кажется и не обижаются), потому что обидное прозвище есть у любой нации без исключения. Единственное, что может быть не каждой нации даётся колкое прозвище среди других народов — не такое, которое бы могло задеть самолюбие этой нации. Ну что, например, для нас, русских, значит слово «русня», придуманное «хохлами»? Да ровным счётом ничего, кроме понятия, что украинцы нас сильно ненавидят. Но и им в свою очередь больно ли от слова «хохол»? Ну носили их предки на выбритой голове отросток волос, ну и что из этого? Да не обидно и им! Разве может тем обидно, — как среди них, так и среди нас, — кто совсем неразвит и даже не вникает в смысл, а вникает в смысл одного лишь чужого желания оскорбить и задеть.
Так вот жил у нас по соседству один жид — человек русский и видящий смысл всей жизни и всего бытия своего в наживании денег. Скажем, все люди так живут и ничего в этом зазорного нет. Но наш жид увидел этот смысл с самой школы. В школе он не доучился, предпочтя нудным наукам поиски металла, — не брезговал он и воровством металла, но так же и «принимал» его, покупая дешевле, «сдавая» дороже. Таким образом, когда мать одиночка вынудила его всё же закончить хотя бы начальное образование, то он, поступив в школу для слабоумных — в вечернюю школу, ездил на занятия на собственном автомобиле, не смотря на несовершеннолетний возраст. Машина его была отечественная, но свежего года, купленная на собственные деньги с металла, и даже многие взрослые мужики завидовали ему, глядя на его свеженькую Ладу.
Раскроем его тайну, не сам он был такой одарённый предприниматель, а позаимствовал профессию у своего дяди, который жил по соседству и был старый металлист, — уж неизвестно, закончил он школу или нет… У нашего же этого неокончившего школу металлиста, был младший товарищ, которого он так же втянул и посвятил в этот «бизнесс». Вот с этим, самым младшим, состоял в дружеских отношениях хроникёр этой повести.
Как-то раз мы с ним гуляли и попивали по бутылочке пивка. Шли мы по какой-то тропинке, там была и какая-то свалка, и какой-то лесок, и какие-то дома — многоэтажные, одноэтажные, — мы о чём-то беседовали — не о чём значительном, — вдруг он останавливается и что-то ищет в траве; когда он разагнулся обратно, то в руках у него были два чёрных выключателя, которые устанавливаются в трансформаторах. Они очевидно были сломаны и кто-то выкинул их на ту самую свалку, мимо которой мы только что проходили.
— Зачем они тебе нужны? — рассмеялся я.
Товарищ мне тут же пояснил, что внутри каждого рубильника находится ценный метал, — он произнёс название, но я не запомнил и впервые слышал такое слово.
— Вот ты пиво пьёшь. А сколько стоит бутылка? — спросил он меня.
— Как «сколько стоит», вместе же покупали, забыл что ли? Пятьдесят рублей.
— Вот, а в этом рубильнике (он произнёс опять название дорого металла) (и назвал точный вес) в каждом. Вот таким образом с одного рубильника двести пятьдесят рублей, а с двух пятьсот, — вот тебе и ящик пива!
Товарищ мой был серьёзный, не какой-нибудь фантазёр-теоретик, по одной интонации было слышно, что придя домой, он расколотит молотком оба рубильника, изымет из них сложнозапоминаемый металл и сдаст его в пункт приёма, съездив на металлургический наш завод, может быть уже завтра.
Я обычно пил за его счёт, денег у меня никогда не было, а когда и были, то я старался никого на них не угощать, в том числе и лучшего друга, каким я считал этого металлиста. А он в свою очередь, напротив, с охотой почему-то всегда потчивал меня пивом. Я в тот раз, после этого откровения с рубильниками, совершенно почувствовал облегчение в душе: «Ничего себе! Я тут себя укоряю за пятьдесят рублей, которые жалею на угощение друга, а этот друг по пятьсот на дороге находит — и что ему стоит, что он угощает меня?!» Но я знаю за что он любил меня и не жалел средств на попойки. Я был человек другой формации: если он — расчётливый прагматик, у которого вся жизнь плюс-минус рассчитана в цифрах и рублях, то я — человек искусства, с самых ранних лет играющий на гитаре и мечтающий собирать залы на свои концерты, — музыка была всей мой жизнью, моей страстью, может даже большей, чем страсть у моего друга к зарабатыванию денег.
И вот я подвыпил и начал свою любимую тему о музыке.
