А кавалеристам, которых набирают из головорезов, военных преступников, мародёров и пьяниц со всех других подразделений, по-быстрому обучают верховой езде, стрельбе из арбалета, маханию саблей без отрубания лошадиных ушей, хоть какой-то дисциплине и выгоняют к чертовой матери на окраины на всю жизнь, и подавно.

Воспетые романтиками буйные головы, рвущиеся в бой, по сути своей были просто туповатыми. А на севере бои никогда не прекращались, там всегда идёт война. С гор приходит всякая мерзость, и у этой мерзости, как правило, всегда есть чем поживиться. Потому и стоило ждать драгун со дня на день в гости.

Грод сидел в уголке, развалившись на большой дубовой скамейке с одним из самых наглых выражений на морде, которое когда-либо довелось видеть Вальдману. Собственно, практически все подобные выражения принадлежали гоблинам, общая черта тех, кому нечего терять.

Он сидел с большущим арбалетом на перевес. Отполированная до блеска и отточенная до безумия циркулярная пила смотрела прямо в чернильные глаза оборотня.

– Ну и как тебе на галёрке? – спросил Вальдман.

– Было тихо и спокойно, пока ты не появился, – ответил гоблин.

Его голос был хриплым и немного мерзким, как если бы хорёк вдруг внезапно заговорил по-человечески и сразу же принялся бы предлагать свои услуги по выдаче моментального кредита.

– Я тебе пожрать добыл, а ты мне башку срубить хочешь? – спокойно спросил Вальдман.

– Если у тебя снова не будет денег, как тогда в Гавани, то без всяких сомнений, – ответил гоблин, прищурив глаза, – У меня до сих пор болят бока от тамошних сосновых дубин.

– А что, были бы они не из сосны, было бы лучше? – спросил стрелок, – Ты ж первый начал тогда угрожать ножом.

– Другие не сдирают кожу! – взревел гоблин, – Тебе-то легко говорить, ты на следующий день дал дёру, а я ещё две недели провалялся в долговой тюрьме.

– Кто ж виноват в твоих шалостях, – стоически спросил Вальдман, – И, кстати, ты же знаешь, что я стреляю быстрее.

– Я готов рискнуть, – прошипел гоблин.

– Не удивил, – с улыбкой ответил стрелок, – Честно говоря, я не хочу смотреть на твои потроха, размазанные по стенам этой дыры. По крайней мере, пока ем.

В ответ на это Грод оглушительно расхохотался.

– Тебе тёмное или светлое? – с улыбкой спросил Вальдман

– Не разлитое по полу, – ответил гоблин, – Если честно, сейчас было бы неплохо раздобыть чего-нибудь крепкого, даже если весь стол потом будет изрезан формулами.

Оборотень отмахнулся.

– Лично я смертельно голоден, – заявил он.

– Смертельно говоришь? – усмехнулся Грод.

Вокруг продолжало твориться чёрт знает, что.

– Ага, – ответил Вальдман, – Побудь здесь пока, я скоро вернусь.

– А куда я денусь? – гоблин оглянулся по сторонам и вновь уставился на черноглазого.

– Я заметил, тут многолюдно, не правда ли? – усмехнулся стрелок.

– Да, тесновато, – согласился Грод, – Выпотроши, будь добр, свой кошелёк, чтобы нас это перестало волновать.

Вальдман развернулся обратно к залу и незамедлительно принялся пробиваться через толпу. Кое-как протолкнувшись к стойке, он оставил на ней все свои нехитрые сбережения, а затем отправился обратно.

В тот момент, когда он возвращался за стол, то уже видел, как крепкий человек, судя по всему, с крепким подпитием вместо мозгов, стоит вразвалочку с ржавым мечом напротив стола с гоблином и очень настойчиво трясёт перед ним зажатым в руке аккуратным острым диском.

– Т-сы…мне…чщуть нос-с не от-т-тр-резал, урот мелкий! – нетвёрдо говорил он.

Грод не сводил с него наполовину лежащего на столе арбалета.

– И что? – спокойно спросил он.

От холодного тона гоблина человек на минуту запнулся, но всё же нашёл в себе силы продолжить.

– Пл-л-л-ати, пока я т-тебе голову не с-снёс, проклятый зелёный в-в-выродок! – запинаясь, закричал пьянчуга.

Он постепенно начинал наливаться красным, а его меч плясал в руках всё более грозно и осмысленно. Гоблин же оставался спокоен, как молот, его жёлтые глаза не моргали, смотрели внимательно и точно.

