Я не должен был знать, какой отсек был ее. Я не должен был знать, что она парковалась дальше всех от моего дома. Я не должен был знать, что она ездила на спортивном черном «БМВ», которому этой зимой понадобятся зимние шины.

Знала ли она, что ей понадобятся зимние шины? Что ей скоро нужно будет заказать их в местной шиномонтажной мастерской, иначе в декабре ей придется туго?

Не мое это дело. Эта женщина, блять, меня не касается.

И все же, сколько бы раз я ни напоминал себе, что она не моя проблема, что я не несу ответственность за ее машину и шины, я не мог выбросить ее из головы.

Каждый раз, когда думал, что нахожусь на пути к забвению, я видел ее, мое сердце замирало, и я возвращался к началу.

Это было в точности то, что произошло на игре ранее. Один взгляд на ее лицо, и у меня в груди все замерло. На краткий миг я почти улыбнулся. Почти преодолел расстояние между нами, чтобы поцеловать ее. Затем реальность обрушилась на меня, и я заставил себя отвернуться, пока никто не заметил.

Что за бардак. Это нужно было прекратить. Как мне это прекратить?

После вечеринки этим летом прошло уже несколько месяцев, но я, казалось, не мог перестать собирать обрывки информации о ней. О машине, на которой она ездила. О том, где она парковалась. Сегодня, в конце перерыва, когда мы готовились вернуться на поле, я услышал, как диктор матча назвал ее имя.

Она была восьмым номером. Внешним нападающим.

Не то чтобы я имел хоть малейшее представление о том, что это значит.

До сих пор я не позволял себе искать информацию о Дженнсин в интернете, но у меня было чувство, что сегодня вечером я нарушу это правило. Я ни черта не знал о волейболе. У меня не было причин узнавать. Но я хотел знать правила. Позиции. Я хотел всего этого.

Я хотел ее. Все еще. Даже несколько месяцев спустя я хотел ее.

Эта привязанность, влечение, пагубное пристрастие — как бы это, черт возьми, ни называлось — к Дженнсин Белл должно было прекратиться.

Это увлечение должно было пройти. Должно было пройти.

Может быть, после того, как она уедет. После того, как закончит университет. Если я буду терпеть эти мучения в течение года, это может вывести меня из себя, но у меня нет другого выбора.

Я любил свой дом. Я любил этот район. И я не собирался переезжать, чтобы сбежать от нее. Я также не собирался бросать свою работу.

— Это пройдет, — пробормотал я, загоняя свой грузовик в гараж, глубоко вздохнул и заглушил двигатель.

Черт возьми, я так устал. Радость от сегодняшней победы давно улетучилась. Сегодня вечером не было запланировано никакого послематчевого мероприятия, поэтому вместо этого я отпраздновал победу с Фейт и ребятами на ферме.

В течение часа я бросал мяч Авелю, чтобы он мог попрактиковаться для своей школьной программы. Бек и Кейб поссорились из-за видеоигры, так что я был миротворцем. Затем я помог Дэйну нанести последние штрихи в палатку, которую он соорудил в своей спальне, прежде чем приготовить бургеры для тети Фейт, чтобы она могла провести немного времени в своем кабинете, улаживая дела на ферме.

Сезон был в самом разгаре, и у меня было не так много возможностей навещать ребят. Но сегодня вечером я был уставшим. Таким уставшим я давно не был.

Я никогда не чувствовал себя таким уставшим после выигранной игры.

В этом году было что-то странное. Что-то было не так. Я не мог понять, что именно, но просто… ощущалось по-другому.

Возможно, потому, что мы все еще были на взводе после прошлогоднего весеннего скандала. Мы все были на грани срыва. Форд был находкой для команды, как для тренеров, так и для игроков, и все по-прежнему вели себя наилучшим образом, включая Форда.

За исключением случаев, когда дело касалось Милли.

Ни один из них не сказал ничего определенного, но что-то там происходило. Что-то, что шло вразрез с правилами.

Зная Форда, он бы послал к черту правило о запрете отношений на работе. Но Милли? Милли нравились правила. И она любила свою работу. Если они действовали тайком, если они рисковали всем, что ж… тем лучше для них.

