– А из-за чего же ты не выучил урока? – спросил Игорь.

– Как – из-за чего? – Этот вопрос застал Ромку врасплох. – Ну, я… занят был…

– И чего ты, Ромка, тут выкручиваешься? – вдруг сказал Боря. – Ведь я очень хорошо помню тот день, когда ты по географии отвечал. Ты тогда перед уроками в филателистический магазин ходил. Было? Было! Вот материал и проверен.

– Пожалуйста, печатайте! – сказал Ромка. – Только от руки много не напечатаете.

– Ты не дашь машинку?! – спросил Игорь, побледнев.

– А что ж ты думаешь, что я на своей машинке да про себя заметку буду писать? Жди! – Ромка схватил пальто и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

– Эх, может быть, не нужно было ссориться! – минут через пять вздохнул Игорь, потому что Боря выложил перед ним штук пятнадцать заметок, которые надо было теперь переписывать от руки.

– Ничего, – сказал Боря. – Нам такие члены редколлегии не нужны.

Он положил на пол белоснежный ватманский лист и быстро набросал контуры заголовка. Стенгазета называлась «Пионерский горн». Акварельная краска ложилась ровно и мягко. Игорь и Боря то и дело вставали на ноги, чтобы издали оглядеть свою работу.

И вдруг в тот момент, когда заголовок был уже написан, Игорь, поднимаясь с колен, задел рукой блюдечко с красно-бурой водой и опрокинул его на ватманский лист. Длинный ручеёк наискось пересёк газету.

– Тьфу! – мрачно плюнул Боря. – Вот не везёт! И машинки нет, и кляксу посадили!

– Какой-то рок преследует! – сказал Игорь. – А может, на завтра отложим? Завтра и Ромку уговорим, и на свежую голову что-нибудь придумаем.

– Да чего там откладывать! Надо закончить сегодня, и всё! – сказал Боря. – Но что только делать? Заклеить, что ли?

Он полез в свой стол и начал рыться в журналах, ища какой-нибудь рисунок. Но ничего такого подходящего к газете не нашёл.

И вдруг Боря вытащил из ящика печатный лагерный плакат. На фоне палаток стоял розовощёкий горнист. А внизу было написано: «Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья!»

– Эврика! – закричал Боря. – Мы спасены!

Он положил этот плакат на ватманский лист и острым концом деревянной кисточки стал обводить пионера с горном. На газете оставался еле заметный след. Потом Боря провёл карандашом по этому следу, и на ватмане улеглась точная копия горниста.

– Игорь, разводи краски! – сказал Боря и смущённо улыбнулся. – Правда, этого пионера мы должны были бы сами нарисовать, но, может быть, примут, а?

Горнисту ребята подрумянили щёки, глаза сделали чёрными, а горн посыпали золотой блёсткой…

Вдруг поздно вечером явился Ромка. Он жил в соседнем доме и прибежал без пальто, держа под мышкой пишущую машинку в футляре.

– Давайте, что печатать! – сказал он скороговоркой. – Я с папой говорил. Его тоже однажды критиковали в стенгазете…

– А заметку про себя отпечатаешь? – спросил Игорь.

– Конечно, – сказал Ромка. – Могу хоть в двух экземплярах! Мне не жалко…

Стенгазета вышла яркой и радостной. Боря повесил её на стену для просушки, и в комнате словно сразу стало светлее…

А на следующий день после уроков жюри конкурса, куда входили пионервожатая Аня и учитель рисования Юрий Осипович, начало рассматривать стенные газеты.

Вскоре ответственные редакторы со своими членами редколлегий были приглашены в пионерскую комнату. Боря вошёл последним. Он увидел свою газету, приколотую кнопками к стене, и уже не мог оторвать взгляда от пионера с золотым горном. Ему казалось, что все смотрят на этого пионера и понимают, что его нарисовал не Боря, а настоящий художник.

Редакторы, как на пионерской линейке, выстроились шеренгой, и вожатая Аня объявила результаты конкурса.

– Первую премию, – сказала она, – большую коробку акварельных красок, мы выдаём газете «Пионерский горн»!

Боря подошёл к Ане и под аплодисменты присутствующих получил награду.

– Спасибо за краски, – тихо сказал он Ане. – Но этого пионера с горном не мы рисовали. Он был на плакате напечатан.

