Арабелла соскочила с кровати и потопала к двери. На пороге она вдруг остановилась и обернулась.

– Кстати, – сказала девочка. – Кто такая мисс Коллн?

– Что? – не понял Финч.

– Ты называл ее имя во сне, когда лежал на подоконнике. Какая-то мисс Коллн.

– Я… – Финч вздрогнул. По непонятной причине ему вдруг стало невероятно страшно. – Я не знаю.

Арабелла кивнула и выскочила за дверь.

Финч закрыл глаза и потер веки, пытаясь понять, о ком говорила Арабелла.

Когда он их открыл, то в тот же миг замер от ледяного ужаса. За окном в снегу висела в воздухе громадная черная фигура в цилиндре и с зонтиком.

Финч моргнул. За окном был лишь снег. За окном был лишь вечер.

Тик… так…

Едва слышно тикали часы на столе. Им подыгрывал стук одного колотящегося детского сердца.

Финч глядел в окно. За ним сплошной стеной шел снег – вот только это больше не был снег, под которым хотелось бы прогуляться.

Мальчик смотрел на падающие белые хлопья и вспоминал свой последний день в школе. Человек с зонтиком, превратившийся в ворон на аллее… Это был он? Он явился сюда?

Чем дольше Финч об этом думал и чем дольше глядел в окно, тем крепче в его голове завязывался узелок мысли, что никого он на самом деле не видел.

«Наверное, все это последствия того, что я надышался ядом гремоловов. Да, наверное, все дело в этом…»

Внутри тем не менее ворочалось скользкое и очень липкое ощущение, как будто он себя старательно убеждает и уговаривает. Дедушка порой говорил, что люди могут быть сколь угодно слепы, они до конца будут отрицать очевидные вещи, которые им не нравятся и которых они не понимают, даже если сунуть им их под самый нос.

Дедушка… мысли Финча переключились с пугающей фигуры за окном, которой на самом деле, возможно, там никогда и не было, на вещи более реальные.

Их с Арабеллой план удался, все прошло не без неожиданностей, но, можно сказать, успешно. У них было имя…

Неимоверно хотелось сразу же отправиться по этому следу, но Финч понимал, что придется дождаться утра.

Арабелла пошла к себе, и он остался в квартире один. Сна не было ни в одном глазу – еще бы: он ведь только проснулся! Да и кто знает, вдруг, если он сейчас заснет, ему снова привидится какая-нибудь жуть…

«Чем же заняться?»

Мальчик выпутался из одеяла и направился в гостиную. Сняв с полки тяжелый альбом с фотокарточками, он сел в дедушкино кресло и закутался в плед. Финч так часто делал, когда на душе было неспокойно.

Открыв альбом, он привычно начал рассматривать фотокарточки, на которых был запечатлен молодой дедушка. На них можно было различить лишь высвеченное вспышкой дедушкино лицо да кисти рук. Все остальное сливалось с темным фоном. Едва-едва угадывались очертания швейных механизмов, стоявших за спиной дедушки, – это было старое дедушкино ателье…

Финч перевернул несколько страниц и нашел фотокарточки, с которых на него смотрели мама и папа. Стоило ему лишь взглянуть на них, как внутри тут же образовалась пустота.

Дедушка почти не рассказывал ему о родителях. Для него все, что их касалось, было очень болезненной темой, а Финч не хотел, чтобы дедушка нервничал, ведь у него от этого могло остановиться сердце. Поэтому старался и не расспрашивать.

И все же кое-что Финч знал. Как говорил дедушка, самое главное. Его родители были хорошими людьми, очень любили друг друга и могли спорить часами.

Маму звали Вероникой, а отца Филлиппом. Филлипп был сыном дедушки, а Вероника была сиротой.

«Эта искрящаяся Вероника», – говорил о ней дедушка со светлой грустью в голосе. По словам Корнелиуса Фергина, у Вероники была очень каверзная улыбка, которая сводила всех кругом с ума, и все постоянно гадали, что Вероника задумала. Неунывающая, веселая и совершенно непунктуальная – такой была мама Финча. Дедушка шутил, что Филлипп готов был придушить ее шарфом за хронические опоздания на свидания. Разумеется, любя.

«Мой занудный Филлипп», – говорил о своем сыне дедушка с неизменной тоской в голосе.

