– Да, – снова произнесла эльфийка. – Я уже придумала, с чего она начнется. У меня есть на примете один глупый принц…

– Вег'нёшь девочку к жизни, – это не было вопросом, картавящая малютка указала рукой на могилу, возле которой стоял светловолосый парень. За ним по неизвестной причине и наблюдала девушка своими узкими глазами, оттенок которых был чем-то между розовым и бордовым.

Вид у нее был уверенным.

– Пг'ошу, подумай хог'ошенько… – девчушка в платье хотела предостеречь.

– Я все решила, – Но ее упорно не желали слушать. – Следуя по этой цепочке, он попадет в нашу сеть. Ведь ты избрала…

– Да. Но ты не имеешь…

– Подыграй.

– Это – жестокий путь, – девочка насупилась, глядя на нее снизу-вверх, и казалось, будто эльфийка – ее подчиненная. – Если он потег'яет всё, то…

– Присоединится к нам, – вставила девушка, как будто твердо верила в это.

– Почему бы тебе не оставить всё, как есть и не пустить на самотек?

– Потому что я больше не представляю без него своей жизни, – она смотрела на девочку, и глаза ее сверкали. – Ты же знаешь, что произошло…

– Так написано в «Твог’иксе». – Ответила девочка будничным тоном. – А еще, ты ског’о вспомнишь то, что вычег’кнула из памяти. И стоит ли оно того?

– Стоит, – внезапно девушка осознала сказанное ей, и с подозрением посмотрела на собеседницу. – Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь. Воспг’иятие может обманывать.

– Я не хочу знать, что забыла.

В этот момент юноша заметил их и обернулся, удивляясь, что на кладбище в этот час еще кто-то есть. Эльфийка поспешила сделать вид, что вовсе и не наблюдает за ним, а девочка просто пропела какую-то мелодию из свежего мультика. Она знала все. Даже те мелодии мультфильмов, которые еще не вышли.

Когда парень отвернулся, девочка прошептала:

– За ошибки платят.

И зашагала прочь.

15 июня. Обычный летний день. И погода хорошая, солнечная, даже не ветреная…

Саймон лежал в кровати, устремив взгляд на луч солнца, вяло скользящий по подоконнику, не пытаясь сфокусироваться. Он чувствовал себя не бодрее, чем этот луч. Почему новый день не поленился настать? Зачем что-то делать и существовать.

Так странно – быть живым. Набором из клеток, у которого есть сознание.

Саймон не мог уснуть всю прошлую ночь, да и не пытался. Так продолжалось неделями.

Прошло уже больше полугода, с того момента как жизнь потеряла смысл. С того злополучного дня, перечеркнувшего всё и разрушившего его локальную Вселенную.

Сегодня Карси должно было исполниться восемнадцать…

Саймон с комом в горле отвернулся к стене и зажмурился, глотая слёзы. Ему казалось, что их уже не должно остаться, что за полгода можно уже привыкнуть. Но – нет. Хотелось колотить по стене кулаками, кричать, злиться. В носу щипало, и парень заморгал.

В дверь постучали.

Оказалось, не заперто, и вошёл его отец, быстрый, словно выпущенная стрела.

– Уже час дня! – воскликнул Мартин Вейс, шире раздвигая занавески, создававшие своего рода потёмки. Ему нравилось, когда в комнате светло.

– Ну и что, – проговорил Саймон в ответ, не оборачиваясь и пряча голову под одеяло. Холод стены проникал в душу. Да и не хотелось, чтобы отец видел…

"Снова вставать, существовать. Зачем? Каждый раз надеяться, что смогу уснуть навсегда"

– Ты так всю жизнь проспишь… – сказал Мартин Вейс, повернувшись к окуклившемуся сыну.

– Ну и что, – снова последовал ответ. Саймону не хотелось выныривать из своего кокона. Лучше лежать и прокрастинировать, ведь ничего полезнее в его жизни уже не сделать.

Мартин Вейс чуть не сказал что-то сказать насчет подготовки к последнему экзамену, но решил эту тему не поднимать. Он ведь понимал, почему сын сегодня особенно хандрил.

– Саймон… – Барон осекся, потеряв мысль.

