– Почему, как дурачки?

– Ну, тех, кто только на одном пяточке гуляет, дураками считают.

– Вот, как? И где же гулять нужно, чтобы таковыми не сочли? – полюбопытствовал, от нечего делать, Локлир.

– По всей округе. Как ушёл с утра, так и бродил до ночи.

– Ясно. Отстал я от общества здесь, на безлюдных равнинах.

– Что ж, можно сказать, что тебе повезло, – Эгине нравилась здешняя тишина.

– Ну, ты теперь в сельскую местность перебралась, как я понимаю, так что… можно сказать, тебе тоже повезло. Если не учитывать то, каким образом ты в Гербере оказалась, – пытался поддерживать беседу Локлир.

– Я какое-то время тоже так думала, но Гербера только для людей с большими деньгами и личным транспортом. Даже не имея своего автомобиля и много денег, в городе и то проще решить свои проблемы, – не согласилась с ним собеседница. Она заговорила о деньгах, и Лок поймал себя на мысли: «Погоди, раз ты здесь, значит ты так и не нашла работу в Гербере? Неужто её совсем там нет? Или ты из-за болезни работать не смогла?»

– Работа была кое-какая, в магазине, например. Но тётка оббежала всё, что могла, и велела нас с мамкой не принимать. Ей с сынками нужно было нас из Герберы выдавить.

– Что про сынков, то понятно. Они же помогали твоему папаше «Позитив» добывать. Джек, во всяком случае. А тётке это зачем? Она об их делишках знала?

Эгина кивнула: «Посидим на мосту?», – она продолжила рассказывать всё по порядку, с того момента, как они с мамкой решили не возвращаться в город…

За ужином они обсудили свои планы с роднёй. Высказав свои мысли, мама Эгины вышла с сестрой на улицу. У Лекса не возникло особого желания помогать Эгине. Её мамку, как работника, он вообще не рассматривал. Двоюродный принялся говорить словами папаши своей гостьи: «Тебе нужно учиться разговаривать».

Эгина часто слышала эту фразу от своего папы. Куда бы они ни пошли, хоть в магазин, хоть в кантору какую-нибудь, папа предупреждал: «Говорить будешь сама. Тебе надо учиться разговаривать», – словно его дочь не могла связать двух слов и нормально общаться с людьми. В магазине он уходил от Эгины и продавца за стеллажи, а в конторе оставался в коридоре, отправляя дочку одну в кабинет.

И теперь вдруг и Лекс понёс то же самое. Эгина удивлённо посмотрела на него, а он продолжил: «Ты ведь работать не сможешь. Можно, конечно, тебя в овощехранилище посадить, но тебе всё равно разговаривать придётся, когда за мешками приедут». Эгина не стала спрашивать, почему он так считает, и не стала объяснять, что проблем с общением у неё нет.

– Могу предложить тебе только гайки расфасовать – разовая работа. Оплата минимальная, – на полном серьёзе предложил братец.

– Я лучше бы покрасила что-нибудь, если уж только о разовой работе говорить.

– Не, красить ничего не нужно.

– Мама может связать что-нибудь.

Двоюродный развеселился: «Шарфы и варежки со снежинками для моих работников! Гы! Представляю! Заботливый работодатель, рукавицы с связанные с теплом!.. Нет, мне ничего не нужно. Я в магазине куплю».

– Ладно. Поищу другие варианты.

Договориться с Лексом о работе не удалось. Эгина решила, что нужно не только найти работу и наладить быт, но и организовать досуг – моральная составляющая тоже имела большое значение: «Ты часто на Продбазу ездишь, – обратилась она к Джеку, – Купи мне гуашь художественную с холстом».

Продбазой называли мелкооптовую базу вкупе с рядом розничных отдельчиков под одной крышей. Состоятельные сельчане в день получки компаниями ездили на неё закупаться дешёвыми товарами на месяц. В местных магазинчиках те же товары, но уже с наценками, покупали только безлошадные.

– Ручкой на бумаге рисуй, – ни с того, ни с сего нервно буркнул двоюродный и, подумав добавил, – На Продбазе такое не продают.