Боря ожидал, что сейчас ребята закричат: «А-а, на чужой счёт живёте!» – но, к его удивлению, ничего этого не произошло.

– Правда? – спросила Аня. – Хорошо, вы его перевели, но мы даём вам премию не только за рисунок… У вас принципиальная газета.

И она, чуть-чуть улыбаясь, посмотрела на Ромку.

Я заглянул в наш пустой ещё класс и вдруг увидел Димку. Красный, взъерошенный, он сидел за партой в глубокой задумчивости и разглядывал какие-то скомканные бумажки. Заметив меня, он зло стрельнул своими голубыми глазами и хлопнул ладонью по бумажкам.

– Вот, полюбуйся! – сказал он. – И это в нашем коллективе!

На первом клочке я увидел корявые строчки: «Тошка! Тошка! Как много в этом слове для пионера завелось!» А на втором было ещё похлеще: «Я люблю Тошку!»

У меня в душе что-то ёкнуло, но я твёрдым голосом спросил:

– Откуда это?

– Нашёл в классе, когда пол подметал, – почти шёпотом ответил Димка. – Ну, что скажешь, а? В нашем отряде любовь! И в ней замешана твоя Тошка! А почерк узнаёшь чей? Лёньки Соловьёва!

– Нет, этого не может быть, – сказал я. – Они совершенно разные люди.

– Положим, так! – горячо сказал Димка. – Но всё равно, раз такие записки появились, мы должны принимать меры!

– Во, посмотрите на него! – сказал я. – Нашёл себе занятие… Может быть, подумаем о каких-нибудь других делах?

– На что ты намекаешь?

– А на то, что, кроме сбора металлолома, мы ничем не занимаемся. И Тошка тебя правильно на сборе критиковала!

– Ну знаешь ли, ты мне это брось – своих соседей защищать! – вскипел Димка. – А может быть, ты сам эти записки написал?

– Да ты что, свихнулся? – Я замахал на Димку.

– А раз нет, тогда слушай! В общем, я объявляю тайный розыск автора. Для начала, я считаю, нам надо устроить лекцию. Положим: «Есть ли любовь на Марсе?» Она будет с намёком. Мы будем говорить про Марс, а сами начнём наблюдать за Землёй. Чуть кто на лекции взвизгнет, значит, у того нервы не выдержали и, значит, тот влюблён! А? Как ты смотришь?..

Согласитесь, я всё-таки не мог пройти мимо этого случая с Тошкой. Кто же всё-таки мог состряпать эти записки? Но я предложил Димке другой ход – без лекций и без взвизгиваний.

С первого урока мы с Димкой повели наблюдение за классом. О, это было любопытное занятие – подмечать в ребятах всё то, на что ты раньше совсем не обращал внимания. У Лёньки Соловьёва, оказывается, была бородавка на щеке, а школьные брючки такие короткие, что над краем ботинок даже голые ноги виднелись.

Гришка Цырлин – курносый, со свекловичными щеками – на перемене окунал в банку с тушью капиллярную трубочку и писал какие-то странные этикетки: «Компот – 5 коп.», «Рыбные фрикадельки – 30 коп.».

Федька Соколов с вниманием пересчитывал на парте чистые почтовые открытки. Их была целая пачка – штук двести. Откуда они взялись?

«У Тошки Бабкиной появился маникюр! – написал мне на уроке Димка. – Хе-хе, явление многозначительное! Будем бдительны! А у Ленки Крыловой новые туфли!»

«Оболтус! – ответил я ему. – Поменьше смотри на девчонок!»

«Внимание! – вскоре написал он мне снова. – Я сейчас видел, как Тошка что-то передала Соловьёву! Будем хватать его на перемене!»

И действительно, как только кончился урок, Лёнька Соловьёв первым выскочил из класса и куда-то помчался по коридору.

Мы его еле догнали в толпе мальчишек. Я хотел было Лёньку незаметно припереть к стенке, но Димка не понял меня и свалил его на пол.

– И куда ты всё бегаешь, бегаешь? – спросил он ласково, сев на него верхом.

– В буфет! – ничего не понимая, ответил Лёнька.

– А как настроеньице? – склонился я над ним.

– Прекрасное…

– А что это тебе Тошка на уроке передала?

– Деньги… чтоб я ей пирожок купил с мясом.

– Ага, с мясом… – сказал Димка. – А битки в дверях не хочешь?