Ещё чёрствый хлеб, мясо, зелёный лук, даже сыр, не сильно забитый плесенью, потрясающие запах на голодный желудок. Овощная похлёбка здесь состояла из того, что уродилось в тот год: картофеля, моркови и чеснока, много чеснока. Судя по внезапному крику боли и запаху парного мяса, похлёбка очень горячая, а кому-то только что сожгло лицо.

Кровь, зубная эмаль, горелая плоть, вонючее дыхание, коктейль кожных заболеваний, тонкий аромат сифилиса. Всё это крутилось вперемешку с запахом пороха на кончике носа верберда. И приятный сладковатый запах, вроде, жжёная кость. Как будто кто-то очень быстро распилил какую-нибудь конечность.

И рядом ощутимая, не спутываемая ни с чем химозная гоблинская вонь. Они так и не научились нормально забивать пробки в своих склянках. А Грод не научился тем более, но ему это было всегда без надобности.

Что ещё чуял Вальдман? Мерзотной вони перепрелых цветов нет, значит дамы в отъезде, и да, кто-то сейчас стоит прямо за дверью. Судя по смраду мочи, мокрого дерева и едва уловимой тонкой нотке пеньки, с арбалетом наперевес, пьян в дребезги. Не важно, в какую сторону смотрит стрела, всё одно с таким подходом к делу может случиться какая-нибудь неприятность.

Вальдман счёл, что на этом разведку можно считать оконченной. Пора уже поприветствовать участников спора и пойти наконец покушать.

Мужику, который стоял за дверью, когда Вальдман решил постучаться, не очень везло в его короткой, полной бед жизни. В драках он был никакой, умом тоже не блистал, и, откровенно сказать, был сильно обделён, красотой даже в детстве оставался похожим на старую свёклу.

Он пришёл в трактир в отчаянной решительности пропить все имеющиеся у него деньги, чтобы утешиться, и тут вдруг началась драка. Он не знал, по какой причине, хотя, неосознанно, и стал поводом для её начала. И решительно никто не мог сказать, каким именно образом.

Но ему уже славно набили морду и вышибли четыре зуба, опять. И как раз сейчас к нему приближался гном с недобрым намерением отрубить бедолаге ноги по колено.

Гном был низок, даже для гнома, и это спасло ему жизнь. Но не доспехи, лицо, бороду, ноги, шлем и рассудок до конца своих дней. Внезапно с улицы раздался оглушительный грохот, в зал полетели щепки, и голова арбалетчика разлетелась, как куча листьев под холодным ноябрьским ветром, только менее романтично.

Из образовавшейся в двери дыры какое-то время медленно поднималась под потолок тонкая струйка голубоватого дыма. Затем послышался громкий звук удара с чётким металлическим звоном подкованного сапога о прочное дерево, и замок вылетел вперёд в зал вместе с дождём щепок. Дверь резко прокрутилась на петлях, случайно прибив тех, кто не успел убраться подальше.

Она была старой, эта дверь, её прочные дубовые доски помнили всякое, поэтому чувство момента у неё было чрезвычайно развито, и, чтобы не нарушать театральности, она даже не стала по инерции возвращаться обратно, скрипя и кряхтя петлями. Зрелище было слишком ужасным, чтобы его прерывать.

Народ затих.

В сером проёме раскатистого дождя показалась чёрная фигура. Она спокойно протянула руку вперёд, чиркнула спичкой о гладкий косяк и вернулась обратно во тьму силуэта. Где-то под потолком у самого входа появился маленький красный огонёк, затем разгорелся, неясно осветив чёрные, как смоль, глаза, и вскоре скрылся вместе с глазами в облачке дыма.

После всеобщей немой сцены, напоминающей очень неординарный восковой музей, вежливый, но настойчивый голос из дыма спросил:

– Я вам не помешаю?

По какой-то невероятной причине желающих ответить не нашлось. Фигура прошла вперёд, дверь закрылась как бы сама собой, и драка продолжилась, как ни в чём не бывало. Правда, по странному стечению обстоятельств, шествию Вальдмана уже ничто не мешало.

