Время упущено, попасться к персам нельзя. Мужчина бросил взгляд на бегущего к коням напарника.

«Уйдет», — подумал Яков.

Полковник смотрел на уходящего Кайсака, а руки делали свое дело. Нога могла бы вновь быть ощущаемой, но для этого нужно секунд двадцать, в лучшем случае. И Яков обязательно побежал бы, вот только персы удивительно быстро опомнились и уже три пули просвистели где-то рядом, а одна ударилась о камень, за котором прятался Корастылев. Может они и были на отлете, но риск быть раненым, оставался. Нельзя попасться, никак. Яков не собирался показывать даже свое лицо, чистое, рязанское, с веснушками. Никаких подозрений на русских.

Человек, ранее разучившийся плакать, рыдал. Не в голос, но слезы текли по щекам воина, исполнявшего свой долг до последнего. При этом не было ни мгновения, чтобы Яков остановился. Нет, он уже обильно лил на себя горючую смесь, которую нельзя потушить ни водой, ни даже песком. Вместо воды, Яков держал именно такую жидкость.

«Только бы кресало не подвило», — думал в этот момент мужчина.

Кресало не подвило, с третьей высеченной искры Яков Иванович Корастылев, по прозвищу Зверь, запылал огнем.

— А-а-а! — такая боль была непереносима, как не хотел молчать, человек все равно закричал.

Воин пылал, кожа моментально вскипала, а пузыри лопались, мясо становилось белым, быстро превращаясь в темные угольки. Крича от боли, Яков смог вытянуть заряженный турецкий пистолет и…

— Просковья… — сказало сердце, но наружу вырвался только хрип.

— Тыщ, — пистолетный выстрел прекратил жизнь, очень сложную и противоречивую жизнь, мужчины, человека.

А Кайсак Мурзаев преспокойно уходил, уже не догоняемый никем. Он выполнял приказ, так было правильно, приказ не обсуждается. После, он, ранее никогда не употреблявший хмельного, напьется, но не сейчас.

Те, кто бежал к убийцам шаха были столь впечатлены горящим человеком и его самоубийством, что потеряли время и второй стрелок, янычар, ушел.

— Янычары — шахиды! — сказал кто-то из наблюдающих за смертью убийцы.

А в это время, в трех часах от Эрзерума, с севера, с подкреплениями шел шахзаде Мухаммад Бакер Мирза, ставший, через пожертвование, долг и исключительный профессионализм русского стрелка шахом Ирана.

Аббас еще был жив, хотя пуля и попала в голову, но он потерял сознание и больше в себя не придет, умерев на следующий день. Его ближайший воевода, который находился на линии огня был сражен Мурзаевым так же в голову, но там смерть наступила мгновенно.

Бывает ли подлый героизм? Сложный вопрос и все зависит от человека, отвечающего на него, но часто именно грязными методами расчищаются дороги к счастью. Важнее даже иное — когда у империи есть те, кто может вот так ей служить, она живет.

Глава 12

Эрзерум

20 июля 1610 года

Егор Иванович Игнатов рассматривал своего врага в зрительный прибор огневого боя, называемый еще «оптическим прицелом». Мужчину переполняла гордость за то, какое оружие появилось в русской армии. Конные османские воины, как и янычары отдыхали от, наверняка, сложного перехода и они готовились к атаке. Был готов и полковник Игнатов, как и поступивший в его подчинение казачий полковник Тимофей Рязанов. Но время вспомнить последние полгода, было, враг явно никуда не спешил.

Игнатов был отозван от всех должностей и сразу после сражения при Киеве, где Егор еще удаль свою молодецкую показывал и дуэлировал с польским шляхтичем, тогда еще ротмистра Игнатова вызвали в Москву. Егор привык, что ему в последнее время все дается, как бы с неба, при этом Господь не разбирается в тонкостях возраста, социального положения. Был никем и за пару лет уже капитан-ротмистр. Но вот если кто скажет, что звание полковника Игнатов получил так же, считай ни за что, или потому что государь привечает парня, тот будет бит.

Егор Иванович только лишь успел повидаться с любимой женой Милкой, ставшей сущей красавицей и степенной барыней, дать отцовское наставление шаловливому пасынку Демьяху, потрепал за кудряшки сына и посюсюкался с дочкой. А уже на следующий день поступил вызов. Прибыл целый десяток телохранителей. И это уже что-то, но значило. В таком количестве в одном месте можно было встретить телохранителей только при государе, или иных охраняемых людях.

