Ляля была уверена – пребывание двух дочерей генерала Калугина на базе уже само по себе головная боль для местных вояк, с которой они вынуждены мириться, ни условия службы, ни место не выбирают.

Рисковать задницами этих дочерей никто в здравом уме не станет. Ладно – их задницами, своими точно никто не захочет рисковать. В случае любой проблемы шкуру спустят, да и без проблем тоже спустят. За потенциальную возможность причинения вреда, как говорится.

– Что? Это же безопасно! Лагерь в той части, где военные действия не ведутся, боевиков не было и нет, тихо, как в морге. Плохое сравнение, согласна, – кивнула Славка на возмущённый взгляд и поджатые губы сестры. – В общем, тихо. Военные просто для вида едут, солобонов не обстрелянных отправляют, чтобы хоть чем-то занять. Доедем с ними, вернёмся обратно.

– Отец сначала Вячеслава Павловича подвесит, потом местное командование, а после нас, причём, не дожидаясь возвращения. Вот на том флагштоке, – Ляля показала в сторону большого плаца для построения. – В назидание потомкам.

– На Вячеслава твоего Павловича мне наплевать, такие всегда найдут, как выслужится перед начальством! – прошипела Слава. – Ты лучше не о майоре думай, а о том, с какой это радости груз от частного благотворительного фонда место назначение поменял? Разве не фонд решает, кому, куда и сколько? Сама же рассказывала, что средний перевод – сто, сто пятьдесят рублей, большие пожертвования редкость. Говорила, что помогают в основном бедные люди, точно таким же бедным. И что выходит? Какая-то пенсионерка отрывает от себя, чтобы другая бабушка могла накормить внука, а кто-то просто ворует. Сотни детей не получат еду, медикаменты, тёплую одежду, может быть умрут из-за этого, а ты будешь думать о благополучии майора? Серьёзно?

– Слав… – растерялась Ляля.

– Лена, между прочим, всегда сопровождала груз!

– Никогда такого не было.

– Было, тебе просто не говорили, чтобы ты не рассказала отцу или Николаю, чтобы, твоими словами, её не подвесили на флагштоке, но она всегда сопровождала. Не веришь, позвони, спроси.

– Как? – фыркнула Ляля.

Смартфоны под строгим запретом, официальная версия гласит, что в округе интернета нет. Обычная связь дорогая, короткая, с разрешения начальства в экстренном случае или по предварительной записи. Идти искать начальство?

– В общем, я договорилась с переводчиком, нас возьмут, если мы не будем отсвечивать и создавать проблем. Я – пресса, ты – по гуманитарной линии. Вопросов ни у наших, ни у местных не будет.

– Слав, нельзя рисковать чужими жизнями, – нахмурилась Ляля.

– Хотела сказать погонами? Хорошо, нельзя, согласна. А тысячам стариков, детей, женщин загнуться без лекарств, значит, можно? Куда только твоя хвалёная добродетель делась, когда речь о собственной жопе зашла… – Славка посмотрела уничтожающим взглядом на сестру.

Ляле стало по-настоящему стыдно. Стыдно было весь разговор, она признала правоту сестры, просто не была склонна к авантюрам. Должно быть безопасное для всех, легальное решение. Надо немного подумать, необходимо разобраться в ситуации, найти способ связаться с Леной, с отцом, в конце концов, уж если кто и решит все вопросы – это он, не он, так братья.

Но точно не две двадцатидвухлетние девушки в чужой воюющей стране, без знания местной специфики и языка. Это же… бред какой-то, шизофренический!

Сейчас Ляля как следует подумает…

– Ляль, ты меня слышишь, вообще?

– Ты сбиваешь меня!

– Я специально тебя сбиваю! Сейчас ты озвучишь продуманный план действий, подключишь все возможные и невозможные административные ресурсы, родителей, инициируешь пару проверок, пожалуешься митрополиту, президенту и в ООН, а нужно сначала разобраться самим. Самим, понимаешь?! Если так волнуешься за погоны Вячеслава Павловича, клянусь лично просить для него пощады у отца, в крайнем случае, выйду за него замуж. Не откажет же он зятю? Ляль, соглашайся. Ты же добрая, совестливая, тебя же саму сомнения сожрут, если сейчас откажешься… Я – ладно, проживу с репортажем о варёном картофеле, а ты, думая о голодающих детях, умом тронешься. Что я тебя, не знаю, что ли!