В сваре у стойки стрелок узнал знакомого, в того вцепился какой-то верзила и, судя по всему, зачем-то пытался сорвать с него стальной нагрудник. Ничто человеческое вербердам не чуждо, поэтому он помог товарищу, опустив кулак на голову здоровяка, отправив того спать. Приятель что-то крикнул, благодарно кивнул Вальдману и исчез со своей благодарностью куда-то под проломившийся пол.

«Ничего не меняется».

Трактирщик не был обеспокоен, Вальдман не удивился, знал об их обычае обирать карманы задир, когда все буйные граждане улягутся по своим местам. Обычно, на полу, на столах, стульях, большой чугунной люстре с оплывшими свечами, перекладинах, в не всегда остывшем камине и под полом.

Сегодня ещё и на стенах, в виде кусочков и приколотых к дверям бездыханных тел. Их звонких талеров как раз хватит на продолжение жизни заведения. Многолетний опыт, что тут скажешь…

– Чего изволишь, герр? – спросил трактирщик.

Он всегда знал, с кем имеет дело, поэтому не обратился к Вальдману на «вы», но и пальцы с рукояти тяжёлой железной дубины тоже пришлось убрать. Тем более, что беспокоиться теперь не о чем: в подобный разговор в ряд ли вмешается кто-то третий, если ему, конечно, не жмёт череп.

– Выпить, – коротко ответствовал Вальдман

– Ещё бы, – заметил трактирщик, – Как погодка?

– Мокро.

– Хм, ванную комнату тебе, как я понял, не готовить – почёсываясь, предположил трактирщик.

Вальдман отрицательно покачал головой.

– Тогда проходи за во-о-он тот столик у окна, – трактирщик указал толстым мясистым пальцем куда-то влево, – Правда там сидит гоблин, но, тебе, я думаю, сейчас нет до него никакого дела.

Вальдман посмотрел в ту сторону, куда указывал палец.

– Почти, – ответил он.

– Ясно, – пожал плечами трактирщик, – Давай деньги и садись. Я принесу на двоих.

Вальдман не двинулся с места, вместо этого он наклонил голову ниже и спросил:

– Слушай, не скажешь ещё, случайно, где тут можно побриться?

Внезапно рядом с собеседниками послышался звонкий удар по дереву с металлическим оттенком. В стойку, рядом с локтем Вальдмана, впился тяжёлый мясницкий топорик и, коротко провибрировав, остался там до утра.

– Случайно? Везде, – ответил трактирщик.

***

Через пятнадцать минут, когда Вальдман закончил орудовать ржавой бритвой и мылом, которое, скорее, оставляло на теле волосы, чем смывало их, побитый осколок зеркала на полке отразил на себе гладко выбритое лицо. Это был мужчина, лет тридцати, с крупными, словно высеченными из скалы, чертами лица, очень короткими волосами, волевым подбородком, прямым носом и целыми, как ни странно, зубами.

Через весь его правый висок тянулся длинный косой шрам, вечное напоминание о временах, когда такие вот раны не затягивалась на коже стрелка к следующему утру.

Облагороженный, Вальдман вошёл в зал и направился к столу у большого решётчатого окна. Это было хорошее место, никто не стал бы вырывать толстые стальные прутья, чтобы напасть со стороны улицы, а зал отсюда просматривался хорошо.

Драка уже начинала сходить на нет, когда новоприбывшие, несколько наёмников с западных земель, воспользовались открытой дверью и вошли, наконец, внутрь. Их так быстро ловко втянули в озорное состязание по скоростному и спонтанному разделыванию туш, что они даже сообразить ничего не успели. Ко всеобщей радости, конечно.

Вполне нормальное явление для данных мест, теперь осталось только дождаться появления имперских драгун, чтобы действо приобрело нужный для традиции размах. Соберётся полный комплект, так сказать, а вероятность этого была вполне велика.

Без них никогда не обходилась ни одна заварушка. По идее, драгуны были сформированы когда-то давно в качестве мобильной пехоты Империи и занимались, в основном, урегулированием конфликтов и мелких пограничных стычек. Однако они выполняли свои обязанности только если им было не особо затруднительно, проще говоря, не лень.

На деле же они больше любили ввязываться в драки, затевать потасовки, устраивать пьянки с побоищами и вообще являлись носителями первозданного хаоса в и без того условном имперском порядке. Кавалеристам никогда не сидится на месте, это факт общеизвестный.