Как я могу рассказать ей обо всем, что творится в моей голове? Как я могу рассказать, что стремительно схожу с ума и вижу, как от стен отделяются тени, стремящиеся настигнуть меня? Как поведаю о греховных снах о святом отце?
– Я думаю о родителях, – полуправда, чтобы отвлечь внимание.
– Тебе нужно отпустить. То что случилось, значит, уготовано Всеотцом, это испытание, – она крепко обняла меня и я вдохнула запах простого мыла.
– Я устала от испытаний, – пожала плечами, высвободилась из объятий. – Пойдем, не хочу опаздывать.
Мимо прошло несколько послушниц. Случайно, я услышала их разговор и скривилась.
– Сегодня пойду на исповедь к отцу Доминику. Покаюсь в зависти. Я всю ночь думала в чем покаяться.
– Отличная идея, я пожалуй тоже схожу.
– Девочки, я не могу думать ни о чем, кроме исповеди.
Хихикая, они пронеслись мимо нас, стараясь прийти первыми и занять ближние к входу столы в комнате обучения. Разумеется, чтобы быть ближе к отцу Доминику.
– Дуры, ходят на эти исповеди только ради того, чтобы лишний раз посмотреть на святого отца, – недовольно проговорила Барбара.
– Не стану спорить, – я улыбнулась ей и она вернула мне улыбку.
Когда мы вошли в комнату, все первые столы уже были заняты и мы с Барбарой двинулись к последнему не занятому в третьем ряду.
Святой отец вошел звучной поступью, держа книгу со Словом Единым на сгибе локтя. Он оглядел присутствующих и все разом притихли.
Хрустнул ветхий переплет, зашелестели, будто стоная, страницы, и он начал читать вслух. Его голос относил меня куда-то далеко. Я старалась не слушать, не вслушиваться, не смотреть. Но он раз за разом возвращал на себя мое внимание. Он мог бы потягаться с сиренами за умение очаровывать, делая обычные вещи. У сирен не было бы шанса, столкнись они где-нибудь в море.
– Сестра Бьянка, сестра Жанна, вы мешаете мне читать слово Всеотца. Если вы пришли сюда хихикать, то спешу вас огорчить, я не сказал ничего смешного. И кара, посланная Всеотцом на всех огорчивших его детей, точно не подразумевает смех, – холодно произнес и сверкнул глазами, точно плетью. Даже у меня, смиренно молчавшей, все это время, волоски встали дыбом.
– Простите, отец Доминик…
– Поменяйтесь местами с сестрами Агатой и Барбарой. Впредь, – сделал хлесткую паузу, – попрошу первые столы не занимать.
Они посмотрели на наш дуэт злобно, с едва скрываемой завистью. Я поежилась, а Барбара слишком порывисто взяла свои вещи и поспешила занять место.
Словно меня приговорили к дыбе, я медленно шла на эшафот, точнее, к первому столу в опасной близости к священнику.
– Смирение побеждает гордыню, – сказал отец Доминик, не сводя взгляда с Бьянки и Жанны, которые что-то недовольно пробурчали пару мгновений назад.
Остаток занятия я, честно признаться, не слушала. Мои мысли метались и всё, что я старалась делать, это не пялиться на отца Доминика.
* * *
– Сестра Агата, попрошу вас задержаться, – немигающий взгляд медовых глаз, и мое сердце стало колотиться от волнения.
– Конечно, святой отец, – я передала свою книгу Барбаре и она мягко улыбнулась на прощание.
Остальные девушки направили на меня полные неприкрытой злобы взгляды. Будущие монахини точно не должны так смотреть. Бьянка что-то прошептала Жанне и та нарочито громко рассмеялась, а после они стремительно скрылись.
Раздраженно выдохнув, проповедник захлопнул дверь, а я дернулась, испугавшись.
– Прости, Агата. Я не хотел тебя пугать.
Я слегка качнула головой, показывая, что не испугалась, что все в полном порядке.
«Все в порядке» – стало моим девизом. У меня всегда все хорошо, я в порядке и вовсе не вижу странные силуэты в углах, не вижу, что они преследуют меня. И тот раз, когда я едва не упала навзничь, кто-то несуществующий подхватил меня, не дав разбить голову.
– Ты чем-то опечалена?
Я закусила губу, раздумывая, стоит ли мне рассказать все, что вертится в моей голове. Нет, точно не все, про мои мысли касаемо него самого, ему точно знать не стоит.
– Отец Доминик, мне кажется… – замолкла, жуя внутреннюю сторону щеки, —… кажется, что я схожу с ума. Мне мерещатся тени, меня мучают непрекращающиеся ночные кошмары, я не могу спать, не могу есть. Родители поэтому отказались от меня? Они знали, что со мной не все в порядке?
– Родители?
– Когда мне было тринадцать, они привезли меня сюда, а потом я больше их не видела, – я грустно усмехнулась, перебирая собственные пальцы в нервном жесте.
– Сегодня ты снова должна прийти ко мне, пока я до полусмерти избиваю несчастные подушки, – смешок из уст священника казался таким странным, нереальным. В моей голове образ святого отца – это лишенная человеческих эмоций почти что статуя, а отец Доминик улыбается, шутит, лжет.
– Мне кажется, я знаю почему тебе видится всякое. Разум человека очень слаб, особенно если не давать ему полноценного отдыха. Ты обращалась к сестре Хелен за помощью?
– Отвратительно горькие настои от которых сухо во рту, но ни капли не избавляющие от кошмаров? Наверное, я перепробовала их все за эти несколько недель.
– Я что-нибудь придумаю, – он снова улыбнулся и жестом пропустил меня вперед.
* * *
В его комнате пахло чаем, мылом и чем-то терпким. Мне нравилось, как здесь пропадали все прочие звуки. Клочки исписанной бумаги, которыми было доверху забито небольшое мусорное ведро с искривленным боком, напоминали мне о воспоминаниях, смятых и давно забытых. Однако они, время от времени, все равно успевают напомнить о себе.
Снег медленно летел с неба пушистыми, похожими на пушинки, хлопьями. Мех на капюшоне моей коричневой дубленки вымок, свалялся и скоро покроется ледяной корочкой. Я громко и заливисто смеялась, резво отряхиваясь от налипшего, во время валяния в сугробах, белоснежного снега. Внезапно, в меня полетел неплотный, но довольно крупный снежок и попал прямо, в без того уже мокрые и растрепанные, волосы.
– Папа! Я тебе сейчас буду мстить! – я расхохоталась и побежала на него, стараясь выглядеть воинственно.
– Останешься сегодня здесь, – голос мужчины вывел меня из воспоминания.
Постаралась незаметно смахнуть слезу, притаившуюся в уголке глаза, но как только сделала это, новым и неудержимым потоком хлынули новые. Я спрятала лицо в коленях, злясь на собственную никчемность.
