– Как же так?! – его голос уже начинал дрожать, – она же сказала, что я первый, что я её единственный милый!
Громовыми раскатами солдатский хохот разнёсся от костра и, словно яростный горячий суховей, пролетел над всеми позициями вплоть до стен. Затем исчез под сводами раскатистых гор, иногда отзываясь внизу короткими смешками и весёлыми слёзными вздохами.
Когда все закончили ржать, Вальдман, покачав головой, произнёс:
– Да, друг мой, не хочу тебя огорчать…
– Парень, спешу тебя разочаровать! – Грод был настроен вставить свой талер в разговор, – эта самая частая фраза во всей Империи, поверь лучше на слово!
При этих словах раскат повторился с новой силой, парень совсем опустил голову.
– А вы с ней…ну, – его конфуз отливался на лице яркой малиновой краской, -…тоже?
– Не переживай, парень, – Вальдман похлопал юного ловеласа по плечу, – у всех подобное случается. Любовь – ладно, главное – заразу не подхватить. Брось ты печалиться, лучше скажите, ребята, есть выпить у кого?
Внезапно оказалось, что салаги пришли не с пустыми руками: из их карманов, как из засады, показались склянки, пузырьки и бутылки. Заботливые матушки со всех провинций среди всех перемен сохранили старую добрую традицию: слать своим отпрыскам по гарнизонам чудесную ячменную водку.
Ей они могли делиться с товарищами или согреваться холодными ночами, перечитывая в письмах предупреждения о каком-нибудь дяде Шульце, который напился и замёрз в сугробе, написанные знакомым аккуратным тёплым почерком.
Вечер близился к концу, чинный рубиновый закат освещал довольные разгорячённые лица, поющие солдатские песенки, от которых вяли уши, а с холмов поднимался озорной ветерок. Он нёс собой интересную, очень интересную ночь.
Орки орали в сторону Каценберга разные пакости с тех пор, как бедное солнышко спряталось за горизонтом, чтобы не видеть это зрелище. Они надеялись спровоцировать заносчивых людишек на драку, но, поскольку ни один умалишённый так и не выстрелил, а те господа, что считались ветеранами, ещё и орали им что-то в ответ, зеленокожие быстро утомились и нехотя разошлись по своим делам.
Потом всю ночь ущелье пылало красным пламенем походных костров. Небо мерцало оранжевым облачным куполом, словно под ним горела в адском пламени небольшая страна. Каждый час зарево усиливалось, и кто-то уже даже начал беспокоиться о скором начале штурме.
Один гений среди костров даже предложил упреждающий удар, однако его, вместе с идеей, заперли паниковать в сортире до утра.
Но, не смотря на суматоху, драки, крики, предсмертные вопли, постоянный рёв и ругательства, раздававшийся снизу, из ущелья, обстановка, в основном, оставалась достаточно спокойной. Звуки были нецеленаправленными, хаотичными, и многие солдаты спали крепким сном, костры не гасили, чего уж там.
Ночь выдалась холодной, водка закончилась, припозднившиеся солдаты обсуждали завтрашний день, в основном, погоду. Им казалось, что во всём были свои плюсы: например, когда жарко, камни сухие, и на них драться намного легче, ведь ноги не скользят и строй держится ровно.
К тому же траектория снарядов и пуль не отклоняется из-за капель, но через пол часа пот начинает сильно застить глаза, а лёгкие сдавливают сердце. Дождь же обеспечивает защиту от проблем с огнём. На то, чтобы бегать по крепости с вёдрами, умоляя организовать цепь, не хватало людей, и, тем самым, пришлось бы выдёргивая людей с позиций, а это недопустимо.
Все эти беседы, с оживлённым маханием рук, нервным хохотом и выпученными глазами заглушали в бойцах накопившийся за день неотступный животный страх. Он уже давно свил себе прочное гнездо прямо у них под сердцем и теперь голодно взирал на иссушённый мозг и истощённые нервы.
Как бы ни была ужасна погода, как бы ни было тяжело жить, как бы ни была велика задолженность перед кредиторами, хозяевами таверн, городскими властями, купцами, работницами борделей, сейчас всё казалось собравшимся на позициях мелким и незначительным, по сравнению с тем зверем, что рычал там, внизу живота.