Филлипп был полной противоположностью Вероники. Молчаливый, тихий и чудаковатый – многие называли его, как и Финча, отсталым. А еще он был вечно хмурым, и мало кому удавалось вытащить из него улыбку. Помимо прочего, он обладал некоей чертой, за которую Вероника готова была столкнуть его со скалы. Разумеется, любя. Дело в том, что он патологически не понимал ее опозданий, и это несмотря на то, что у нее всегда была уважительная причина! Филлипп был единственным, кто мог по-настоящему разозлить Веронику, и тогда она принималась бегать повсюду, хлопать дверьми и возмущенно восклицать: «Ну уж нет!» или «И слышать ничего не желаю!».

Как ни странно, именно в эти моменты она становилась еще прелестнее, хоть сама и не знала об этом, а Филлипп, глядя на нее, наконец улыбался.

Дедушка говорил, что Финч очень похож на маму, а от папы у него только его рассеянность и привычка ходить повсюду с трагичным видом…

Финч очень скучал по родителям, хоть и совсем их не помнил. Он разглядывал эти фотокарточки и представлял жизнь Филлиппа и Вероники: как они пили кофе, читали газеты, говорили, смеялись и плакали. Он часто представлял свою жизнь, если бы они не исчезли.

Финч нашел самую последнюю фотокарточку родителей. Мама, молодая красивая женщина с копной вьющихся черных волос, пыталась сдуть снежинку, севшую на кончик ее острого носа. За руку ее держал с виду угрюмый, но при этом откровенно пытающийся сдержать улыбку папа…

Финч вдруг заметил на фотокарточке кое-что такое, на что прежде не обращал внимания. Земля вокруг родителей была гладкой и сверкающей – это же каток! Позади чернели фигурки на коньках… На фотокарточке этого не было видно, но, должно быть, и его родители тоже стояли на коньках.

Они выглядели счастливыми и преисполненными надежд – впереди у них была вся жизнь. В момент, когда фотокарточку сделали, они еще не знали, что снежная буря, которая начнется через два дня, заберет их навсегда…

Что-то вдруг закололо в груди, словно Финч туда-сюда возил сердце по столешнице и ненароком вогнал в него занозу. Руки сами потянулись к карману, и он достал черное перо. Оно было чуть теплым…

«Остыло? – подумал он. – Оно же было почти обжигающим! Что же случилось?!»

Что-то капнуло на фотокарточку родителей. Финч с удивлением понял, что это его собственная слеза.

И тут в дверь позвонили.

«Дедушка?! – с надеждой подумал Финч, но потом вспомнил, что у дедушки есть свой ключ. – Тогда кто же это может быть?»

Захлопнув альбом, он спрятал перо обратно в карман, сполз с кресла и, сбросив плед, подошел к двери.

– Кто там? – спросил он.

– Открывай скорее! – раздался знакомый неугомонный голос. – Это я!

– Ты же ушла пять минут назад! – воскликнул Финч, открывая дверь.

– Вообще-то, еще и пяти не прошло, – занудно уточнила Арабелла и заскочила в квартиру. На ней были пальто, шарфик и шапка. – Одевайся скорее!

– Зачем?

– Мадам Клара! – взволнованно пояснила Арабелла. – Она снова вышла. Нам нужно за ней пойти.

– Но ты же говорила, что мне нужен покой и…

– Обойдешься! – категорично оборвала его девочка. – Ты и так выглядишь здоровым! Или ты хочешь, чтобы я пошла без тебя?!

– Вот еще!

Финч торопливо оделся, и они с Арабеллой, выбежав из квартиры, бросились вниз по лестнице.

Оказавшись на первом этаже, дети пронеслись мимо окошка консьержки и под возмущенный окрик миссис Поуп «Не бегать!» выскочили из подъезда.

Мадам Клара с коляской отошла уже достаточно далеко от дома. Ее высокая стройная фигура чернела на фоне белого заснеженного пустыря. Направлялась няня куда-то в сторону путей.

Финч и Арабелла двинулись за ней.

– А как ты узнала, что она вышла? – спросил мальчик.

– Я уже спустилась на свой этаж, когда услышала, что едет лифт, – ответила Арабелла. – Притаилась у решетки и прислушалась. В кабинке был мистер Поуп – он похвалил новую шляпку мадам Клары, а она сказала, что шляпка вовсе не новая.