Заглядывая Андрею в глаза, Марина никак не могла понять, что же так привлекает ее внимание. Почему она не может перестать разглядывать его. И только сейчас сообразила – глаза его светились изнутри. Такой небольшой светящийся островок, как утонувшее в синеве моря солнце.

– Андрей Николаевич, – выпалила она, будто испугалась, что может навсегда остаться в этой глубине. – Попросите вашего друга, чтобы он принес расческу и бритву. Вам бы не мешало привести себя в порядок. И завтра у вас массаж. В десять, – уже обретя уверенность, подытожила она, направляясь к двери.

После того, как Ларина ушла, Андрей не без труда уселся в кресло и медленно покатил в ванную, где долго рассматривал свое отражение в небольшом квадратном зеркале.

Бабы всегда любили его. Считали харизматичным, если быть точнее. Андрей пытался вспомнить почему, разглядывая незнакомое лицо в отражении. Бледность его сухих потрескавшихся губ усугубляла небрежная поросль на все еще волевом подбородке и впалых щеках. Высокий лоб обрамляли спутавшиеся пряди жестких черных волос. И только лихорадочно горящий взгляд чужака был ему смутно знаком. Он попытался улыбнуться отражению той свойственной ему улыбкой, обеспечившей ему столько романтических побед, но губы брезгливо скривились, и она получилась вымученной. Андрей махнул рукой и решил ложиться.

По дороге домой, Марина с волнением гадала ушел Олег или нет. Сама мысль провести с ним еще одну бессонную ночь пугала. Она даже хотела поменяться с Катей дежурством и остаться сегодня в больнице. Но потом решила, что всю жизнь она бежала от проблем, предпочитая не замечать их, и в первый раз решила повернуться к ним лицом.

Старенькая родительская двушка встретила ее сонным оцепенением. В первую минуту Марине стало невыносимо радостно – она смогла… Но, переодевшись и устроившись за кухонным столом с кружкой чая, вдруг поняла, что не может выносить эту пугающую сосущую тишину. Почти осязаемый призрак Олега следовал за ней по пятам глядя с укоризной.

Не выдержав еще недавно такого желанного одиночества, Марина решила прогуляться перед сном. Она накинула на плечи плащ, взяла с тумбочки ключи и вышла за дверь.

Ближайший к дому парк радушно встретил ее яркими огнями и музыкой. Она шла по дальней, скрытой за редкими деревьями дорожке, подальше от общей суеты. Словно вдова, все еще оплакивающая своего совсем недавно почившего мужа, с завистью разглядывала она прогуливающиеся парочки, навстречу ей летели их голоса и детский смех. Неужели папа был прав, когда называл ее одиночкой? Неужели она никогда не сможет быть с кем-то счастлива и это вина совсем не Олега – ее.

Теперь она останется одна и через год, когда ей стукнет тридцать, – заведет пять кошек и будет часами сидеть у телевизора, ругая правительство. А в редкие посиделки с Катей, с остервенением перемывать кости тем, кто осмелился после рухнувшего брака вновь влюбиться, обвиняя их в глупости и распущенности.

Марине стало смешно и страшно, она невольно полезла в карман плаща за телефоном и долго смотрела на ярко светившийся в темноте номер Олега. От спонтанного малодушия ее уберегла мысль об Андрее. Почему он? В ней будто проснулась дремавшая где-то глубоко внутри материнская нежность, взрываясь в животе восторгом, стоило ей увидеть его. Неужели она влюбилась? Марина уже забыла, как выглядит любовь. Память о ней растворилась в бесконечном выяснении отношений и долге.

На следующее утро Марина едва смогла подняться с постели. Она опоздала на утреннюю пятиминутку и, даже не пытаясь слушать говоривших, думала о том, что начинает заболевать. После того как «главный» всех отпустил, она первая поднялась с места и быстро растворилась в потоке потянувшихся из кабинета коллег. Она не хотела сейчас разговаривать ни с Романом Евгеньевичем, ни с Катей, которая пялилась на нее через стол, ни с кем-то другим. Она сама с трудом понимала, что происходит и точно не желала отвечать на нервирующие вопросы. Работа всегда помогала ей отвлечься и Марина, не заходя в ординаторскую, направилась к Карасеву.