– Ты манипулируешь…

– Напомнить, как мы возвращались по трассе, потому что тебе показалось, что сбили лису, и ей необходима помощь, зная, что опоздаем на самолёт? Ну? – после театральной паузы спросила Славка, уже зная ответ. – Спасибо! – подпрыгнула она, обнимая сестру. – Не переживай, клянусь, это совершенно безопасно. Опасней в загородный дом родителей на машине добираться, здесь даже встречек нет.

После Ляля разбиралась с грузом, бумагами, следила за формированием колонны, общалась с представителями местной администрации, приехавшими специально, за происходящим приглядывали несколько офицеров.

– Почему поменяли пункт назначения? – спросила Ляля через переводчика.

– В той стороне активные боевые действия, опасно. Сейчас везде неспокойно, всё очень быстро меняется.

– А люди, людей вывезли? – обеспокоилась Ляля.

– Власти делают всё возможное, – услышала дежурный ответ.

Оставалось надеяться, что делают, в этом вопросе Ляля, вместе со всеми родственниками, их связями и возможностями, бессильна.

Местные чиновники разговаривали крайне вежливо. Никакого сквозящего пренебрежения, потому что женщина, о котором её предупреждала Лена, Ляля не заметила. Повезло.

Первый – седовласый, с короткой бородой, в военной форме без опознавательных знаков, не меньше пятидесяти лет, Абдул Хусайн. Второй – значительно моложе, по имени Даххак, худой, невысокий, похожий на юркую ящерицу.

Абдул Хусайн был более сдержан. Даххак же время от времени бросал на Лялю заинтересованные взгляды, особенно на светло-русые волосы, наверное, впервые видел подобные. Если старший перехватывал взгляд, хмурился, иногда что-то недовольно говорил Даххаку, одёргивал.

Привычная деятельность Ляли, просто в необычном антураже. Более масштабная поставка, чем обычно она занималась.

В итоге выехали ночью, за пару часов до рассвета. До последнего Ляля думала, а если совсем честно, надеялась, что их со Славкой остановят. Выведут из внедорожника под белы рученьки, доставят к Вячеславу Павловичу, тот, в свою очередь, доставит отцу для порки, но ничего подобного не случилось.

Во внедорожник загрузился водитель, звякнув оружием, ещё один военный, бросив беглый взгляд на Славу в жилете с говорящей надписью «Пресса», уселся напротив Ляли, вытянул ноги и закрыл глаза, будто собирался сладко спать.

КПП проехали беспрепятственно, дежурный мазнул по сёстрам равнодушным взглядом, крикнул, чтобы открывали ворота, и скрылся из вида.

– Миха, – после получаса трясучки на гремящем, тяжёлом автомобиле произнёс тот, что сидел рядом с Лялей.

– Ляля, то есть Лера, – представилась Ляля.

– Владислава, – протянула руку Славка, Миха ответил крепким рукопожатием.

– Там Лёха, – он кивнул в сторону водительского места. – Сержант не шибко разговорчивый у нас, не обращайте внимания. Пресса, значит? С какого канала?

– Ни с какого, я сама по себе, независимая, – задрала нос Слава, окатив оценивающим взглядом Миху.

Лет двадцать на вид, широкоплечий, белобрысый, с простым лицом, носом картошкой, обветренными губами и открытым, немного детским взглядом.

– Сама по себе, так сама по себе, – равнодушно пожал плечами Миха. – Здесь много всяких корреспондентов приезжает. На прошлой неделе возили дамочку с Первого канала, как там её… Лёх, как звали дамочку?

Лёха в ответ буркнул знаменитое на всю страну имя.

– Всё в своего парня играла, типа на одной волне с простым солдатом, готова разделить тяготы и горести, а сама в столовой потребовала отдельно готовить своей съёмочной группе. С общего стола ни-ни.

– А мне понравилась еда в столовой, – подержала Миху Ляля, уж с очень откровенной обидой он делился впечатлениями о «дамочке».

– Вот, Лялька – свой человек! Тоже независимый журналист, типа?