Почти всем приходило на ум одно и то же: чудная выпечка, холодное пиво, роскошные благовония, интересные книги, только-только расцветающая природа, прекрасные дамы, улицы, увешанные праздничными гирляндами, раки, которых великолепно приготавливают в Восточной Гавани, цветущий сад и вечный праздник. И что везде хорошо, где их нет.
И многим из тех, кто сидел у костров, хотелось оказаться в другом месте, забиться в самый дальний угол, можно и без праздника, только бы жить. Но угла для них уже давно не было. Все норы и все углы для бойцов остались далеко, на юге, а тут им оказалось нечего искать и некого ловить, а на душе только горсточка надежды и отточенные охотничьи инстинкты.
Придётся распорядиться этими крохами с умом, иначе миру – конец.
***
– Прямо в глаза-то, боги…
Этими словами Вальдман начал новый день, точнее, поприветствовал яркое солнце. Он только что выпал из объятий сладкой дрёмы и поднял голову с бревна. Ослеплённые солнцем, его глаза смотрели на мир с неподдельным отвращением.
– Лучше солнце, чем удар дубиной, – философски заметил Грод.
Судя по его деловому виду и спокойным жёлтым глазам, он уже давно поднялся и теперь методично полировал острые диски циркулярных пил.
– Пора, Вальдман, вставай, – сказал Даэвин.
Он протянул Вальдману свою руку и тот с удовольствием принял его помощь, так-как у него сейчас почему-то чудовищно болели бока, и встать оказалось для него задачей сложнее, чем он думал.
– Что нового? – незамедлительно спросил стрелок.
– Похоже, все собрались на праздник, – Штраух, как всегда, объявился внезапно и заговорил спокойно.
– Доброе утро, капитан, – поприветствовал собрата командир эльфов, – Вы спали сегодня?
Капитан ненадолго задумался.
– Не помню, – ответил он, – Как дела?
– Скучновато пока, – ответил за всех Вальдман, – думаю, мы ещё успеем нормально закрепиться, прежде чем всё начнётся.
– Я тоже так думаю, – согласился Штраух, – Помните, что на вас ложится основная ноша нашей обороны. Стойте крепко, а мы с ребятами как-нибудь вас прикроем.
– Само собой, – тон Грода был наполнен сарказмом, – Двинем отсюда только тогда, когда двинем кони.
– Добре, – на ходу бросил Штраух, уходя в сторону города.
Ещё долго бойцы поднимались на ноги и постепенно приходили в себя. Кто-то с трудом пытался разлепить глаза, кто-то вчерашней водкой одолевал сухость во рту, кто-то скрипел одеревеневшими суставами. Само собой, всё это с кряхтением, зевками на половину лица и богохульством.
День выдался ярким и очень погожим. Яркое солнце ослепительно отражалось от начисто отполированных доспехов и лезвий, острые колья наливались жаром, а в небе летали блиставшие опереньем на солнце вороны. Серые громады гор равнодушно озарялись золотым цветом, и мох на них насквозь светил зелёным изумрудом, как и головы орков.
Совсем не то описание для прекрасного утра, наступающего после непогоды, когда природа показывает всё своё великолепие. Но вскоре это перестанет быть важным, когда пейзаж будет омыт кровью. И многие это ощущают уже сейчас, особенно, нервные бойцы, что тихо блюют в сторонке, лицом своим становясь похожими на тот самый мох.
И в этот раз традиции любой битвы с орками соблюдались безукоризненно. Сперва небольшое затишье перед бурей, потому что всем надо построиться, приготовиться, и вообще, на самом деле, никто уже не хочет нападать и все забыли, что там нужно было делать. Этот ритуал длился где-то часа полтора.
Затем была исполнена хоровая песня орков, не известно, кого больше подбадривающая, их самих или горящих в непримиримой злобе людей. Потом слышались какие-то невнятные крики с предложением сдаться и убираться. В ответ – только ветер и одинокий шум сверчка где-то в крепости. Здесь всё так же прошло довольно гладко.
