– Полгода. Может, чуть больше, – сухо ответил тот.

Элен зажала тогда рот рукой, чувствуя слёзы на щеках, и бросилась в свою комнату. В коридоре встретила маму, но та и звука издать не успела – так быстро Элен скрылась за дверью. За ужином она пригляделась к маме и с неменьшим ужасом отметила, что её лицо совсем серое – как фасад их дома после дождя.

На следующий день папа позвал Элен к себе и с пару часов рассказывал про магазины. Она еле-еле умудрялась ухватить одну мысль, как отец перескакивал на другую. Он будто пытался рассказать обо всём и сразу, но только больше запутывал. В конце концов, стиснув зубы, он попросил подать ему лауданум³ и уйти.

Когда папа снова позвал её, Элен, набравшись смелости, попросила его рассказать о чём-нибудь одном, потому что она почти ничего не поняла вчера, и едва не расплакалась. Папа нервно рассмеялся, потом театрально хлопнул себя по лбу, отдышался… и заговорил вновь:

– Кто что нам возит, сама разберёшься – невелика наука, всё записано. А с кем как дела вести – вот это важнее. Там к каждому свой подход нужен… Вот который ленты возит, тесьму там – с ним никогда нельзя слабину показывать. Раздавит, сожрёт и не подавится.

После этого дело пошло на лад. Только вот папа таял буквально на глазах. Паузы между предложениями и словами становились длиннее, да и дышал он всё с большим трудом и так надолго прикрывал глаза, что можно было подумать, будто он уснул.

А месяца за два до того самого дня лауданума стало уходить слишком много, и папа почти всё время проводил в каком-то странном состоянии – почти как в опьянении. Мама пыталась поговорить с доктором, чтобы он запретил папе пить столько лауданума. Но доктор отвёл её в сторону и сказал что-то такое, что мама проплакала весь следующий день и больше эту тему не поднимала.

Когда всё закончилось и семья немного пришла в себя, то выяснилось, что заниматься делами некому. Мама понимала в этом ещё меньше и была совершенно не в том состоянии. А Патрику было всего двенадцать, и он мог разве что работать посыльным, но никак не управлять магазинами. Чуть ли не дрожа от ужаса грядущего, Элен сказала, что будет заниматься делами сама.

– Но милая, – мама схватилась за сердце, – ты не можешь!.. Боже правый, ты не можешь! Ты же погубишь себя! Подумай о своей репутации! И… и о всех нас! Что будет с твоим братом? А с Нати!..

– Я уже подумала. Мама, если никто не будет следить за работниками и счетами, мы окажемся на улице. – Элен глубоко вздохнула, прикрыв глаза, и добавила: – Я знаю, что опозорю себя этим. И что не смогу выйти замуж за достойного человека. Это не… не страшно. Сдам экзамен на учительницу и со временем, когда Пату⁴ повзрослеет, устроюсь в школу. Не волнуйся за меня.

Ничего, кроме как согласиться, матери не оставалось.

Первые пару дней в главном магазине Элен провела, обложившись записями. Благодаря объяснениям папы они выглядели немного понятнее. Но лишь немного. И всё же, как бы страшно ни было, придётся в этом разбираться. Раньше она и представить не могла, что это так сложно!

– Мадемуазель Бланшар, – в кабинет вошла продавщица, – там пришёл какой-то важный человек. Хочет видеть хозяина, говорит, что-то важное, – тихо добавила она.

Важный человек оказался представительным мужчиной в модном костюме, с тростью с рукоятью из слоновой кости и в узорчатом зелёном галстуке. Он назвался помощником некоего модельера Дидье Леруа, до недавнего времени работавшего вместе с месье Эдуардом Дусе⁵. Месье Прюно – как представился помощник – огляделся по сторонам и сказал, что ему очень понравилось качество и цена тканей.

– Я хотел бы сделать заказ. Два рулона белого в сиреневую полоску атласа, рулон белого муслина⁶, три рулона голубого муара⁶ и… пожалуй, рулон шёлкового батиста⁶. Сколько точно это будет стоить?

Элен зашла за прилавок и взглянула на подсчёты – без малого пять тысяч! Боже правый, если его это устроит, как это будет хорошо!

– Перепишите на чек, – шепнула Элен продавщице. Когда та закончила, Элен забрала чек и подала его месье Прюно: – Четыре тысячи восемьсот девя…

– Отлично! – он хлопнул в ладоши. – Доставьте заказ как можно скорее.