– Наверно, действительно не продают, – подумала гостья. Эгине не верилось, что он может отказаться и нагрубить только лишь потому, что ему неохота пошевелиться лишний раз, как её папане. Она вышла на улицу. Мама опять рассказывала сестре о папаше. Разговор, похоже, подходил к завершению. По тёте было видно, что она хочет одна уйти в огород: «Ну, вы же пожили хорошо», – услышала от неё Эгина, выйдя с веранды. Мамка, по своему обыкновению, продолжала взволнованно объясняться.

– Так сказала, будто пора жить плохо, и произошедшее абсолютно нормально, – подумала Эгина и молча встала возле мамы.

– А я-то, как жила? Я-то, как жила? – повторяла тётя после каждой мамкиной фразы. Звучало так, словно она винит сестру в том, что у неё был сложный период; словно неприятности у неё возникли из-за неё.

– Мам, давай перед сном прогуляемся, – позвала Эгина. Между улиц братцами была наезжена тракторная дорога. Мама кивнула, не оглядываясь на дочь и продолжила объясняться.

– Вот десять лет назад ты хорошо в городе жила, а я тут нет. Вот теперь поживи, как я, – радовалась случившемуся тётя. Её сестра, словно не замечая злорадства, всё продолжала объяснять, что и как было.

– Пойдём? – Эгина потянула мамку за руку. Та снова кивнула, не глядя на неё. Дочке с трудом удалось отвести мамку от тётки.

– Чего это она тебя обвиняет? – заговорила Эгина, отойдя подальше от дома.

– Меня все всегда обвиняют, – мама не знала, как объяснить поведение сестры. Для дочки же оно было куда понятней, она и раньше слыхала, как тётя недобро отзывается о них обеих, думая, что ни одна из них её не слышит. Эгина говорила об этом маме, та лишь качала головой и моментально забывала об услышанном.

– Завидовала, – подумала Эгина. Её родители постоянно создавали видимость благополучия.

Она часто слышала, как знакомые говорили мамке «Какой он у тебя хороший», и думала: «Вы не знаете, какой он на самом деле», – в смысле папаша. Сама она в разговор вступала редко, потому что её мнение мало интересовало окружающих. С ней общались только двоюродные и тётя. Остальные же соревновались в том, у кого дети умнее и создавали Эгине образ дурочки, который её родители даже и не пытались разрушить. Мама не умела, папа не хотел. Да и мало того, что не хотел, сам способствовал его укреплению.

Тем ни менее полное игнорирование окружающими теперь всё ровно выглядело странно. Малознакомым-то с мамой людям должно было быть всё равно, дурочка она или нет. Тем более, что с другими дурами они всё равно разговаривали. Эгину мнение знакомых особо не расстраивало, она не пыталась доказывать обратное: «С дуры спрос меньше. Раз дура, не ходите ко мне за советом и помощью», – говорила она себе и молча делала свои дела. Но она хотела бы знать, из-за чего её перестали полностью воспринимать, как собеседника.

Вечер Эгина провела за книгой. Ночью она опять долго сидела на кровати в темноте и уснула лишь около четырёх часов. Утром ей не дал спать грохот на металлической крыше. Как оказалось, гремела ворона кедровой шишкой. Она поднимала шишку на самый конёк и наблюдала, как та скатывается вниз. Тётя сказала, что птицы здесь так часто забавляются. Это значило, что выспаться удастся не каждый день.

Сегодня мама с сестрой надумали сходить до долгостроя. Эгина, конечно же, пошла с ними. Её недостроенный дом стоял на соседней улице, считавшейся когда-то центральной. Теперь же половина домов на ней была заброшена. Грунтовую дорогу разбивали лесовозы. Участок Эгины зарос травой. Дом выглядел не так, как она себе представляла. Веранда напоминала железнодорожный вагон, приставленный к дому. К краю её крыши, в качестве защиты от дождя, был присобачен кусок железа.

Козырька над крыльцом не было, а входная дверь полностью перекрывала площадку, не давая свободно зайти в дом. Зайти, конечно, можно было, огибая дверь по краю крыльца и рискуя упасть с него. Или же нужно было открывать дверь нараспашку. Перил никто не сделал.

– Ничего, главное приспособиться, – похвалила работу тётя. Внутри веранда была покрашена, видимо, для того чтобы опять же создавать видимость благополучия. Заглянет кто-нибудь, почтальонка, например, а веранда отделана, и подумает, что и весь дом внутри тоже. Дальше-то она не пойдёт.