– 

Ротом

кушай,

а

не

глазами,

–

наставительно

сказал

Гаврик,

и

сел с учебником географии на свою раскладушку.

Гаврик был хороший. Глебушку, правда, он не особо любил. Про- сто уж больно взрослый был этот Гаврик. И красивый. Он оканчивал одиннадцатый класс. Шел на золотую медаль. Скоро должны были начаться выпускные экзамены, но Гаврик к ним не готовился. Он читал только учебник географии, потому что мечтал стать великим мореплавателем. Мамка говорила, что Гаврик – бабник, что девчата его до добра не доведут: либо какая-нибудь от него забеременеет, либо чей-нибудь батька ему рыло начистит. Глебушка не очень представлял, как это можно от Гаврика забеременеть. Это, как зараз- иться простудой, что ли? Он слышал от взрослых, что заражаются простудой, когда целуются.

– 

Слыш,

Гаврик!

– 

Чего

тебе,

малой?

– 

Ты

с

Галькой

и

Райкой

не

целуйся,

понял?

И

с

Валькой

Ива-

нючкой

тоже.

– 

Чего

это?

–

Гаврик

заложил

страницу

в

учебнике

цветком

вишни и с

интересом посмотрел

на брата.

– 

Позабеременеваете

все

разом,

что

мы

с

мамкой

будем

с

вами

дураками

делать?

– 

Не

боись,

обойдется,

–

как

равному

ответил

ему

Гаврик,

и

снова

открыл

учебник.

– 

Ага,

обойдется!

А

если

Валькин

батька

тебе

рыло

начистит?!

Ты видал, какие у него кулачищи?! Как кувалды!

– 

Я

бегаю

швыдко,

–

успокоил

брата

Гаврик

и

погрузился

в

чтение.

– 

От судьбы не убежишь, – по-матерински вздохнул Глебушка

и, прищурившись,

посмотрел

в сторону

брата.

Вечером, как обычно пьяный, пришел с работы папка. Он зашел в хату и поставил в угол свой портфельчик. Для Глебки было глав- ной загадкой жизни: что же хранится в этом почтенном холщёвом тайнике? Наверно, что-то очень важное и секретное. Какая-нибудь тайна, которую хотят узнать в Америке. Далась ему эта Америка! А, с другой стороны, куда без нее? Она такая гадкая и всегда во всем виноватая. Может, папка носит в своем портфеле разные склянки с травами и мазями, как у бабы Сэклэты, знахарки. Глебушка помнил, как зимой, когда он простыл, мамка приводила ее в хату. Портфеля у бабы Сэклэты не было – была торбочка со склянками. В них хра- нилось что-то страшное. Она тогда раздела Глебку догола, обмазала его чем-то вонючим из своих баночек и долго шептала над ним не- понятные слова. Так долго шептала, что Глебка даже устал и уснул. Сквозь сон он слышал, как знахарка говорила мамке:

– 

Не

плачь,

не

умрет

твой

задохлик.

Поживет

еще.

И

ножки

его

будут ходить, вот попомнишь меня. Не смотри, что он весь – одна

великая

болячка.

Образуется

все.

В

нем

сила

есть

внутри.

Не

знаю,

откуда,

но

сила.

На следующий день Глебушка проснулся здоровым. Будто и не болел никогда. Мамка, радостно причитая, наскоро собрала в

узелок для бабы Сэклэты яиц, масла, свежеиспеченной плачинды – вкусного пирога со сладкой тыквой. Знахарка не велела ей нести подарки прежде, чем сын выздоровеет.

Глебушка никогда не решался заглянуть в папкин портфельчик. Только однажды он незаметно дотронулся до него рукой. Ничего не зазвенело. Значит, нет там никаких склянок, – подумал он тогда. Но что же там есть? Тайна продолжала манить своим невидимым магнитом.

Папка уже было собрался лечь на кровать, но вдруг что-то вспомнил и полез во внутренний карман пиджака:

– 

Вот, окуляры Глебушке принес. Голова сельсовета свои ста-

рые отдал. Святой человек этот Мыкола Григорич, хотя и почти

непьющий

человек.