– Всё сказал? – спросил наконец он, – Молодец, что лезвие вернул, а теперь пшёл отседова.

Даже в окружающем вокруг бедламе было слышно, как бродят мозги в голове пьянчуги. Его лицо уже не наливалось красным, оно багровело, буквально доходило до черноты. Вдруг взгляд человека замер, а его меч накрепко застыл в неподвижной руке.

– Да я-я-я, тебя-я-я-я…

И тут затылок гостя ощутил на себе гладкую металлическую тяжесть, а до покрытых густой растительностью ушей донёсся аппетитный многогранный механический щелчок.

– Мне кажется, мир вообще не слишком справедлив, – заметил Вальдман, отведя палец от курка револьвера, – особенно к тебе, особенно сейчас.

– Ты, это, слышь, э… – человек явно пытался выразить негодование, но тяжесть на затылке очень сильно ему мешала.

– Ты не в том положении, чтобы сейчас изъявлять какие-либо желания, дружок, – беззлобно предостерёг визитёра Вальдман, – Соизволь оставить диск на столе и покинуть нас. Живей.

Пьяница ощутил неимоверное облегчение, когда услышал, как револьвер со скрипом убирается в кобуру. И уже пошёл в указанном направлении, как вдруг Вальдман его окликнул.

– Если будут вопросы, – он указал на лежащие у входа останки несчастного арбалетчика, – вон, на него посмотри.

А потом всё стало как-то спокойнее, стол наполнился парящей едой, простой, но очень удачно приготовленной. Трактирщик поставил бочонок неплохого светлого пива, и, после первых глотков, разговор в тепле, свете лампв и мало-по-малу начавшемся шипуем вечере, потёк лениво и приятно.

– Давно не был в горах? – спросил Вальдман.

– С прошлой зимы, потом долго болтался по Империи, искал работу. Какой-то тихий год, даже подраться толком не с кем. Скука смертная одна. – праведно возмущался Грод.

– Смотрю, про последние новости ты вкусе, – ответил Вальдман, – странно, что орки таились всю зиму и высунулись только сейчас. Как думаешь, с чего бы?

– А чёрт его знает, – задумчиво проговорил Грод, – но, если слухи не врут, повыпотрошим мы Казначейство, хехе!

– Если честно, думается мне, как бы не выпотрошили нас, – так же задумчиво сказал Вальдман, – Слышал, хреновые вести из Крепости, там что-то вроде котла, не войти – не выйти. Врут, конечно, народ там отчаянный, таких глупостей не допустит, но есть приказ о том, чтобы гнать туда всех, кого не жалко. Сам читал недавно, знакомый показывал указ, и драгун, кстати, тоже.

– Эти-то лодыри нам зачем? – удивился гоблин, – Что эта начинка для деревянных пирогов будет делать в горах со своими лошадками? Снабжать орков провизией?

– Да всё ж лишние руки. – пожал плечами стрелок, – Мы так и так своё возьмём, сам знаешь. И кстати, не хочешь ли составить мне сегодня ночью компанию? На улице, далеко отсюда.

– А что так? – ехидно улыбнулся Грод, – По открытому небу соскучился? По холоду? Когда ты в последний раз спал по-человечески?

– Можно было бы, конечно, и тут заночевать, – сказал Вальдман, жуя дольку чеснока, – Но мне уж больно не хочется шагать по одной дороге с этими дефективными, как считаешь?

Аргумент оказался весомый. Гоблин почесал подбородок и хлопнул ладонью по столу.

– И то верно, – ответил он, – Как ночь настанет, двинем. А пока что у нас тут есть ещё дела…

Пировали долго, со вкусом, смаковали каждый кусочек мяса, каждую косточку вычищали до блеска. Сметая всё подчистую, оба друга думали про баррикады, рейды, укрепления, они считали, что для них это надолго станет последним вечером, проведённым в уюте, прежде чем они уйдут в бой.

Ночью два привычных к темноте существа двигались по мокрой траве сквозь затянутую тучами сырую, липкую ночь. Быстро, словно тени, спеша прочь от мирной жизни туда, где грохочут пушки, где летят стрелы и камни, где льётся кровь. Глаза, чернильные и огненно-жёлтые, глядели на тракт.

Они смотрели, как с песней идут, разгоняя факелами темноту, крепко сбитые шеренги солдат с мушкетами на плечах. Как огонь отсвечивает от кирас и шлемов отличной ковки, как прямо-таки пестрит их уставной, как ни странно, вид, и залихватские загнутые усы.