В анкете было фото Яра. Будто студийное. Черно-белое. Он смотрел с фотографии прямо, жёстко, неумолимо. И снова это чувство – тревоги, страха, опасности – он подавлял даже через фото. Понятно, почему Люба разволновалась. И все же я улавливала то, что было между нами в те мимолетные секунды: внимательность, словно ему было важно, что в моих глазах, что в моей душе…

Я себя тормознула: «Да хватит уже, ну сколько можно, ты совершенно наивная дурочка, уже ведь пострадала от этого и продолжаешь дальше строить воздушные замки на фундаменте разных подонков».

– Так, что это значит, нет у него матери? – не отставала я от Любы.

– Погибла. Два года назад. В автокатастрофе. Марат с матерью был, но не пострадал. Даже удивительно, как так получилось. Кстати, Яр так и не женился второй раз, – зачем-то добавила Люба.

Я уже её не слушала. Мне стало не просто стыдно. Я хотела провалиться под землю. Сразу стало понятно, почему Марат такой нелюдимый и агрессивный. Получается ему четыре года было, когда погибла мать. Ещё и с ней был. Может, сейчас в шесть лет он и не помнит деталей. Но то, что это страшная травма для ребёнка, и она не могла зажить бесследно, не оставляло сомнений.

А Яр? Как он меня вообще в порошок не стер, когда я ему о воспитании заявила?

Хотя, он почти стер. Или хотел.

Черт! Кто тянул меня за язык?

Мне захотелось как-то исправить ситуацию. Не то чтобы я действительно боялась, что меня накажут. Скорее я хотела каким-то образом извиниться за свой несправедливый выпад.

Теперь я думала о зверюге как о раненом. Конечно, по нему не скажешь, да и вообще сложно представить, что может такой человек показать свою рану. Да, может, и нет её уже. Только шрам.

Таких, как Яр, раны и шрамы делают только сильнее и могущественнее.

Я никогда не западала на мужчин без оглядки. Не встречала таких. Этот меня пугал. Но вместе с тем что-то ещё разбудил во мне своим суровым взглядом. И запах. Ох, этот запах. Видимо нос внезапно оказался одной из моих эрогенных зон.

Неважно. Нужно найти способ извиниться. Не для него даже. Для себя. Противно чувствовать себя стервозной там, где это не к месту. Тем более стервой я никогда не была.

К тому же…

Мне не хотелось себе признаваться, но мне бы увидеть его еще раз, чтобы уже окончательно разрушить свои воздушные замки и все эти внезапные прозрения.

Она упала Яру в руки. Девушка с медовыми волосами пахла летним полем, травой, нагретой солнцем. Она была хрупкой, невесомой. А потом, когда Яр поставил её на место, она на него напала. Просто вонзила нож в самоё больное место: Марата он, видите ли, не воспитывает.

«А то я не знаю. Много ли ты смыслишь, полевой цветочек, чтобы мне на это указывать, раздирать мои раны заново?», – подумал Яр и почувствовал, как в груди вспыхнул уже знакомый огонёк гнева, который запросто может разгореться в костёр ярости.

Она смотрела на Яра гневным взглядом, и у него что-то щёлкнуло внутри. Это была та девушка, свалившаяся ему на капот. Тогда она была в отчаянии, сейчас уже в гневе.

На самом деле он узнал её сразу, как только вошёл. Но это было узнавание похожее на сон. Когда видишь что-то и точно знаешь, что видишь, но сознание не осмысливает увиденное.

Но когда она оказалась в его руках, сон улетучился, а реальность оказалась куда прекраснее сна. Это была она. Та из-за которой столько всего сложилось в тот день. Та самая, увиденная мельком, но так прочно застрявшая в его голове.

В её голубых глазах было столько жизни. Он словно вдохнул её полной грудью. Тело затопило желание. Бесконтрольно и неистово захотелось прижаться к её губам, ощутить их мягкость, раскрыть языком. Почему-то хотелось быть на воздухе, чтобы её солнечные волосы развевались от ветра.

Яр не опускал глаз, но он успел заметить её полную грудь, безвкусная кофточка, явно не подходящая ей по размеру, слишком требовательно привлекала к себе внимание, так что ему приходилось изо всех сил держать взгляд на приличном уровне.

Все это было неуместно, не нужно ему. Два года он не испытывал ни малейших чувств, желаний, никто и ничто не волновало ни его тело, ни его душу. Всего лишь дурацкий случай с падением, точнее с двумя падениями – от этой мысли он усмехнулся – и вот его всего бьёт током.