– Только месье… Нужно будет заплатить вперёд.

– Надеюсь, вы понимаете, что мы не можем оплатить вперёд за весь заказ? Скажем… десять процентов достаточно?

– Да, месье, конечно. Мы доставим заказ завтра же!

– Что ж, тогда вот, пятьсот франков. А на остаток, – месье Прюно вытащил чековую книжку, что-то быстро написал и протянул бумажку: – вот чек. Вы сможете его обналичить не раньше, чем послезавтра. Чтобы мы успели проверить ткани. Вдруг будет брак или что-то ещё…

– Хорошо, месье, я всё понимаю, – дрожащим голосом ответила Элен, не веря удаче.

Месье Прюно, раскланявшись, ушёл, а Элен по стеночке вернулась в кабинет и почти залпом выпила чашку чая. Сердце колотилось так громко, что она не слышала больше ничего вокруг. Она заключила сделку! Выгодную сделку! И сделала всё по правилам, как учил папа! А как мама, наверное, обрадуется!

На следующий день упакованные рулоны отправили с курьером по адресу, который написал месье Прюно. А уже утром получили ответ, что ткани безупречны. Не чувствуя ног Элен направилась в банк. Но служащий недоуменно посмотрел на неё, когда прочитал чек.

– Что-нибудь не так, месье? – спросила она и почувствовала, как подкатила тошнота.

– Боюсь, мадемуазель, этот чек недействителен. Пожалуйста, назовите ещё раз полное имя вашего заказчика.

– Месье Дидье Леруа, он модельер… Он работал вместе с месье Эдуардом Дусе…

– Боюсь, мадемуазель, я не вижу среди наших клиентов человека с таким именем и фамилией. Скажите, вы встречались с ним лично?

– Н-нет, пришёл его помощник и сделал заказ. Почти на пять тысяч. Он даже заплатил часть вперёд. Мы отправили ткани, и вот…

– Мне очень жаль говорить это, мадемуазель, – с сочувствием произнёс служащий, – но вас обманули. Скорее всего никакого месье Дидье Леруа и в помине не существует. А ваш товар они продадут кому-то ещё. Впредь будьте осторожнее, а лучше – наймите кого-то, кто будет заключать сделки вместо вас.

Элен забрала чек и проковыляла на улицу. Она не помнила, как доехала домой, как поднялась к себе в комнату, как сняла шляпку и перчатки… По-настоящему она пришла в чувства лишь утром, когда в комнату вбежала перепуганная мама. Она бросилась к постели, расспрашивая о здоровье. И Элен что-то пробормотала о тяжёлом дне на работе.

Отчасти это было правдой, но всю правду она не расскажет никогда. Ей хотелось плакать, но казалось, будто слёз не осталось вовсе. До вечера она пролежала глядя в потолок и только на следующий день заставила себя встать, собраться, поесть и поехать в магазин.

– Ты последнее время очень уж устаёшь, дочка, – сказала мама в воскресенье на обратном пути из церкви. – Тебе нужен помощник.

А за обедом мама вспомнила, что ещё на похоронах кредитор шепнул ей, чтобы в случае надобности они обращались к нему. У папы, по её словам, были с ним приятельские отношения, так что она посоветовала дочери написать ему. Буквально через день принесли ответное письмецо. На счастье Элен он пообещал в кратчайшие сроки найти для неё управляющего, который возьмёт заботу о документах и счетах на себя.

Увы, к тому моменту, когда управляющий нашёлся, ради экономии пришлось уволить одну из продавщиц в самом дорогом магазине. Элен тогда пожала плечами и сказала, что сама займёт её место. Так и установилось. Всё одно теперь не до мыслей о замужестве.

В конце каждого месяца Элен сверялась с отчётами за прошлые года и расслабленно выдыхала, видя, что прибыль почти не упала. Конечно она не могла бы сразу вести дела так же успешно, как папа, даже с помощью управляющего, но всё же это не самые плохие результаты. В сентябре она даже обратилась в агентство за рекламой в «Le Moniteur»⁷. И хоть достичь папиных результатов не получилось, она была собой довольна.

Наступил октябрь, и лёгкие хлопки с цветочными рисунками и простенькую тесьму сменили шелка и широкие кружева, газ, вуали… Дамы готовились к грядущему Сезону. И Элен, раскладывая товар, думала о том, как резко изменилась её жизнь: ещё год назад, после её возвращения из пансиона, дома только и было разговоров, что о следующей осени, когда ей предстояло выйти в общество.