— Недавно слушал одного музыканта, как он обсуждает, какая музыка правильная, какая неправильная, как её нужно делать, как её не следует делать. Я вот столько переслушал уже этих экспертов и ничего не могу в их учениях понять. Да и как можно научить искусству?! Это ж не математика, это ж либо есть, либо его нет. (Мой друг мало что понимал, но слушал с интересом.) Ну я понимаю, когда они учат обращению с муз-программами, — это уж математика, — и то, находятся такие — и их много — что начинают: «тут то-то необходимо, тут это».
И знаешь на чём я поймал всех их? Ха-ха-ха! Брякнула мне мысль после очередного просмотра видео-урока одного «сверх-эксперта». Дай думаю послушаю — такой он уж умный на словах, — а что он на деле-то играет? И я тебе скажу, ну от этого не только у меня уши завянут… Ну такого примитива даже я никогда не делал… Туц-туц-туц — всё, вся его музыка. Господи, а сколько ума в его голове, — может он занимается не своим делом? Может из него бы учёный был великий, а он в музыку полез.
— Это как у нас Картавый во дворе! — ответил мне друг. Картавый — это была кличка одного из нашего двора. — У него форма футбольная, бутсы дорогие. А когда играть начинаем, его вообще на поле не заметно. Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся он весёлым сиплым своим смехом.
— Ха-ха-ха! Точно, точно!
Я хотел было добавить, что прослушал музыку и других «экспертов» и что почти у всех, за редким исключением, было всё то же самое. Нет! Их музыка конечно была грамотно выверенной, качественно звучала, но сама идея в их музыке, почти у всех, достойна детского сада в своём примитиве. И я бы не осуждал их, если бы они сами сочинили свою музыку, я бы их наоборот похвалил, ибо это было бы что-то новое и оригинальное, — так нет же, они самым примитивным образом копируют у таких же примитивных, только знаменитостей, и более ничего. Одним словом, на словах все гении. Не знаю, может быть мне только попались такие. Я хотел это озвучить, но у друга зазвонил телефон.
— Алё. Здорово. Да тут недалеко. А-а-а. Ну давай. Давай. — он положил трубку. — Макс звонил, хочет за дурью съездить, одному не охота. Поехали, прокатимся? Он возле магазина нас ждёт.
Макс это был тот самый наставник моего друга, который с трудом закончил вечернюю школу. Мы потопали в сторону магазина.
— Да, есть ещё и игры, такие же, как ты рассказываешь про музыку своих этих блогеров. — продолжил он тему по дороге, неожиданно для меня, — я думал у него в одно ухо влетает, во второе вылетает. — Тоже самое, бывает игра с наикрутейшей графикой, но такая тупая, что надоедает через день. Фильмы те же самые возьми, спец-эффекты, шмец-эффекты, а такая ниочёмность, что даже удивляешся иногда, как люди с такими возможностями не нашли достойного режиссёра и сценариста.
Я задумался над его словами, я сам неособо играл в игры, да и фильмы почти не смотрел, но то о чём он сказал, я понимал и был согласен. Мы пришли к магазину и сели в машину, друг сел вперёд, а я назад. Я недолюбливал этого Макса всегда; он, вообще говоря, был какой-то странный, и не только из-за того, что почти всегда был под конопляным дурманом, а человек он был какой-то мёртвый, вернее как робот: он никогда не здоровался первым — ему это просто было не надо, он тянул руку с приветливой улыбкой, но только в том случае, если отвечал на приветствие; он даже со своим младшим другом (с которым я сел в машину) имел пусть и доверительные отношения, но точно могу сказать, если он угощал того, то непременно запоминал стоимость угощения, и порой прямо засчитывал это как долг, а порой оставлял это как факт себе в память. Одним словом, человек он был разумеется жадный, но жадность его была больше чем просто порок, жадность его была всем его мировоззрением и без жадности и рассчётливости он не смотрел ни на что, из того, на что смотрел. Ну кроме пожалуй тех моментов, когда он тратил деньги на себя. О! В Америке это составляет как бы всю их нравственность, как бы уважение к производителю: если производитель просит за свой товар в пять раз больше его стоимости, то отдай и не жадничай, ведь на его месте ты поступишь точно так же. Тем самым получается вполне как бы натуральное и действительное уважение между подонками, — «таковы правила игры». Макс мог тратить без счёта деньги и на девушек, разумеется тратя их на себя в конечном итоге, мог тратить на друзей, разумеется с тем, что они потратят потом так или иначе на него и отплатят хоть деньгами, хоть трудами.