Павел выглядел лучше. Лицо его приобрело почти нормальный оттенок, и он уже вовсю улыбался, увидев ее в дверях.

– Прости, я даже яблок тебе не принесла, – присаживаясь на стул, сказала Марина.

– Вы не обязаны мне яблоки носить. Вы мой лечащий врач, разве нет? – с надеждой спросил Павел. – В придачу я их терпеть не могу, – улыбнулся он.

– Я к тебе не как врач пришла, а как твой друг. Хотела узнать, чем ты тут занимаешься? Может быть тебе что-то нужно?

– У меня все есть, – он продемонстрировал ей книгу, которую все это время держал в руке. – Андрей дал почитать.

– Луна и грош? Надо же, да он романтик, – улыбнулась сбитая с толку Марина, и в душе ее просыпалось какое-то неясное теплое чувство. Оказывается, не так прост ее вечно хмурый пациент.

«Кто бы мог подумать?»

– Он совсем один. Одиночки всегда сопротивляются вниманию, не замечали? Как будто не верят, что вы это всерьез. Как будто не заслужили. Прячут свое одиночество в криках и суете. Как акулы, которые не могут останавливаться ни на секунду чтобы не утонуть.

Слушая Павла, Марина ловила себя на мысли, насколько точно его слова вскрывают ее собственные страхи, словно он читал ее мысли.

– Паша, сколько тебе? Двадцать пять? – улыбнулась Марина. – Откуда в тебе столько…? – она замешкалась, пытаясь подобрать нужное слово.

– Снобизма? – усмехнулся Карасев.

– Мудрости, – поправила его Марина.

– Знаете, я всегда чего-то ждал. Я плохо учился, потом прыщи. Все думал, вот исправлю оценки, вот пройдут прыщи… – обезоруживающе засмеялся он. – Всегда чем-то оправдывал свое бездействие. А сейчас мне уже не страшно, – по его лицу скользнула тень, и сердце Марины сжалось.

Она взяла его за руку, стараясь подобрать нужные слова, но он не дал ей возможности его жалеть и весело спросил:

– Вы же пришли время занятий назначить? Я готов, – уверенно выпалил он.

– Пока рано. Тебе еще нужно восстановиться. Думаю, начнем со следующей недели, – улыбнулась Марина и поднялась со стула.

Она попрощалась в Карасевым и направилась к своему, как оказалось, очень романтичному автогонщику.

В палате Марина его не застала. Несколько мгновений она соображала, куда он мог деться и тут вспомнила, что назначила ему массаж. Она взглянула на часы – без пяти одиннадцать. Как раз должны закончить.

Зайдя в массажный кабинет, Ларина поздоровалась. Ее пациент уже сидел в коляске, не спеша одеваясь. Она смотрела на полуголого Андрея и не могла отвести взгляд. Широкая грудь, красивые, хорошо развитые плечи. Марина до знакомства с Олегом ни с кем не встречалась. Он, как это бывает в ранних браках, – был у нее первым и единственным. Она почти не лгала себе, когда думала об этом. Был, конечно, Рома, но их связь была нужна ей, чтобы почувствовать себя свободной. И таким великолепием Роман Евгеньевич не располагал, и возраст был здесь совсем не при чем. Разница между этими мужчинами была не такая большая. Ковалевичу сорок, Ромашову пятьдесят. Так себе оправдание. Но сейчас Марину занимало не сколько тело ее пациента, сколько ее собственное. Она никогда в жизни никого так не желала. И сейчас, глядя на неторопливо застегивающего пуговицы пижамы Андрея, думала о том, что возможно прав был Карасев, когда говорил, – чем недоступнее для женщины мужчина, тем сильнее он распаляет в ней интерес. Еще что-то подобное приходило на память из Шекспира, но Марина окончательно потеряла нить размышлений, разглядывая все еще открытую шею и часть гладкой, блестящей от массажного масла груди.

– Удручающее зрелище.

Марина вздрогнула, когда голос Ковалевича так неожиданно привел ее в чувства. Она вдруг растерялась, как пойманный с поличным воришка и несколько бесконечно долгих секунд пялилась ему в глаза, не зная, что ответить.

– Я как раз на третий, провожу вас, – ответила она и, не спрашивая разрешения, взялась за ручки его коляски.