Благо вызывали не далеко, в Преображенское, но на казарменное положение. Так что насладиться вдоволь наливным телом жены и полюбоваться проказами деток, Егор не успел. И по прибытию на военную базу даже переживал, что находится рядом с домом, а видится с семьей нельзя. В этом заставили даже дать расписку, чтобы и мыслей не возникло самовольно уйти, непонятно зачем это было нужно, но, вероятно, прецеденты были.

Но эти переживания длились не долго, потом мыслей хватало только чтобы добраться до кровати и упасть мертвецким сном. Нет, физическая подготовка у Егора была на высоте, он поддерживал форму и тренировался регулярно. Но высоты, они же бывают разные. В этот раз он понял, насколько можно и нужно быть лучше.

Более тысячи человек были собраны в Преображенском, занимая казармы ушедших на войну гвардейцев. Впрочем, среди этой тысячи было немало тех же гвардейских командиров. Да и вообще знакомых лиц Егор насчитал больше ста человек, но были и те, с кем встречаться не приходилось, особенно среди немцев.

Да, это тоже удивило, что в отобранной тысячи человек было более двух сотен немчуры. Егор ничего не имел против немцев, они же разные: есть те, кто служит против государя, но есть такие, что кровь проливают за русского императора. И не всегда вопрос денег играет первостатейную роль.

Через неделю изнурительных маршей, постоянных стрельб, лазаний по выстроенному макету крепостной стены, преодолению трех разных полос препятствий, лазанию по имитации отвесной скалы и много еще чего, часть воинов отсеялась. Причем, то, что идет отсев тогда еще никто ничего не знал. Напротив, были мысли, что вся эта тысяча — не что иное, как новое элитное подразделение. Полк, должный стать тараном для любых построений врага, уж больно ладные воины тут подобрались. Вопросы возникали в другом: все воины, будь порутчики, капитаны, или нижние чины, поголовно выполняли один набор упражнений и приказы отдавали им инструктора государевой школы телохранителей.

Тогда кто будет командиром? На первом этапе подготовки даже разбивки не было по подразделениям. Однако, после отсева порядка трех сотен человек уже кажущаяся стройной идея, что создается элитный полк, разрушилась. И ведь инструктора не шли ни на какие разговоры, словно завороженные исполняли лишь приказы, да отдавали дублировали эти приказы испытуемым, следя за исполнением.

На втором этапе физические мучения сменились на иные, может и еще сложнейшие. Часами лежать и не шелохнуться, даже если приперло по нужде? К такому жизнь не готовила никого из оставшихся на испытаниях. Затекали ноги, млели руки, но это бы и ничего, если бы сразу после трех-пятичасовой лежки ты не должен был либо сделать какое-то силовое упражнение, либо встать и отправиться бегать. Что сложнее: или тяжелые упражнения до судорог в конечностях, или лежать без движения, когда затекают конечности, сказать нельзя. Все необычно и сложно.

Так что отсев продолжился. Вместе с тренировками на терпение, выносливость и силу начались стрельбы. Нет, Егор и ранее замечал, что тут стреляют больше, чем в любом подразделении, а он бывал во многих полках. Но чтобы так!.. Расход пороха и пуль был на уровне ведения войны. Оставшиеся шесть с половиной сотен воинов за день совершали более тысячи выстрелов — невообразимое количество. При этом не всегда нужно было и заряжать, имелись воины, которые это делали.

Проверяли именно меткость, а, порой, и просто смелость. Далеко не каждый воин отважится смотреть в ту сторону, куда стреляет в момент выстрела, даже когда на воине надеты очки из толстого стекла. Между прочим, такие очки принесли несколько десятков травм и были забракованы. Идея хорошая — защита для глаз, вот только даже утолщенное стекло, прежде всего, стекло. Усталый воин, после сотого выстрела теряет концентрацию и тогда ружье может лягнуть и в лицо. Да и ладно. Походить с отекшим от синяка глазом — нормально. А если в этот глаз попал осколок от разбившегося стекла? То-то! Хотя, лекари из государевой лекарской школы и проходили практику в Преображенском и могли большинство травм вылечить, не допуская осложнений. Все-таки три воина лишились каждый по глазу.