– У Карси день рождения, – сообщил Саймон дрожащим голосом, уткнувшись лбом в холодную стену. Его волосы лезли в глаза, но парень даже не пытался их укоротить. А одна из черных шпилек съехала и колола кончик уха. Ведь Саймон их не снимал даже когда шел спать. Ему казалось, что эти две заколки Карсилины немного успокаивали. Совсем чуть-чуть.

– Знаю… – Мартин Вейс смутился, ведь именно про это он и собирался сказать, но было и еще кое-что. – Почти все уже собрались.

– Зачем? Отметить промежуток времени, в котором её больше нет? – Саймон надеялся, что голос звучал твердо и не показывал тех слёз, которые он пытался сдержать. Но ошибался.

Отец чувствовал себя лишним здесь, в комнате, но не собирался выходить.

Рядом с дверью висел настенный календарь, открытый на июне, все числа были грубо зачёркнуты, на бумаге проглядывали дыры.

Саймон делал так в начале каждого месяца, открывал новую страницу календаря и замазывал её чернилами. Если на душе тяжело и пусто, пусть так же будет и в календаре.

Мартин Вейс стоял, молча смотря на сына, а Саймон решился высунуться из убежища. Затем, присев, бережно поправил две черные шпильки в волосах. Взлохматил светло-пепельные волосы, смахнул челку, чтобы в глаза не лезла, и встал с кровати, сбросив одеяло на пол, затем воззрился на отца.

– Ты придешь? – в тоне барона Вейса явно слышался намек, что Саймона все ждали. Хотя, трудно представить, что Лоритта IV будет хотеть личного присутствия юного чародея где-либо, где находилась она. Парень старался не показываться на глаза королеве Листона, и ту это вполне устраивало. Хоть он еще и не перебрался из Дворца Фротгертов в особняк Барона Рейли аля Вейса. Даже странно, что бабушка Карсилины не выселяла его, особенно после случившегося.

– Это всего лишь мишура, – он нервно прошелся взад-вперед по комнате, в своей дурацкой синей пижаме с пингвинами. Она являлась единственной не черной вещью из его гардероба, которую Саймон еще носил. Ведь Карси тогда принимала участие в покупке. (Половину вещей Саймон даже сжег, когда был не в себе после Нового Года)

Саймон казался Мартину Вейсу чем-то вроде пороховой бочки. Барон постоянно пытался тщательнее подбирать слова, чтобы её не поджечь.

– Я знаю, тебе кажется это бессмысленным. Но ведь, это ее праздник. И, отмечая дату, мы, таким образом, показываем, что еще помним Карсилину…

Барон был сразу же перебит. Саймон мог понять всё, но только не это:

– Можно было тихо, а не звать толпу журналистов, – парень старался говорить твердо, но чувствовал, как внутри ползло ядовитое раздражение, готовое вылиться дерзостью в сторону отца. – Чья это идея была? Твоя? Неужели думаешь, что я им покажусь?

Он сжал кулаки и отвел взгляд. Саймон никогда не выйдет к прессе и не станет рассказывать про то, что случилось, потому что не хотел, чтобы внутри отмычкой ковырялся весь мир. А это было его собственное, спрятанное глубоко.

Кому Саймон мог рассказать о своих переживаниях? Может, записать в личный дневник, как советовал психотерапевт? Но даже бумаге такое доверять не хотелось. Пусть сидит внутри и гложет, как опухоль, разъедает словно кислота. Его скорбь. Его горечь и боль.

– Люди должны лучше знать свою принцессу, не находишь? – Мартин Вейс попытался ему улыбнуться, словно это действительно был повод для того, чтобы позвать всех журналюг. – И ты…

– Причем здесь я?

Отец посмотрел на Саймона так, словно хотел припечатать свою ладонь ко лбу:

– Ну, смотри, – Мартин Вейс пытался быть тактичным, – Вы же встречались, и я подумал, что если расскажешь, какой Карси была, как человек…

– А им непонятно что ли?

– Саймон, я попросил их не касаться темы ее смерти…

– Ой, спасибо, что бы я без тебя делал! – съязвил Саймон, ему казалось, он был готов взорваться. От одного лишь слова «смерть», его тело непроизвольно вздрагивало.