Яру в этот раз удалось сдержать свою ярость. Это стоило ему неимоверных усилий. В какой-то момент ему захотелось раздавить эту двадцатилетнюю пигалицу, чтобы не смела открывать на него свой рот. И не только потому, что она посмела повысить на него голос, но и потому, что пока только двумя появлениями в его жизни успела всколыхнуть в нём столько всего, осевшего на дно, что это было уже чересчур.

Яр вышел из дверей творческой студии, сел в машину и поехал в офис. Уже поднимаясь на лифте в свой кабинет, он набрал номер Глеба и коротко отдал распоряжение:

– Глеб, зайди ко мне, дело есть.

Глеб Воронцов – лучший друг Яра и его правая рука во всем, что касалось бизнеса. Того же возраста, что и Яр – тридцать пять лет. Дружили они ещё со школы. Вместе ушли в армию и служили в одной части.

В армии Яр и получил своё прозвище – Скиф. Из-за татуировки-рукава во всю левую руку от плеча до кисти. Это действительно был скифский узор.

Отец Яра, рано ушедший из жизни, когда сыну было только десять лет, частенько рассказывал ему об исчезнувшем в песке истории народе. Он говорил, что их с Яром род уходит корнями как раз к скифам.

Когда Яр вернулся из армии, он пытался проследить свои корни. Они терялись где-то в восемнадцатом веке и не подтвердить, не опровергнуть теорию отца у него не получилось. Но он и не расстроился. Скиф так скиф, что это меняет?

Яру рано пришлось повзрослеть. Мать серьёзно болела и не могла должным образом работать, чтобы содержать и себя, и сына.

Перед смертью отец сказал ему: «Яр, если меня вдруг не станет, ты должен позаботиться о матери, понимаешь? Ты будешь единственным мужчиной в семье. Наша мама, сам знаешь, одна не справиться. Я отложил некоторые деньги, и они перейдут к тебе. Не так много, чтобы вы могли жить беззаботно достаточно долго. Поэтому тебе придётся решить, что делать с этими деньгами. Как сделать так, чтобы не только не проесть их за несколько лет, но и приумножить».

Отец подсказал Яру в каком направлении примерно нужно двигаться: «Запомни простое правило. Люди всегда будут болеть, воевать и всегда им нужно будет где-то жить. Чтобы не случилось, какие бы времена не настали, какая бы власть в стране не установилась, всегда будет так. Воевать, болеть и где-то жить. Значит – заниматься нужно именно тем, что обслуживает эти три вещи. Лучше, конечно, всеми тремя, но хотя бы чем-то одним. И ты всегда будешь при деле и всегда у тебя будут деньги».

Яр слушал внимательно и ловил каждое слово. Он понимал, что отец говорит очень важные вещи. Как и понимал, что тот прав.

«Если будут воевать, значит – тебе нужно заниматься оружием. Но это опасный путь. Такое не советую, да вряд ли ты сам захочешь. Второе – болеть. Значит – тебе нужно заниматься лекарствами. Это уже проще. Лекарства можно производить, можно продавать или то и другое. И – людям нужно где-то жить. Значит – тебе нужно строить дома. Я советую заниматься недвижимостью, но решать будешь сам. Главное помни! Держи рассудок холодным, а сердце горячим. И всегда оберегай тех, кто тебе дорог».

Яр стал главой семьи, детство кончилось, игры тоже. Он нацелился завоевывать мир. Мрачный, с затаенной жаждой жизни, Яр впитывал всё: новости мира бизнеса, имена из списков Форбс, истории успеха, людей и их повадки, женщин и их желания. Он стал стрелой, выпущенной в мишень умелой рукой, и эта мишень называлась – успех. Ему некогда было оглядываться, некогда было остановиться, отдохнуть, порадоваться жизни. Он и был самой жизнью, неукротимой её стихией.

Погуляв месяц после армии, а на самом деле изучив перспективы рынка, Яр поехал к Глебу в гости. Тот в это время перебрался жить в Калугу. Там бабушка оставила ему дом. Глеб с Яром в чем-то были похожи, высокие, плечистые, для девчонок притягательные. Но это было чисто внешнее сходство. Яр был замкнут, вспыльчив, в его глазах читалась затаённая страсть и угроза. Он был словно дикий воин в доспехах из современных костюмов. Глеб же был каким-то обтекаемым, что ли, увиливатель. Там, где Яр скажет жёсткое непреложное «да», Глеб накрутит витиеватых фраз, коснётся одной темы другой, уведёт в третью, он будет выглядеть эрудитом, тонким знатоком всего на свете, его заслушивались, словно соловья, но никто бы не мог в итоге сказать, о чем они договорились, или что именно обсуждали. Глеб на фоне Яра выглядел утончённым эстетом, Яр на фоне Глеба казался грудой мышц и инстинктов.