Папка положил очки на колени Глебушке, не снимая пиджака, упал на кровать и тут же захрапел с присвистом. Мать осторожно сняла с него чёботы, развернула и положила на теплую еще от го- товки печь онучи, задвинула занавеску, заменявшую в хате дверь в комнату, и, обращаясь к сыновьям, негромко сказала:

– 

Повезло нам с папкой. Пьяный – всегда тихий, никогда руки

не поднимет ни

на детей, ни

на жену.

– 

Ни

на

работу,

–

с

ехидцей

добавил

Гаврик.

– 

Цыц

тебе,

малохольный,

–

всплеснула

руками

мать.

–

Соплив

еще

батьку

осуждать.

Что

ж

я,

сама

по

дому

не

управлюсь?

Да

и

вы

у меня подмога растете. Не надо папку беспокоить. Он у нас – ин-

телихент,

счетовод.

– 

Помним,

не

хухры-мухры,

–

кивнул

Гаврик

и

покатил

коляску

с

братом

во

двор.

– 

Хочешь,

попутешествуем?

–

спросил

он

Глебушку.

– 

Аж до

хутора?!

–

с

затаенной

надеждой спросил

Глеб.

– 

Аж

до

хутора.

– 

А

за

хутором

что,

земля

кончается?

Америка

начинается,

да?!

– 

Ничего

там

не

начинается,

–

скривился

старший

брат.

– 

Так не бывает, – убежденно сказал Глебушка и поправил на

переносице непривычно новые окуляры. Видно в них было неплохо.

Только были они

крупноваты и спадали

с носа.

– 

Я потом тебе дужки загну, – пообещал Гаврик брату и отворил

калитку.

Село жило привычной натруженной жизнью. У каждого селяни- на был какой-то свой особенный маневр. Мужики что-то клепали, чинили, чем-то обо что-то колотили, женщины копошились в огоро- дах, дети им помогали, а те, что были помладше, играли во взрослых. Глебушка восседал в своей коляске, как царь на троне. Он и пред- ставлял себе, что он царь. Нет, даже не царь, а полковник – человек, который куда главнее царя, ведь у него есть свой полк. А полк – это огромное войско. Захочет полковник, даст его царю на войну, не за- хочет – не даст. Вот, что такое полковник. Это ведь надо правильно

понимать. Это вам не хухры-мухры!

Они жили на центральной улице села. У нее не было названия, как не было и у всех других сельских улиц в конце пятидесятых годов. Да и зачем им названия, когда и так ясно, кто где живет. Вот справа – дом головы сельсовета Мыколы Григорича, главного папкиного собутыльника. Дом его укрыт не соломой, как у боль- шинства односельчан, а свежим камышом – очеретом. И ставни у него нарядные-нарядные: голубые, как небо, а посередине – белые ромбы, как звезды на погонах. Глебушка видел их в кино в сельском клубе. Красивые звезды – глаз не оторвать. У него тоже такие бу- дут. Только потом, когда вырастет и ноги начнут ходить. А за его хатой – хата кузнеца дядьки Михайлы. Это до его дочки Вальки бе- гает Гаврик. Да разве до нее одной! А за хатой кузнеца – поворот «на низ», на другую улицу. Она не такая широкая, как его, Глебушкина. И ведет она прямо на выгон, где пасутся сельские телята и козы. А правее от выгона – речка Большая Высь. Красивая речка, большая, полноводная. Рыбы в ней – ловить, не переловить. И раки огромные-огромные. Сельские мужики часто приносили в их дом рыбу и раков в плетеных ивовых корзинах. Почтительно протягивали корзины папке: «Вы, Васыль Федорович, там уж палочки поставьте, как надо, по совести». Папка корзины брал и, наверное, поступал по совести, поскольку рыбу приносили еще и еще. Глебушка знал, что «палочками» в селе называли трудодни. А вот что такое эти трудодни, он понимал плохо. Точнее, догады- вался: это что-то очень важное, может, даже главное! Это то, без чего взрослые жить не могут. Это, как ходить на работу в колхоз, или пить горилку по вечерам.