Может быть, какая-то часть меня завидовала. Может быть, какая-то часть меня хотела, чтобы у меня было хоть немного их мужества.

Не то чтобы то, что произошло с Дженнсин, могло сравниться с этим.

Два спящих друг с другом сотрудника, — это одно. Но тренер и студентка? Это будет еще один скандал, который может вот-вот разразится. На кону стояла моя работа и мое будущее. И будущее Дженнсин тоже.

В любом случае, она была слишком молода для меня. Она была предназначена для гораздо большего, чем Мишн, штат Монтана.

Это пройдет.

Пока эти чувства не пройдут, я просто буду двигаться вперед. Поэтому, я вылез из своего грузовика и, с ключами в руке, направился через темную улицу к почтовым ящикам, забирая изнутри стопку, которая, скорее всего, была мусором.

— Здравствуйте, тренер. — Стиви помахала мне рукой, когда вышла из гаража и остановилась на подъездной дорожке, освещенной светом уличных фонарей.

— Привет, — сказал я, не сводя с нее глаз и не пытаясь найти Дженнсин внутри. — Как прошла ваша игра сегодня вечером?

— Еще одна победа. — Она улыбнулась, когда Лиз вышла, одетая в мешковатые спортивные штаны и футболку с надписью: «Дикие кошки».

— Здравствуйте, тренер Грили. Хорошая игра сегодня. Поздравляю.

— Похоже, вас тоже можно поздравить, — сказал я.

— Да. — Лиз рассмеялась. — Мы разгромили их.

— Дженнсин сегодня была в ударе, — сказала Стиви. — Ее и обычно невозможно остановить, но сегодня она превзошла сама себя.

— Это здорово. — Прилив гордости, которого я не должен был испытывать, наполнил мою грудь.

Она была хороша, не так ли? Насколько хороша? Я воздержался от вопроса, не позволяя своему взгляду блуждать по их гаражу. Не позволяя себе искать ее или надеяться, что она будет следующей, кто выйдет на улицу.

— Что вы собираетесь делать сегодня вечером? — спросил я.

— Тусоваться с девчонками из команды, — сказала Лиз. — У нас поздний ужин.

— Желаю хорошо провести время. — Я поднял руку с почтой, помахав им обеим, а затем нырнул в свой открытый гараж.

Мой выдох был одновременно разочарованием и облегчением.

Тишина в моем доме резко контрастировала с хаосом, который я оставил в доме Фейт. Обычно мне нравилось возвращаться в тихий дом, вдыхать тишину и покой. Но сегодня вечером в пустых комнатах было одиноко.

В этом была проблема? Мне просто было одиноко?

В прошлые годы в дни игр я обычно отправлялся в бар или ресторан с другими тренерами холостяками. Мы пили пиво. Иногда отправлялись в центр города. Послематчевая суета обычно означала, что я приведу женщину в свою постель. Возможно, останусь у нее.

Вот только, у меня не было случайных связей со времен Дженнсин. С тех пор ни одна женщина не привлекала меня.

Я изголодался по сексу. Возможно, именно по этой причине я чувствовал себя не в своей тарелке. Мне нужно было потрахаться. Мне нужна была достойная разрядка.

Принимая утренний душ, я сжимал свой член в кулаке и кончал, представляя себе лицо Дженнсин, вот только каждый из этих оргазмов был неглубоким и быстрым, что не шло ни в какое сравнение с нашей ночью, проведенной вместе. Не слишком ли я раздул ту ночь? Не убедил ли я себя, что это было нечто большее, чем просто интрижка на одну ночь?

— Это нужно прекратить. — Я бросил почту на кухонный стол и, подойдя к холодильнику, достал пиво. Вот только после первого глотка пиво показалось мне несвежим. Это была новая упаковка из шести бутылок.

Дело было не в пиве. Дело было во мне. Я сделал еще глоток, просматривая почту, и мой взгляд упал на записку от почтальона.

Должно быть, почтовый ящик был переполнен, и всякий раз, когда это случалось, он оставлял записку, что оставит мою посылку на крыльце.

С пивом в руке я направился к входной двери и отодвинул засов. На коврике стояла простая коричневая картонная коробка.